Гитлеровцы почувствовали партизанские удары. Начали засылать в отряд провокаторов, диверсантов, прочую сволочь. Когда же их попытки были сорваны, они начали осаду, пошли на штурм. Подключили к штурму общевойсковые части. Но к тому времени и партизаны накопили бесценный опыт. Лес для них стал действительно крепостью. Немцев держали завалы, окружающие базу. В Сарычевском лесу они пролегли двумя поясами. Причем лес валили в сторону, откуда могли появиться немцы. Деревья в таком случае рогатились всеми своими ветвями, образуя труднопреодолимую преграду. Пни оставляли высокими. Они и защита, они и преграда для танков, для машин. На танкоопасных направлениях заготовили ямы-ловушки. Такие же, только меньше по размеру, ямы-ловушки с острыми кольями на дне заготовили для пехоты врага. Этих ям немцы боялись пуще партизанского огня. Гитлеровские солдаты боялись бежать по лесу, опасаясь провалиться, упасть на острые колья. Острого колья наколотили по лощинам, по всем видимым проходам, даже если это было подобие троп. По такому многоколью тоже не разбежишься, по нему не пройдет конница. Коротко говоря, вспомнили своих дальних лесных предков, их оборону от разного рода завоевателей, создали свой оборонительный пояс, усилив его современными средствами защиты. Собирали по полям спираль Бруно, минировали подходы, сооружали дзоты, копали землю, готовя стрелковые ячейки, они же ячейки-убежища от бомб, от мин, от артиллерийских снарядов. Эти убежища хорошо оправдали себя во время первого штурма немцами Сарычевского леса осенью сорок второго года, а потом и весной в сорок третьем году. Настолько, что потерь от огня противника оказалось мало. Оглушенные партизаны выбирались из глубоких ям, снова и снова уничтожали врага. За все время боев немцам так и не удалось преодолеть вторую полосу обороны.
К созданию третьей базы здесь, в Ливонском лесу, приступили тогда же, в сорок втором году. С помощью населения в этом большом лесном массиве удалось соорудить три полосы обороны, три пояса завалов. При переходе на эту базу, уже после весенних боев, дезориентировали противника, создали видимость возврата в Егорьевский лес. Пошли на хитрость и на новом месте. Создали ложную базу в районе Кабановских делянок. Держали там часть животных, группа партизан поддерживала на ложной базе видимость жизнедеятельности. Эти люди время от времени якобы случайно демаскировали себя. Предусмотрели другие меры по дезинформации гитлеровцев. С боевых заданий группы возвращались на базу через Гречиху, Высокие Ключи или же через Егорьевский лес. Теперь выходило, что немцы поддались на обман. Они наступали в район Кабановских делянок.
Солдатов вспомнил провокатора Зотову, то, что выяснилось из ее допроса, вслед за тем и сообщение связного, прискакавшего из Ольховки от Полосухина. Как это ни горько было осознавать, немцам, видимо, вновь удалось перехватить посланцев к фронту. Иначе зачем им было уничтожать партизанскую явку, убивать хозяина дома, да еще тайно. Деревню они готовились сжечь. Сжечь вместе с жителями. Под видом акции устрашения. И тут же тайное убийство…
За всем этим проглядывался какой-то тайный смысл.
Какой?
Провокация?
С дальним прицелом?
Во фронтовом масштабе?
События в Ольховке требовали основательного анализа.
Комбриг в который раз подумал о связи.
Связь, связь, связь…
Слово это повторялось и повторялось, как на старой, заезженной пластинке, вызывая тревожные мысли о том, что у него нет даже возможности предупредить командование фронтом о провокации гитлеровцев, случись им воспользоваться данными партизанских связных, если хоть один из них заговорил на допросах.
Тревожно подумалось о бое у завалов. Всколыхнулось прежнее подозрение в том, что немцы могли применить отвлекающий маневр, а сами тем временем подтягивают силы, чтобы ударить совсем с другой стороны.
— Еще раз обзвоните все посты внешнего наблюдения, — приказал комбриг девушкам-связисткам, а сам склонился над картой, пытаясь предугадать то, как развивается бой у завалов. «Двенадцатый, двенадцатый, доложите обстановку». «Четырнадцатый, ты меня слышишь? Доложи, что там у вас». «Девятый, отзовись, девятый», — доносились до Солдатова фразы. И тут раздался резкий звонок.
— Да, здесь, — ответила девушка-связистка, протягивая трубку комбригу.
— Слушаю, — сказал Солдатов.
— Товарищ первый, товарищ первый, — послышался в трубке торопливый голос — Семенихин это.
— Что за Семенихин? — строго спросил комбриг. — Забываетесь?
— Фу-ты ну-ты, извините, товарищ первый, седьмой говорит, я это, Се…
Опять чуть было не сорвался Семенихин. Хороший партизан, расторопный, но никак не может привыкнуть к условностям, не может принять номерную систему в разговоре по телефону.
— Слушаю, седьмой, что там у тебя?
— Шпарят, товарищ первый, дают нам тут жару-пару. Послухайте.
Семенихина назначили старшим на ложной базе в районе Кабановских делянок. Ему поручили обеспечить видимость жизнедеятельности базы. Он, видимо, отставил от себя телефонную трубку, давая возможность комбригу услышать разрывы бомб. Телефонные провода доносили до Солдатова взрывы.
