Она выпустила мою ладонь.
— Кстати, Чарльз Делакруа невероятный дурень. Мой опыт работы с трудными девушками научил меня кое-чему: если влюбленных разлучить, ни к чему хорошему это не приведет. Чем больше он разводит вас, тем быстрее вы снова сойдетесь. Это как китайская ловушка для пальцев, в итоге вы все равно окажетесь вместе.
Тут миссис Кобравик ошиблась. Вин навещал меня всего один раз. Я поцеловала его, а затем сказала, что он не смел больше приходить. К моему глубочайшему раздражению, он меня послушался. С того дня прошло чуть больше месяца, и я не видела Вина и ничего не слышала о нем.
— Поскольку ты покидаешь нас завтра, мне необходимо задать тебе несколько вопросов, — произнесла миссис Кобравик. Она открыла мое дело. — Давай посмотрим, тебя отправили сюда за… — Она просмотрела дело. — За незаконное хранение оружия?
Я кивнула. Миссис Кобравик надела очки, которые носила на латунной цепочке на шее.
— В самом деле? Всего-то? Мне помнится, ты в кого-то стреляла.
— В целях самозащиты — да.
— Ну, да не важно. Я — ментор, а не судья. Ты сожалеешь о своих преступлениях?
Ответ на вопрос был сложным. Я не сожалела о том, что хранила пистолет отца. Я не сожалела, что стреляла в Джекса после того, как тот стрелял в Вина. Я не жалела о сделке, что заключила с Чарльзом Делакруа, ведь он обеспечил безопасность моего брата и сестры. Я ни о чем не сожалела. Конечно же, я ощутила, что произносимые мною слова неправильные.
— Да, — ответила я. — Мне очень жаль.
— Хорошо. Тогда завтра, — миссис Кобравик сверилась с календарем, — семнадцатого сентября 2083 года, город Нью-Йорк решит, что Аня Баланчина успешно прошла реабилитацию. Удачи тебе, Аня. Быть может, соблазнам мира сего не удастся привести тебя к рецидиву.
Настало время отбоя, когда я вернулась в спальню. Я добралась до своей койки, которую делила с Мышью последние восемьдесят девять дней, она зажгла спичку и предложила сесть рядом с ней. Она протянула мне свой блокнот.
«Мне нужно попросить тебя кое о чем, прежде чем ты выйдешь», написала она мне на одной из своих драгоценных страниц. (Ей их выделяли 25 на день)
— Конечно, Мышка. Они отпускают меня рано утром. — Я рассказала ей новости, но она лишь покачала головой. Она передала мне еще одну записку.
«После Дня благодарения или даже раньше. За хорошее поведение или, быть может, за то, что я трачу много бумаги. Суть в том, что я лучше останусь здесь. Из-за своего преступления я никогда не смогу вернуться домой. Когда я выйду, мне будет нужна работа».
— Хотела бы я помочь, но… — Она прикладывает ладонь к моим губам и передает мне очередную записку. Очевидно, мои ответы были столь предсказуемы.
«НЕ ГОВОРИ «НЕТ»! Ты можешь. Ты очень могущественна. Я много думала об этом, Аня. Я хочу стать шоколадным дилером».
Я рассмеялась, поскольку не смогла представить ее за подобным занятием. Девчонка пяти футов ростом и совершенно немая! Я повернулась к ней и, судя по выражению ее лица, она не думала шутить. В этот момент спичка догорела, и она зажгла еще одну.
— Мышка, — шепчу я. — Я не связана с «Шоколадом Баланчиных» подобным образом, а если и была бы, я даже представить не могу, почему ты хочешь такую работу.
«Мне семнадцать. Я немая преступница. У меня нет близких, нет денег, образования».
Ее можно было понять. Я кивнула, и она передала мне последнюю записку.
«И ты мой единственный друг здесь. Я знаю, я маленькая и слабая, как мышка, но я не трусиха и готова на все. Если ты позволишь мне работать с тобой, я буду предана тебе всю оставшуюся жизнь. Я умру за тебя, Аня».
Я сказала ей, что не хочу, чтобы кто-то еще умирал за меня, и задула спичку. Я вылезла из койки Мыши и направилась в свою, где довольно быстро заснула.
Утром, когда она написала мне, а я попрощалась, она не упомянула о том, что просила меня помочь ей стать шоколадным дилером. Последнее, что она написала мне, прежде чем за мной пришла охрана:
«Увидимся, А. Кстати, меня зовут Кейт».
— Кейт, — произнесла я. — Приятно познакомиться.
В одиннадцать меня заставили переодеть комбинезон «Свободы» на уличную одежду. Несмотря на тот факт, что меня забрали из школы, в тот день на мне была надета униформа Троицы. Я так к ней привыкла. Даже три месяца спустя, натягивая юбку на бедра, я ощутила, как мое тело жаждет вернуться в школу, особенно в Троицу, где на прошлой неделе без меня начались занятия. После того, как я переоделась, меня отвели в комнату для свиданий. Целую жизнь тому назад я виделась в этой же самой комнате с Чарльзом Делакруа, но сегодня там меня поджидали мои адвокаты, Саймон Грин и мистер Киплинг.
— Я выгляжу, как человек, который прошел через многое? — спросила я у них.
Мистер Киплинг оглядел меня, прежде чем ответить.
— Нет, — сказал он наконец. — Ты выглядишь очень даже неплохо.
