огли почувствовать пробуждение так же быстро, как Барта и Йонас, и он говорил это каждому перед тем, как предпринять попытку, но в конце концов это должно было произойти. Ульдиссиан свято верил в это, и его вера передавалась тем, кому он помогал.
По мере того, как к нему походили всё новые и новые молящие, он всё больше утверждался в своём решении. Парта действительно была идеальным местом, чтобы проявить себя. Если он мог делать это здесь, Ульдиссиану даже трудно было вообразить, как пойдёт дело в большом городе.
Нет, короткая передышка в городке определённо не повредит делу…
Окружённый столь многими, Ульдиссиан не заметил, как издалека из-под вуали на него смотрят глаза той, чьи мысли наиболее важны для него. Лилия стояла у основания ступеней и обозревала фонтан, прикованная к нему взором. Странное дело, но, несмотря на её обезоруживающий вид, мало кто замечал её.
Но она замечала всё, в том числе и то, что организованное им здесь займёт его на некоторое время. На слишком долгое время, вообще-то. К этому времени он уже должен быть неподалёку от Кеджана. Таков был её план. Уж точно не его очень подозрительный поворот к Парте, из всех возможных мест.
И всё же, по некотором размышлении, Лилия улыбнулась. Планы нужно постоянно корректировать.
— Если не в Кеджане, то почему бы и не здесь, любовь моя, — прошептала светловолосая женщина сама себе. — В конце концов, место не имеет значения. Ты всё равно преподнесёшь мне то, что по праву моё, Ульдиссиан… Ты сделаешь это… Даже если для этого тебе придётся умереть…
Глава двенадцатая
Ахилий нашёл Серентию не там, где рассчитывал — он думал, что дочь Сайруса пошла помогать Ульдиссиану с его первой миссией. Вместо этого охотник обнаружил темноволосую девушку сидящей там, откуда она могла видеть происходящее, но была слишком далеко, чтобы принимать в нём участие. Её взгляд, конечно же, был прикован к Ульдиссиану — думать иначе было бы неразумно даже Ахилию — хотя, когда лучник подошёл, его собственный острый взор уловил, как она исподтишка взглянула на Лилию, прежде чем снова перевести взгляд на сына Диомеда.
— Я принёс тебе воды, — сказал он, приблизившись к ней. Он предложил ей мех, недавно наполненный в имении мастера Этона. Всегда практичный — за исключением случаев, когда дело касалось любви, — Ахилий позаботился сперва о питье, прежде чем идти за своей подругой.
Приняв подношение, Серентия кивнула в знак благодарности. Она отпила гораздо больше, чем предполагал Ахилий, что означало, что она сидела тут уже довольно долго, просто наблюдая. Наверняка Серентия бежала всю дорогу сюда, страшась какой-то воображаемой опасности, в то время как он занимался своими делами, почему-то уверенный, что Ульдиссиану ничего не грозит.
Когда она закончила, он взял мех назад и заметил:
— Это и вправду удивляет, не так ли, Серри?
— Да.
— Я дружу с ним с детства, — не спрашивая разрешения, он уселся рядом с ней. На большее он не мог решиться. Несмотря на свою общительную наружность, Ахилий гораздо удобней чувствовал себя в лесу, наедине с преследуемой добычей. В обществе он был лишь ступенью выше Мендельна; в обществе той, что сидела рядом с ним, — столь же неуклюжий.
После его замечания она посмотрела на него так напряжённо, что он подумал, что сказал что-то не то. Похоже, Серентия хотела что-то произнести, но прошла добрая минута, прежде чем она разомкнула губы.
И говорить она стала не о том, о чём предполагал он:
— Почему вы дружите, Ахилий? Вы столь во многом кажетесь такими разными.
Он не нашёл ничего ответить, кроме как:
— Просто дружим и всё, я думаю. Мы стали друзьями сразу, как только встретились, — он пожал плечами. — Для детей это обычное дело.
— Наверное, — Серентия подумала немного, а затем спросила. — Мог бы ты мечтать о такой, как она?
Вот теперь тема была та, которую он предполагал. Просто Серентия пошла к ней более кружным путём:
— Лилия? По правде сказать, она хороша, и нет такого мужчины, который не заметил бы этого, но то же самое можно сказать и о других, не только о ней.
По его мнению, он не мог быть более прямолинеен, но она, похоже, не поняла, что он имеет в виду её:
— Я знаю, что нам она кажется необычной, и я понимаю, почему Ульдиссиан влюбился в неё, но это произошло так быстро, Ахилий.
— Так бывает, — так было с ним… В известном смысле. Сегодня он знал Серентию — ребёнка-чертёнка. На завтра она оказалась красивой девушкой. Ахилий был так заворожён этой переменой, что всю следующую неделю не мог похвалиться ни одной добычей.
Серентия молчала некоторое время, но Ахилий довольствовался и тем, что был вместе с ней… Тем обычно такие ситуации и разрешались. Они наблюдали, как Ульдиссиан приветствует одного партанца за другим. Каждый раз, когда он добивался успеха в том, что делал, Ахилий наблюдал безмерное удовлетворение на лице своей подруги и того, к кому прикасался фермер.
— Ты тоже чувствуешь это? — наконец осмелился он спросить Серентию. — Как и они?
— Да, — но то, как она сказала это, заставило охотника несколько усомниться.