— Седьмой, седьмой!
— Есть, товарищ первый.
— Доложите, как положено! — приказал Солдатов.
— Я ж докладываю, товарищ первый. Скотину жалко. Гоняют, фу-ты ну-ты. Двух коров завалили, изверги, лошадь мою, Звездочку, наповал. Две землянки в пух и прах разнесли.
— Люди, люди как?
— Целы покамест, товарищ первый. Ваську Середу, помощника мово, зацепило малость, остальные шебаршатся, вон две бочки с соляркой разлили да подожгли. О! Погодьте, товарищ первый, лес, похоже, зажгли. Сей момент гляну.
— Кто, кто поджег лес?
— Немчура, кто же, товарищ первый, зажигалки, что ли, бросили…
— Седьмой, седьмой, куда вы пропали?
— Выглянул я, товарищ первый, точно — подожгли.
— Направление? Со стороны Журбаева? Со Сторожева?
— Не, напротив, фу-ты ну-ты. У реки, похоже, у Каменки.
В трубке раздался сильный взрыв. Семенихин умолк и больше не отзывался.
Солдатов подумал о том, что доклад Семенихина поднял ему настроение. Немцы подвергли и подвергают ложную базу усиленной бомбардировке. Это хорошо. Это то, на что рассчитывали. Комбриг мог себе представить, что там сейчас происходит, что приходится испытывать мужественным людям под немецкими бомбами. Но они отвлекали немцев от настоящей базы, понимали это, стараясь, судя по разговору, вовсю.
Комбриг стал ждать сообщений с места боя. По времени на связь должен был выйти командир отряда Губайло, что держал немцев возле Сторожевского лесного кордона. Не было связи с отрядом Струкова, что вел бой у Журбаевских выселков, но и оттуда должен был уже прискакать связной.
Зазвонил наконец телефон, Солдатов узнал голос Михаила Евстигнеевича Губайло. Командир отряда стал докладывать неторопливо, обстоятельно, по тону его доклада, по спокойствию в голосе Солдатов понял, что бой у Сторожевского лесного кордона развивается нормально, Губайло контролирует положение. Командир отряда докладывал, комбриг слушал, перед ним вставала картина боя.
После усиленной бомбежки завалов немцы подвергли их артиллерийско-минометному огню. После этого они пошли в атаку. Шли под прикрытием танков. Один танк попал в ловушку. Немцы пытались его вытащить, подогнали трактор, но партизанские минометчики накрыли гитлеровцев точным огнем возле ямы-ловушки. Еще один немецкий танк они подбили из противотанкового ружья. Тогда немцы усилили обстрел. Полезли на партизан вслед за огневым валом. Стали проваливаться в ямы-ловушки. Сейчас они готовятся к третьей атаке, ужесточили обстрел, но бьют из орудий и минометов не по завалу, не по укрывшимся в убежищах партизанам, а по площадям перед завалами, пытаясь обрушить маскировку ям-ловушек. Потери у партизан пока небольшие. Четверо убитых, шестеро раненых.
— Пошли человека к седьмому, — попросил Солдатов. — Пусть посмотрит и доложит, что там происходит.
— Нам отсюда видно, — сказал Губайло. — Долбят седьмого.
Немцы знают, что на партизанских базах есть женщины, дети, свой бомбовый удар по ложной базе они обрушили преднамеренно, рассчитывая вызвать панику и тем самым подорвать дух партизан. Об этом подумал Солдатов, но сказал другое:
— Я только что разговаривал с седьмым. Он успел сообщить мне о поджоге немцами леса. Связь с ним прекратилась. Не перекинулся бы огонь в вашу сторону.
— Если это случится, то и немцам тикать надо, — сказал Губайло. — Но ветер несет от нас к седьмому.
— Хорошо, но проверь. Пусть восстановят связь.
— Есть.
— К тебе идет второй, ты меня понял?
— Да.
— Советую посмотреть немцам в спины.
— Думал о том же, — сказал Губайло. — Возможности для этого есть.
Комбриг советовал совершить вылазку, ударить по немцам с тыла. Губайло понял Солдатова.
— Доложитесь, когда появится второй.
— Хорошо.
Комбриг увидел, что к землянке подскакал связной от Струкова. На миг Солдатов пожалел, что поздно осенило их оборудовать базу телефонной связью. Не хватило проводов до отдаленных точек Ливонского леса. А ведь какую прорву этого провода они изничтожили за два года — сотни километров, наверное. Рвали, бросали, не зная, как пригодится самим. Собственную связь стали налаживать после захвата в разбитом эшелоне имущества немецких связистов.
Напор немцев на отряд Струкова оказался более мощным, более результативным для противной стороны. Применив тактику отвлекающего таранного удара, гитлеровцы прорвались рядом, миновали первую линию завалов. Часть сил Струков перебросил на соседний участок, но партизанам удалось лишь остановить дальнейшее, продвижение немцев, на большее не хватило сил. Проморгал Струков, подумал комбриг о командире отряда. Сколько раз предупреждал этого лихача не увлекаться боем, а он забывается. В результате такого недогляда, по сообщению связного, погиб почти весь взвод Паши Овчинникова. Убитые, раненые есть и у других взводных.