Могила мамы была рядом. Ее надгробие в форме сердца гласило: я принадлежу своему возлюбленному, а возлюбленный мой — мне. Никакого упоминания о детях. Как мало я ее знала, и как мало она знала меня. По краям ее могилы выросли сорняки. Я достала мачете и срубила их прочь.
Папа был возле мамы: всегда видь светлую сторону. На его надгробие кто-то положил три зеленых веточки, похожих на траву. Веточки, придавленные небольшим камешком, были свежими, очевидно, их положили недавно. Я наклонилась понюхать их. Мята. Интересно, что она значит и кто принес ее. Наверное, кто-то из папиных коллег.
Можете счесть меня бессердечной, но при виде могил я ничего не чувствую. Слезы не выступили. Лео погиб, Имоджен погибла, Тео ранен — а глаза мои были сухи. Смерть есть смерть, хоть заплачься, их не вернешь. Я закрыла глаза и пробормотала бессердечную молитву юного циника.
Когда я вернулась домой к Саймону Грин, он уже ждал меня.
— Я уж решил, что тебя убили, — сказал он.
Я пожала плечами.
— Нужно было прогуляться.
— Виделась с Вином?
— Конечно нет. Гуляла.
— Ну, заходи. Мы встречались с Бертой Синклер, но должны быть в центре города через двадцать минут. Она будет разговаривать только с тобой.
Я была одета в куртку, штаны и рубашку Саймона, но времени на переодевание не было.
Мы спустились и сели в машину. По большему счету, Саймон Грин заимствовал ее после покушений, чтобы мы с Нетти избежали общественного транспорта.
— Думаете, там будут газетчики?
Он ответил, что надеется на обратное, хотя не уверен в этом.
— Меня отправят в Свободу?
— Нет. Мистер Киплинг договорился с людьми Синклер о твоем домашнем аресте до похорон Имоджен.
— Отлично, — я откинулась на спинку сиденья.
Саймон Грин похлопал меня по колену.
— Не бойся, Анни.
Я не боялась, а почувствовала некоторое облегчение оттого, что не надо прятаться.
Офис окружного прокурора располагался в том районе города, которого вся моя семья старалась избегать — это территория правоохранителей. На ступенях прессы не было, но прямо перед офисом происходил митинг за легализацию какао. Только двенадцать человек, но довольно шумных.
— Много их развелось в последнее время, — прокомментировал Саймон Грин, подъезжая к обочине Хоган Плэйс.
— Я буду здесь. Мистер Киплинг ожидает тебя в вестибюле.
Я накинула капюшон куртки Саймона Грина.
— Почему стало так много митингов в поддержку какао?
Саймон Грин пожал плечами.
— Время покажет. Люди устали от малого количества шоколада. Твой кузен Микки работает неправильно. Его отец болен, и он встревожен. Удачи, Аня, — Саймон Грин захлопнул за мной дверь и я пошла.
Я пробралась через митингующих.
— Возьми одну, — попросила девушка с косами. Она протянула мне листовку. — Ты знаешь, что какао укрепляет твое здоровье? Настоящая причина запрета — себестоимость его продукции.
Я сказала ей, что уже слышала об этом.
— Если мы не будем полагаться на снабжающих нас недобросовестных мафиози, риска не будет вообще!
— Какао сегодня. Какао сегодня. Какао сегодня, — скандировала толпа и размахивала кулаками.
Я, отродье недобросовестных мафиози, пробралась через обезумевшую толпу в вестибюль, где ожидал меня мистер Киплинг.
— Ну там и зрелище, — сказал он. Он сбросил с меня капюшон и поцеловал в лоб. Мы не виделись друг с другом с самого моего заключения в Свободу.
— Анни, моя дорогая, как ты?
Я не хотела подробно останавливаться на своем времяпровождении, потому что ничего хорошего из этого не выйдет.
— Мне не терпится покончить с этой встречей. Я готова смириться.
— Хорошо. Идем.
Мы записались в приемной, затем поднялись на лифте на десятый этаж. Наконец, помощник проводил нас в офис.
Берта Синклер была одна. Ей шел пятый десяток и она была ниже меня. На ее ногах заскрипели металлические ремни, когда она подошла пожать мне руку.
— Беглянка Аня Баланчина, добро пожаловать, — поприветствовала она. — Вы были настойчивы, мистер Киплинг. Пожалуйста, присаживайтесь, друзья.
Она вернулась в свое кресло. Ее колени плохо сгибались, поэтому она была вынуждена опрокинуться в него. Мне стало интересно, что же произошло с Бертой Синклер.
— Итак, блудная дочь, няня твоей сестры мертва, брата не стало, ты вернулась на остров Манна-Хата и явилась к моей двери. Что же мне с тобой делать? Твой юрист считает, что следует дать тебе испытательный срок и время покажет. А что ты думаешь, Аня? Не мягкое ли наказание для девушки, застрелившей кого-то и сбежавшей из тюрьмы?
— По-моему, — вмешался мистер Киплинг, — Чарльз Делакруа незаконно вернул Аню в Свободу. Он думал о своей кампании, а не общественных интересах. Хотя Аня была неправа, она сбежала от ситуации, которая по существу была несправедливой.
Берта Синклер потерла колено.