— Тебе удалось что-нибудь сделать?
На этот раз была пауза, за которой последовало:
— Я не знаю.
— Как ты можешь…
— Я не знаю, — тон её делался более твёрдым.
В иной ситуации Ахилий оставил бы это, но теперь он не мог:
— Серри, что это значит?
Она перевела взгляд не на него, но на свои ладони:
— Я чувствую это, как — я знаю — чувствуют многие из них. Но это всё. Я не заметила, чтобы вокруг меня что-то изменялось. Я пробовала думать о разном, желать, чтобы это произошло, но… Но, насколько я знаю, ничего не произошло.
— Всё ещё? Я думал, что к этому времени…
Теперь она посмотрела на него. Её взгляд был холодным, как сталь:
— Я тоже. Поверь мне, я тоже.
Это было лишено для него смысла. Лилия уже продемонстрировала несколько примеров своих способностей вроде цветов и ягод на кустах и исцеления небольших царапин на лошадях. Ещё она призвала к ним кролика, избавив Ахилия от необходимости охотиться, но заставив лучника чувствовать, что животное лишили шанса на выживание.
— Что скажешь ты? — вдруг спросила его собеседница. — Я тоже не видела, чтобы ты что-то делал.
По правде говоря, Ахилий чувствовал, что что-то внутри него пытается пробиться, но он изо всех сил старался унять это. Он никому не сказал об этом решении. Может, многие и жаждали дара, который предлагал Ульдиссиан, но не его лучший друг. Ахилий был доволен тем, кто он есть. Охотник и простой человек.
— Я подозреваю, что я не лучший ученик Ульдиссиана, — ответил он. — Отнюдь не лучший.
— Но никто по-настоящему не учил и его! С Ульдиссианом это произошло так же внезапно, как буря над Серамом… Которая тоже, очевидно, была из-за него!
— Ульдиссиана прижали со всех сторон, Серри. Брат Микелий обвинил его в жестоком убийстве. Инквизиторы доставили бы его в Собор, где, наверное, сожгли бы, как одержимого! У него не было выбора!
Её это не убедило.
— Всё это было ужасно, но почему именно в это время? Почему не тогда, когда его родные медленно и ужасно умирали от эпидемии? Почему не потом? Вообще, почему он, раз уж на то пошло? Есть столько таких, кто переживал худшее, и всё же мы никогда прежде не слышали о таких удивительных вещах! Слухи добрались бы даже до Серама, и ты это знаешь! — он кивал в ответ на эти доводы, но Серентия продолжала. — И почему не Мендельн? Он страдал не меньше! Его семьи не стало, его брата обвинили в ужасном преступлении! Это мог быть он, но не был! Я ничего необычного не заметила в Мендельне, а ты?
Ахилий вздрогнул при упоминании Мендельна. Серентия заметила это и прищурилась.
— Что такое, Ахилий? Что с Мендельном? Он проявляет способности, как его брат?
Не то, что предполагала Серентия, заставило лучника вздрогнуть, но короткое и неожиданное воспоминание о другом времени и другом месте. Когда Серентия заговорила о брате Ульдиссиана, Ахилий заново пережил случай, когда он и его друг изучали таинственный камень неподалёку от Серама. Лучник не только вновь увидел, как Мендельн застыл на месте перед ним, но также вновь испытал собственное прикосновение к камню… И пугающую пустоту, которая владела им до тех пор, пока он не отпустил его.
— Нет… — наконец сумел вымолвить Ахилий. — Нет… Ничего похожего…
Это не убедило её:
— Ахилий, что…
Ни с того ни с сего несметное ощущение страха охватило охотника, но страха не за себя. У него появилось ужасное чувство, будто что-то происходит с Мендельном в эту самую минуту.
Ахилий вскочил на ноги, напугав свою подругу.
— Что такое? Что-то не так?
Он хотел ответить ей, но ощущение безотлагательности было слишком сильным. Не говоря ни слова, Ахилий пустился бежать. Он не обратил внимания на обеспокоенный крик Серентии за его спиной.
Но не успел Ахилий скрыться с глаз девушки, которую любил, как остановился, как вкопанный. Страх за Мендельна ничуть не уменьшился, но лучник не спешил возобновить бег.
Дело было в том, что Ахилий просто понятия не имел о том, куда ушёл брат Ульдиссиана.
Улицы, которыми шёл Мендельн, были подозрительно пусты, а здания вокруг него внезапно приобрели неуютный серый оттенок. Не было ни ветерка, не доносилось ни малейшего звука.
Мендельн чувствовал бы себя очень одиноко, если бы не одно «но»… Он всё ещё был окружён тенями стражников, которых убил Ульдиссиан.
С момента их появления ему требовались величайшие усилия, чтобы не выкрикнуть правду. Либо что эти человеческие тени существовали, либо что он сошёл с ума… Либо то и другое. Мендельн не знал, что было бы хуже. Он знал лишь то, что хочет рассказать хоть кому-нибудь о том, что происходит с ним.
Но не рассказал. Он не сказал ничего, даже когда они прибыли в Парту, где его надежды на то, что призраки оставят его, рассеялись сразу, как только первая из теней проникла в город. До этого Мендельн верил, что его преследование духами временно. Теперь он боялся, что мертвецы не оставят его.