потому что вроде бы услышал топот маленьких ножек. Это ощущение было настолько сильным, что он даже улыбнулся, обрадовавшись, что все хорошо закончилось, и, бессмысленно хлопая глазами, хотел повернуться к жене, рассказать, какие ужасы приснились ему ночью. А потом в израненной, распухшей руке вспыхнула боль, Алексей сообразил, что лежит, скрючившись, в кроватке мертвого сына, и тогда отчаяние вновь ударило беспощадной кувалдой под дых.
Ему было очень плохо. Содрогаясь в бесполезных рыданиях, Алексей жаждал помощи и утешения, но рядом не оказалось никого. Ольга вернулась в больницу и не могла разделить этот ужас вместе с ним. Впрочем, после всего, что она сказала ему, вряд ли можно было рассчитывать на утешение супруги.
Он и не рассчитывал.
Всхлипнув, Алексей лег на живот, свесив непомещающиеся ноги на пол, и, уткнувшись лицом в подушку, сунул под нее руку. Пальцы нащупали что-то небольшое и твердое. Вытянув находку на свет, Алексей увидел фигурку пластмассового льва, от которой еще пахло жареной картошкой. Вспомнив, как радовался Ванька новым игрушкам, Алексей стиснул зубы и зажмурился, пытаясь держать себя в руках, но в голове все вертелись яркие пятна мультяшных героев и фигурка маленького мальчика, танцующего под незамысловатую мелодию. Рывком подняв себя с кровати, Алексей неуклюже прошагал через комнату, вышел в коридор и, спустившись на кухню, вытащил из холодильника початую бутылку водки, не глядя схватил из шкафа посудину, оказавшуюся керамической бульонницей, и, налив ее почти до краев, сделал торопливый, шумный глоток.
Водка обожгла горло. Не обращая на это внимания, Алексей хлебнул еще, а потом еще, жмурясь и отворачиваясь от открытых дверей в гостиную, где мерещился силуэт, танцующий под забойный хит.
«Ай лайк ту мувит-мувит! Ай лайк ту мувит-мувит!..»
Как он жил в то кошмарное время, Алексей не помнил.
Оглушая себя спиртным, он тем не менее каждое утро, помятый, невыспавшийся, с воспаленными глазами, жутким перегаром, ехал на работу, лазал по недостроенным этажам высотки с удвоенным рвением, загоняя себя до полусмерти, чтобы, вернувшись, упасть на диван и забыться каменным сном. Но усталость не помогала, потому что, стоило закрыть глаза, перед ним вставали лица: Ваньки, Ольги и даже этой сволочи, Ларисы Константиновны, гореть ей в аду, твари… Когда лица начинали наступать, упрекающие, защищающиеся, он нехотя нащупывал припасенную бутылку виски и пил из горлышка, жадно, захлебываясь, проливая спиртное на подушку, а потом спал в этой кислой вони.
Все лучше, чем видеть кошмары.
Алексей жил на пределе, совсем один, потому что жена не хотела его видеть, а остальных не хотел видеть он, ел на автомате, так же автоматически подавал руку для приветствия и даже вполне связно разговаривал. Подчиненные в страхе разбегались по углам, стараясь не попадаться на глаза грозному шефу, еще более невыносимому, чем прежде.
— Лех, нельзя так, — бубнил Зуев. — Ты людей загонишь и себя угробишь. Успокойся.
— Может, скажешь как? — однажды хмуро спросил Алексей. — Как, Витюша? Есть рецепт? Я, честное слово, все сделаю как скажешь. Распиши по пунктам, что сделать?
— Может, отдохнешь? — робко предложил Виктор. — Съезди куда-нибудь, а? Солнышко, море, пальмы, девочки… Лех, ну правда, для мужика шлюхи — лучшее лекарство от всего. Шлюхи и бухло. Езжай в Таиланд, тамошние девочки чудеса творят…
— Документы готовь, — хмуро прервал Алексей. — Будем филиал открывать. А потом головной туда переведем. Хватит, наигрался я тут… И еще… Возьмешь бухгалтера за задницу и подготовишь документы для тендера. Больницу начнем строить. Я сегодня в мэрии был и договорился. Результаты нам подтасуют. В общем, наш будет объект…
— Представляю, в какую сумму влетела мэрова благосклонность, — скупо усмехнулся Виктор, но Алексей его тона не поддержал, посмотрел исподлобья и мотнул подбородком на дверь подсобки, где временно пришлось оборудовать их общий кабинет.
— Иди работай. К утру документы должны быть готовы, а то вылетим, и тогда кранты всем договоренностям.
— Лех, побойся бога-то… Полпятого вечера.
— Иди, говорю.
Тот закатил глаза, демонстративно вздохнул и искоса поглядел на начальника: не передумает ли, но тот сидел, уткнувшись в документы.
— Лех, — позвал Виктор от дверей.
Алексей поднял глаза и скорчил недовольную гримасу.
— Ну?
— Лех, о чем ты думаешь?
Посмотрев на Виктора, Алексей помолчал, а потом отчетливо сказал:
— Я думаю о том, как убью эту тварь.
Он и в самом деле постоянно думал об убийстве, примерно с того момента, как стал соображать, а еще когда Ольга вдруг выплюнула ему в лицо страшное признание, которое не могло быть правдой, но это случилось уже позже, после всего…
Иногда, надравшись как свинья, Алексей позволял себе делать вид, что ничего не произошло. Не было того горячечного вечера с хорошенькой бухгалтершей, давно положившей на него глаз, не было катастрофического опоздания домой и самое главное — не было коньяка в баре, дорогой бутылки с проколотой иглой пробкой.