— Да, — сказала она, — я не могу не согласиться с вашим утверждением, что Чарльз Делакруа амбициозный высокомерный выскочка. Действительно, — продолжала Берта, — мне следует поблагодарить тебя, Аня. Удачно, что ты была в том автобусе! Мой предвыборный штаб и я обыграли историю об Ане и сыне окружного прокурора, и так до бесконечности, пока это всем не надоело. Ирония в том, что общественность не заботилась этим вопросом так, как заботился Чарльз Делакруа. На мой взгляд, не этот просчет стоил ему выборов. Или, иначе говоря, вручил их мне, — Синклер рассмеялась. — Ну, как я это вижу, друзья. Мне плевать на шоколад. Ты меня не волнуешь, Аня. И конечно, не волнует сынок Чарльза Делакруа.
— А что вас волнует?
— Хороший вопрос. Устами младенца глаголет истина. Я забочусь о своем народе и делаю для него все.
Кажется, это отвратительная бестактность по отношению ко мне.
— Меня волнует возможность переизбрания. А оно занимает много ресурсов, мистер Киплинг.
Мистер Киплинг кивнул.
— Одно время Баланчины были хорошими друзьями этому офису. И надеюсь, так будет и снова, — в этот момент Берта Синклер вынула из стола крошечный блокнотик, что-то в нем нацарапала и передала мистеру Киплингу. Он взглянул на лист. Краем глаза я увидела число как минимум с четырьмя нулями, может больше.
— И что вы хотите за это купить? — поинтересовался мистер Киплинг.
— Дружелюбие, мистер Киплинг.
— Конкретнее?
— Друзья доверяют друг друга, разве не так? — она начала писать на другом листе блокнота.
— Никогда не понимала, почему бумага вышла из моды. Ее так удобно уничтожать. Записи в цифровом формате доступны всем для просмотра и хранятся вечно. Или по-крайней мере, иллюзорную вечность, но это теоретически можно изменить. У людей с бумагой было гораздо больше свободы. Теперь этого нет, — она бросила на стол ручку и протянула вторую записку:
__________________________________________________________________________
Восемь дней в Свободе
Тридцать дней домашних арестов
Год условно
Отдать паспорт
__________________________________________________________________________
Я сложила бумагу пополам и согласно кивнула. Даже если мы заплатим, это кажется более чем разумно. Мне нужно слетать в Японию, но полагаю, придется поработать над этим позже.
— После выхода из Свободы я дам пресс-конференцию? Где сообщу о готовности забыть прошлые обиды. Высмею, как Чарльз Делакруа разрулил эту ситуацию — смею заявить, этой частью я буду наслаждаться больше всего. Насколько могу судить, это будет его крах. Ты вернешь обратно свою жизнь. Мы будем друзьями на всю жизнь, если ты не расстроишь меня.
Я взглянула Берте Синклер в глаза. Они были карими, даже казались черными. Манит сказать, черными как ее сердце или подобные глупости, но я верю, что цвет глаз не более чем генетика. По-прежнему никаких сомнений, что эта женщина подкуплена. Папа говорил, что с коррупционерами иметь дело легче, поскольку они последовательны — можно рассчитывать на их подкуп.
— Я попрошу кого-нибудь связаться с мистером Киплингом, когда ты вернешься в Свободу, — сказала Берта Синклер перед нашим уходом.
— Хотела бы я пойти сейчас, — услышала я саму себя.
Мистер Киплинг остановился
— Ты уверена, Аня?
— Да, мистер Киплинг, я не боюсь Свободы. Я не боюсь остаться там на неопределенный срок. Чем быстрее я туда вернусь, тем быстрее я смогу навести порядок в оставшейся своей жизни.
Если я вернусь сейчас, то выйду как раз к похоронам Имоджен.
— Думаю, это восхитительно, — сказала Берта Синклер. — Я сопровожу тебя сама в Свободу, если позволишь.
— Пресса подхватит историю о том, что Окружной прокурор сопровождает тебя, — предупредил мистер Кплинг.
— Да, это идея, — сказала Берта Синклер, закатывая темные-претемные глаза. — Аня Баланчина сдалась мне и спустя неделю я оказываю ей снисхождение. Это большой прекрасный спектакль, мистер Киплинг, мой офис вполне подходит для театра, не правда ли? — она повернулась ко мне. — Идем отсюда.
Мистер Киплинг и я спустились в вестибюль. Когда Берта Синклер исчезла из виду, я отдала ему мачете, воткнутый за пояс моей (Саймона Грина) куртки.
— Ты притащила его в офис? — недоверчиво спросил мистер Киплинг. — Наше счастье, в городе мало исправных металлодетекторов.
— Я забыла о нем, — заверила его я. — Берегите его. Мой любимый сувенир из Мексики.
— Позволь мне спросить, у тебя была возможность им воспользоваться? — он держал его двумя пальцами как использованный подгузник, а потом положил в портфель.
— Да, мистер Киплинг. В Мексике. Им пользуются для срезания какао-бобов с деревьев.
— Ты использовала его только так?
— Преимущественно, да.
— Аня Баланчина! Аня! Посмотрите сюда! Аня, Аня, где вы были? — толпы журналистов только и ждали, чтобы наброситься на нас на острове Свободы.
Берта Синклер проинструктировала меня ничего не говорить, но я не могла не повернуть голову. Я успокоилась, слушая свое имя снова и снова. Я села в лодку, а Берта остановилась поговорить со СМИ.