Как не понять. Иной раз на муки идешь, чтобы узнать захудалое, а тут такие сведения. Колосов представлял им цену. Он кивнул в знак того, что понял.
Речкин молчал.
Странно все как-то получалось. Пожалуй, впервые между ними было такое. Колосов понимал, что командир что-то хочет от него, а чего — не говорит. Перетаптывается, как конь возле незнакомого брода.
Лейтенант чувствовал неловкость. За вычетом госпитальных месяцев, они почти два года воюют вместе, но подобного объяснения между ними не было. Не от излишней деликатности Речкин трудно вел разговор. Он знал, на что обрекал старшину, потому и начал издали, потому и мялся.
— Есть еще сведения, их тут накопилось немало, — сказал раненый после паузы. Снова Колосов понял, что лейтенант говорит с партизанах. Колосов не понимал, к чему такое вступление. Передадут партизаны эти сведения. Приведут в сознание Неплюева и передадут. — Вот такие дела, Коля, — сказал Речкин.
— И что? — спросил Колосов.
Речкин понял, что он должен сказать Колосову все как есть. Надежды на то, что Неплюев заработает, теперь уже нет, в этом убедились все. Дни тем временем уходят. Группа должна вернуться к фронту. Вести ее должен Колосов. Другого выхода нет.
— Возвращаться надо, Коля, — тихо произнес Речкин.
— Домой, что ли?
— Да.
Речкин принялся объяснить старшине то, о чем только что говорил с Солдатовым и Грязновым. Партизаны несколько раз пытались связаться с фронтом, не удалось. Группы, что уходили к фронту, гибли, и гибли, судя по всему, в прифронтовой полосе. Особый режим. Леса нашпигованы гитлеровцами. Население или вывезено, или уничтожено. Изменилось многое из того, что видели разведчики в мае, когда уходили на задание.
— Стращаешь? — спросил Колосов.
— Нет, Коля, предупреждаю.
— Потому и крутил, потому и начал издалека?.
— И поэтому, — легко согласился Речкин. — Что тут зазорного? Ребята на пределе, тебе досталось, не сорваться бы. Малейший срыв, Коля, и все.
— Ты, стало быть, на нас уже не надеешься?
— Брось, Коля, не о том разговор, — сказал Речкин. — Во всех рейдах мы с тобой рука к руке, как в атаке друг друга страховали. Ноша раскладывалась на двоих. В этом рейде все ляжет на тебя одного.
— А ребята?
— Трудно будет и ребятам.
— Трудно, трудно, — не сдержался Колосов. С досады он себя по колену хлопнул. — Не видел я тебя таким… Нет, не видел. Не знал и знать не хочу. Ты всегда с нами советовался, прежде чем что-то решить. Теперь, выходит, за каждого подумал. Каждому оценку выставил. Мне в том числе. Хотел бы нас послать, да не решаешься. И хочется, и колется, и мамка не велит, так, что ли? И начал издалека… Крутил, крутил…
На миг Речкин закрыл глаза.
— Плохо? — встрепенулся Колосов.
— Слабость, Коля, пройдет.
Лейтенант поднял руку, чтобы дотянуться, утереть пот на лбу, не дотянулся. Почувствовал слабость не только физическую. Подумал о том, что Колосов прав, раньше он таким не был. При сомнениях он умел взять себя в руки. Сказалось ранение, непроходящее напряжение всех сил.
— Знаешь меня. Не любил и не люблю крутеж. По мне всегда хорошо, когда в лоб, — тихо произнес Колосов.
Теперь, когда узналось главное, старшине подумалось, что такого исхода он все-таки не ждал. Не думал он, что и назад придется возвращаться на своих двоих со всей мерой опасности, которую уже пережили сполна. Тем более, что однажды они уже доставляли партизанам и рацию, и радиста. И путь был трудным. Однако в тот раз группу вывезли самолетом. Он понял, что на этот раз им придется возвращаться без отдыха, без определенного настроя, который тоже необходим, без подготовки. Прожорливое на войне слово «надо» коршуном поднялось над обстоятельствами. Закружило, выглядывая необходимость того, что предстояло сделать.
Колосов представлял цену сведениям, о которых упомянул Речкин. Данные о воинских соединениях, проследовавших к фронту, о размещении штабов, складов, оборонительных сооружений в зоне действия бригады, а может быть, и шире, в зависимости от того, как поработала партизанская разведка, что удалось добыть подпольщикам. Эти ценнейшие сведения пока лежат мертвым грузом. Попади они в штаб фронта, там знают, как ими воспользоваться. Жизни многих и многих бойцов сохранят, ответят гитлеровцам на их удар своим ударом, как под Москвой, под Сталинградом, а может быть, и покруче.
— За крутеж прости, — сказал Речкин.
— Забудем, — отозвался Колосов.
В землянку вошел Солдатов, за ним — Грязнов. Будто ждали конца разговора где-то рядом. Солдатов заговорил от порога.
— Как думаете, товарищ старшина, за сколько дней можно добраться до фронта? — спросил комбриг.
— До наших? — переспросил Колосов.
— Да.
Старшина посмотрел на Грязнова, тот тоже ждал ответа.
— Если без обузы… Дней за пять дошел бы.
— С переходом линии фронта? — уточнил Солдатов.
— Конечно.