Я вышла на душный сентябрьский воздух и попыталась не принимать близко к сердцу потерю лета. Будет и другое лето. Другие парни. Я сделала глубокий вдох, пытаясь вдохнуть щедрую порцию воздуха в легкие. Я ощутила запах сена и отдаленный запах чего-то сернистого, гнилого, быть может, жженого.
— Насколько я могу помнить, свобода пахнет несколько иначе, — заметила я своим адвокатам.
— Нет, Аня, это всего лишь река Гудзон. Снова где-то пожар, — зевнув, ответил мистер Киплинг.
— Что на этот раз? — спросила я.
— Как обычно, — ответил мистер Киплинг. — Что-нибудь с низким уровнем воды и химически загрязненное.
— Боюсь, нет, Аня, — добавил Саймон Грин. — Город окончательно пришел в упадок после твоего ухода.
Когда мы вернулись в мою квартиру, лифт не работал, поэтому я сказала мистеру Киплингу и Саймону Грину, что им нет необходимости провожать меня до дверей. Наша квартира находилась на уровне пентхауса ‒ на тринадцатом этаже. В доме был лифт, из-за суеверия этаж переименовали в четырнадцатый. Тринадцатый же он или четырнадцатый, наверх был путь неблизкий, а сердце мистера Киплинга было еще слабо. Мое же, напротив, было в потрясающей форме, так как я провела лето в «Свободе», выполняя изнурительные спортивные упражнения, иногда по три, иногда по четыре часа в день. Я похудела и стала сильной, так что была в состоянии подняться по лестнице. (Немного в сторону: не слишком ли добавить, что в то время как мышцы моего сердца были в потрясающей форме, самому сердцу, несомненно, было лучше? О, невероятно, но это так. Не судите меня слишком строго.)
Оставив свои ключи (и другие ценные вещи) дома, я была вынуждена позвонить в дверь. Имоджен, которая осталась заботиться о моей сестре, отозвалась:
— Аня, мы и не слышали, что вы приехали! — Она просунула голову в прихожую. — Где мистер Киплинг и мистер Грин?
Я сообщила ей о состоянии лифта.
— О, милая. Должно быть, это произошло только что. Быть может, он наладится сам собой? — она радостно улыбнулась.
Что? В моей жизни хоть что-нибудь налаживалось само собой?
Имоджен сообщила, что Скарлет ждет меня в гостиной.
— А Нетти? — спросила я. Она должна была вернуться из лагеря одаренных детей еще четыре недели назад.
— Нетти… — колеблясь, произнесла Имоджен.
— Что-то случилось? — Я почувствовала, как забилось мое сердце.
— Нет. С ней все хорошо. Она ночует у подруги, — покачала головой Имоджен. — Готовит проект для школы.
Я изо всех сил попыталась не выдать своих чувств:
— Она сердится на меня?
Имоджен поджала губы.
— Да, немного, я думаю. Она была расстроена, когда узнала, что ты солгала о поездке на «Свободу». — Имоджен покачала головой. — Ты знаешь подростков.
— Но не Нетти. — Я собиралась сказать, что Нэтти не была подростком, но после вспомнила: она им была. В июле ей исполнилось тринадцать. Но другое дело, что я пропустила это благодаря своему заключению.
Из коридора раздался знакомый голос.
— Я слышу всемирно известную Аню Баланчину? — Скарлет подбежала и обняла меня. — Аня, где твоя грудь?
Я отодвинулась от нее.
— Знаешь, на самом деле еда в Свободе очень питательна.
— Когда я видела тебя в «Свободе», ты всегда была в темном комбинезоне, но в твоей старой форме Троицы мне стало очевидно, что ты смотришься…
— Ужасно, — вставила я.
— Нет! — в один голос воскликнули Имоджен и Скарлет.
— Это не как в прошлый раз, когда ты попала в «Свободу», — продолжила Скарлет. — Ты не выглядишь больной. Только посмотри… — Скарлет возвела глаза к потолку. Я вспомнила из моего первого года судебной науки, что когда свидетель поднимает глаза, значит, он находится в процессе обдумывания. Моя самая лучшая подруга собиралась солгать. — Ты выглядишь изменившейся, — мягко ответила она. Скарлет взяла меня за руку. — Давай пойдем в гостиную. Я хочу узнать все, что с тобой произошло. Еще я надеюсь, ты не будешь возражать, но Гейбл здесь. Он действительно хотел видеть тебя, и он мой парень, Аня.
Я сделала умный вид, но Скарлет была моей лучшей подругой, поэтому я должна была так сделать.
Мы пошли в гостиную, где у окна стоял Гейбл. Он опирался на костыли, никакой инвалидной коляски в поле зрения не находилось. В остальном ему стало лучше. Цвет его лица не был бледным, почти белым, но никаких очевидных рубцов на местах пересадки кожи. Черные кожаные перчатки скрывали его руки, так что я не могла увидеть, что стало с его изуродованными пальцами.
— Арсли, ты снова ходишь! — поздравила я его.
Скарлет захлопала в ладоши.
— Знаю, — сказала она. — Разве это не здорово? Я так им горжусь!
С некоторым трудом Гейбл развернулся ко мне.
— Да, разве это не замечательно? После нескольких месяцев физиотерапии и бесчисленных болезненных хирургических операций, я могу сделать то, что делают большинство двухлеток ‒ управляют собой гораздо лучше. Разве я не чудо современной медицины?
Скарлет поцеловала его в щеку.
— Не ходи по темным закоулкам, Гейбл. Оставайся со мной и Аней на свету.