Алексей уже неоднократно замечал, что в последнее время алкоголь даже в закрытых бутылках стал странным на вкус, словно разбавленным, а после новогодних праздников обнаружил, что на нескольких пробки как будто проколоты. Каждый раз, обнаружив очередную вскрытую бутылку, он хотел поговорить об этом с женой. Все-таки пить в ее состоянии было опасно. Однако, укладываясь с ней в постель и целуя жену на ночь, он не чувствовал запаха. Ну не пахло от Ольги спиртным, а это было совсем странным. К тому же она вряд ли стала бы таиться. Зачем? Он все равно не считал бутылок. Жена могла выпить сколько хотела, если не дома, так в ресторане. Он все равно возвращался поздно и не мог ее контролировать.
Больше подозревать было некого. Лариса Константиновна весь день занималась с Ванькой, а потом уезжала домой, лихо водя свой крохотный «Дэу матис». Кроме нее, в доме бывала лишь приходящая домработница Вера Васильевна, дама лет пятидесяти, дородная, румяная, хозяйственная, которая, по ее же словам, капли в рот не брала.
— Все беды от нее, проклятущей, — жаловалась она Ольге. — Муж у меня через это дело сгинул, а потом и сын по кривой дорожке пошел.
— А что с ним случилось? — сердечно интересовалась Ольга, которой, в общем-то, было абсолютно все равно, в какие проблемы вляпался сын домработницы.
— Слава Богу, пока ничего, — отмахивалась Вера Васильевна. — Да только надолго ли? Он же, Оленька, каждый день пьет, всю душу вымотал. А ведь такие надежды подавал, в медицинском учился…
— Что же он, не работает?
Вера Васильева мотала головой и отворачивалась, не желая продолжать эту тему, а Ольга не настаивала. Первые месяцы беременности проходили плохо. Ее постоянно рвало от всего: запахов, вкусов и даже резких мельтешений в телевизоре. На кухню она теперь заходила, странно задирая подбородок, отчего складывалось впечатление, что Ольга старается как можно позже внести голову в фейерверк кулинарных ароматов.
— Ты как сапер с миноискателем, — сказал ей как-то Алексей. — Шаг влево, шаг вправо — взрыв.
— Не умничай, а? — жалобно попросила Ольга. — Вы, мужики, понятия не имеете, каково нам приходится.
Разговор на тему разбавленного алкоголя у них состоялся в конце января, когда до кошмара осталось не больше двух недель. Алексей в шутливой форме посоветовал жене пить умеренно, Ольга недоуменно отбивалась, а потом, внезапно обозлившись, ушла на улицу «подышать», или, если быть точнее, выпустить пар. Сквозь окно он видел, что жена раздраженно носится вокруг кривой елки, поглядывает наверх, наверняка прикидывая, как выкорчевать этот кошмар. Ванька сидел за столом и пил чай, пичкая конфетами игрушечного лемура. На столе стояло еще несколько маленьких автомобильчиков из сувенирной коллекции. У старенького «форда» была отломана одна дверь, и Алексей мысленно сделал зарубку: приклеить ее на место, ведь давно обещал.
Лариса Константиновна, напудренная, как японская гейша, сидела тут же. Она тактично кашлянула, а потом произнесла:
— Не мое, конечно, это дело, но, думаю, вы должны знать…
— Что такое? — нахмурился Алексей.
Нянька, делающая свое дело, тем не менее продолжала его раздражать, и подсознательно он хотел избавиться от нее, в то же время понимая, что сыну от этого драконовского воспитания только польза. Даже глядеть на неестественно белое лицо с нарисованными красной помадой губами было неприятно. Алексей всегда смотрел куда-то в сторону: на ухо, между глаз, в середину лба — лишь бы не встречаться с Ларисой Константиновной взглядом, и, кажется, той даже нравилось, что она его раздражает. Мелькала на этом обезвоженном лице тень гадючьей усмешки.
…Шла бы ты, тетенька, со своими откровениями лесом…
Сын локтем спихнул машинки со стола, и они посыпались с пластмассовым грохотом. Лариса Константиновна поджала свои и без того тонкие губы, поглядела на Ваньку, а потом как бы нехотя сказала:
— Алексей Петрович, вы здесь хозяин, потому должны, по крайней мере, контролировать ситуацию, ну или быть в курсе. А вы, судя по всему, ничего не знаете.
Он почему-то решил, что эта воинствующая пуританка сообщит, что в его отсутствие к Ольге ходят мужики, и заранее подобрался, чтобы сказать няньке грубость, хотя внутри уже шевелилось гаденькое предчувствие беды. Еще Алексей подумал, что ей доставляет удовольствие говорить мерзости. Нянька никогда не упускала возможности сообщить ему или Ольге, что Ванька чего-то там не сообразил или не сумел сделать, заставляя чувствовать себя родителями неполноценного. И когда Лариса Константиновна огорошила Алексея новостью, он оказался к ней готов.
— Алексей Петрович, в ваше отсутствие в доме бывает посторонний мужчина.
— Неужели? — любезно поинтересовался он. — А вам, уважаемая, не померещилось? Откуда тут посторонние?
— Я сама видела его два раза, — спокойно ответила Лариса Константиновна, а потом презрительно усмехнулась. — Хотя он очень старался уйти незамеченным.