— Выдержите? — спросил Грязнов, глядя глаза в глаза.
— Чего? — не понял Колосов.
— Переход.
Колосов глянул на свои сапоги, подумал о том, что болота, росы, корневища вконец измочалили обувь, без новых сапог им не дойти.
— Обувку бы сменить, — произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Обувь сменим, оружие проверим, боезапасом, питанием обеспечим на весь переход, — объяснил Солдатов. — Пойдете группой. Кроме раненых, разумеется. Дадим явки. Дадим проводника. Часть пути преодолеете верхом. Выделим лучших лошадей.
От такого предложения у Колосова в глазах чуть затуманилось. Он подумал, что в таком случае до своих можно добраться дня за три. На лошадях — это не пешим гнать.
— Идут только добровольцы, — предупредил Грязнов. — Путь предстоит опасный, особенно вблизи фронта. Немецкие соединения занимают сейчас исходные позиции для решительного наступления. В прифронтовой полосе, в непосредственной близости к фронту собрано большое количество войск, техники.
— Пойдут все, я своих знаю, — сказал Колосов.
Солдатов тоже напомнил о переходе линии фронта.
Колосов усмехнулся. С начала войны он только то и делал, что переходил линию фронта, на то и разведка.
— Передадите карту, отдельно шифр к ней. Понесете очень ценные данные.
— Все понял, — сказал Колосов. — Надо так надо.
Разошлись не сразу. Наметили маршрут. Уточнили детали предстоящего перехода.
Вечером группа собралась в штабной землянке. Вместе с проводником. Проводником партизаны посылали подпольщика Галкина, того, что пришел на помощь разведчикам в Шагорских болотах. Сашу рекомендовал Шернер. Дмитрий Трофимович отошел настолько, что с ним можно было советоваться. Саша, кроме того, хорошо ориентировался в лесу, в чем убедились разведчики, знал броды через реки, знал явки на пути к фронту. Разведчики успели узнать Галкина, а это тоже немаловажный фактор.
Уходили на рассвете.
Простились с командиром.
Зашли к Стромынскому. Простились и с ним.
Прощались не навек. Прощались в надежде встретиться вновь.
Такая вдруг уверенность в благополучном исходе охватила каждого.
XXIII
День дотаивал льдинкой на ладони: видимо и быстро. Скрылось солнце. Отзолотился край неба. Отпламенели облака за спиной, в той стороне, откуда шли разведчики. В лесу стали сгущаться сумерки. Сумерки готовили к ночи черную краску. В лесу стало заметно тише. Ветер то ли устал, то ли затаился до утра.
В наступившей темноте громыхнуло особенно сильно.
Громыхнуло и полыхнуло.
Впереди.
На том месте, где шел проводник.
Перед тем Саша поднял руку, сигналя, чтобы разведчики остановились.
Соскочил с коня.
Шел медленно.
Вел за собой коня.
Старшина Колосов остановился, сдублировал сигнал.
В этот миг и полыхнуло, и громыхнуло. Галкин, видимо, подорвался на мине.
Осознание этого факта придет к Колосову позже, когда он оправится от неожиданности.
В момент взрыва Колосов выскочил из седла, плюхнулся на землю.
Соскочили с коней другие разведчики.
Залегли.
На случай, если чернеющие впереди заросли оскалятся смертным огнем.
Заросли молчали.
Темнело все более. Но видно было. Кусты, деревья, раненого коня. В момент взрыва конь ткнулся в землю мордой. Повалился на бок. Теперь лежал, дергался, тянул и тянул вверх гривастую шею. И плакал. Горько, горько. Горше человека…
Колосов замер в надежде услышать Галкина. Стон ли, хрип ли. Не разобрал ни звука.
Старшина поднялся, вытянул руку вверх, отвел ее в сторону, махнул. На языке жестов это означало: всем лежать, иду один.
Колосов привязал коня за ствол ближайшей березы, пошел медленно, как в незнакомой реке, когда ждешь впереди, по ходу движения, яму.
Приблизился к месту взрыва.
Увидел Галкина.
Саша не подавал признаков жизни.
Колосов склонился над ним, осмотрел.
Саше оторвало взрывом обе ноги. Разворотило живот Срезало кисть левой руки. Взрыв не дотянулся до лица проводника. В сумерках лицо казалось иссиня-черным.
Колосов прикрыл Галкину веки.
Разогнулся.
Обернулся к раненому коню.
Конь тянулся мордой к старшине, просил помощи.
Старшина вскинул автомат.
Передумал.
Забросил автомат за спину.
Достал пистолет.
Приставил ствол к уху животного.
Выстрелил.
Конь дернулся и затих.
Колосов обернулся, просигналил сбор.
Подумал о возможных последствиях взрыва. Если мина случайная, подумал Колосов, обойдется, случай есть случай. Мину могли оставить партизаны. Если были в этом лесу, если приходилось им уходить от немцев. Но могло быть и по-другому. Мину могли поставить немцы. Чтобы взрыв оповестил о партизанах. К подобным уловкам немцы прибегали не раз. На лесных дорогах ставили мины, на тропинках, возле бродов по берегам рек. Если мина срабатывала, прочесывали лес.
Колосов глянул на небо.
Темнело все более.
Ночью они, конечно, лес прочесывать не станут, подумал о немцах старшина. Уходить тем не менее надо.