ась к нему лицом.
— Нет. Ноги гудят, и в голове шум, но это от спирта. Господи, я думала, что никогда не согреюсь…
Голос у нее был вполне человеческий, и Алексей, не выдержав, спросил:
— Как ты жила все эти годы? Я ведь никогда не спрашивал.
Ольга улыбнулась с горечью, закрыла глаза, а потом ответила будничным тоном, насквозь знакомым по прежним временам:
— Так и жила, Леш. Ела, пила, работала, и все думала: чего же я не сдохла до сих пор? Пока с теткой жила, еще держалась, а как она умерла, так мне совсем поплохело. Не поверишь, дышать было больно. Помнишь тетю Юлю?
Он кивнул. Ольгину тетку Юлию, давно и прочно переименованную в Тютюлю, он видел редко, но встречал, если та выбиралась навестить родню, всегда радушно. Мировая старушка не стеснялась хлопнуть рюмашку, шутила, пела матерные частушки и была насквозь своей. На свадьбе он, молодой, пьяный, даже подсел к ней, приобнял за худенькое плечико и протянул рюмку:
— Ну что, Тютюля, вздрогнем?
— Я тебя дам Тютюлю! — притворно рассердилась старушка и принялась лупить его по затылку. Он прикрывался локтями и хохотал.
А потом случилось это, вырвав из жизни сына, жену и даже любимую Тютюлю.
Из всей родни у Ольги оставалась только Юлия, к которой она и уехала после смерти Ваньки, бросив родной дом. Потом умерла и тетка. Алексей на похороны не ходил и долго злился на Ольгу, не сообщившую ему о смерти родственницы. Он все хотел заказать памятник или оградку, не столько чтобы помочь жене, сколько для собственного успокоения, но как раз в тот момент в его жизнь триумфально ворвалась Лика. Молодая пассия застала Алексея врасплох, и он, оглушенный свалившимся на голову сокровищем, на какое-то время поверил, что у него наконец началась иная жизнь.
А оказалось — ничего подобного. Вот она — старая, а где новая, черт его знает.
— Словом, жила я будто по инерции, — задумчиво произнесла Ольга. — Даже не знаю… Просто жила. А потом… Как-то выкарабкалась. Знаешь, я вот сейчас пытаюсь вспомнить, что же у меня было за три года, и не могу. Точно ничего и не происходило.
Он почесал нос, в котором внезапно солоно закололо, и заботливо поправил на ней сползающее пальто.
— А ты, Леш?
— Что — я?
— Ты как жил? Я ведь тоже не спрашивала.
Алексей ответил не сразу. В печи трещали догорающие дрова, а над головой, на чердаке, скрипел и выл ветер. В темноте на стенах плясали красноватые блики, выбивающиеся из-под печной заслонки.
— Не знаю, — нехотя сказал он, а потом буркнул: — Так же. Работал, по вечерам напивался, потом опять на работу с больной головой. И все время думал, как ты там?
— Чего же не пришел, Леш? — спросила Ольга.
— Как? И куда? Я ведь знал, как ты меня ненавидишь.
— Глупости.
— Вовсе нет. А почему ты ко мне не пришла?
— Потому что в Багдаде уже возвестили, что сын визиря Мубарак и принцесса Будур больше не муж и жена, — усмехнулась Ольга, и эту ее усмешку он не увидел, но почувствовал. — Если честно, сначала я не могла прийти. Тогда — да, тогда я тебя ненавидела, пока соображать не начала. А потом ты завел себе новую пассию, красотку Анжелику Метелкину, и я поняла, что слишком затянула с разговором по душам и опоздала. Так что разведемся без шума и пыли.
— Разведемся? — тупо повторил он.
— Ну да.
— С чего бы?
— Здрасьте! Ты же сам вчера сказал, что хочешь развестись.
— Мало ли что я сказал! — возмутился он и даже голос повысил, хотя до того оба разговаривали почти шепотом. — Я, в конце концов, хозяин своего слова: слово дал, слово обратно взял. Ты с ума сошла, что ли? Разводиться после всего, что мы пережили?
Ольга приподняла голову и оперла ее о локоть.
— Тарасов, ты сбрендил?
— Чего это?
— Ты же вчера полдня талдычил, как тебе необходимо развестись. Опомнись, тебя молодуха дома ждет!
— Да молодуха там без меня не скучает! — заорал он, подскочил на месте и сел, едва не стукнувшись о низкий потолок. — Ей же не конкретно за меня замуж хочется, а за… кого-нибудь, главное — за богатея. Чтобы статус и все такое. Пока я тут задницу себе морозил, Лика с Филькой в койке кувыркалась.
Нашарив в кармане дубленки сигареты, Алексей прикурил, а потом улегся обратно, зло сопя и пуская дым в потолок. Спустя мгновение, спохватившись, спросил:
— Тебе не мешает?
— Ты давно узнал? — спросила Ольга тусклым голосом.
— Недавно. А если быть точнее — вчера и узнал.
— Как?
— Так. Недаром я не люблю разные гаджеты-хренаджеты, фото в Инстаграме, твиттеры, «аськи» и все такое. Эта дура даже в сортир без телефона не ходит, не говоря уже о койке. Пока мы с тобой в кафе сидели, она с Филькой трахалась, и, наверное, мобильный рядом валялся.
— И что?
— Да ничего. Видать, нажала случайно, ну и позвонила мне. А я слушал. Минут пять, пока ты в туалет ходила…
— А, вот, значит, почему ты такой злой был и домой спешил? — невесело усмехнулась Ольга. — А я-то гадала, чего это ты как с цепи сорвался, гаишникам нахамил… Бедная девочка. Ведь выгнал бы на улицу, еще пинка дал… М-да, не предполагала, что они так долго будут шифроваться…
Последнее Ольга произнесла весело, без всякой жалости к «бедной девочке». Алексей помолчал, а потом подозрительно спросил:
— Ты что — знала?
Ольга кивнула и неохотно ответила:
— Давно. С полгода уже, наверное. Даже больше.
— Откуда?
— Да случайно все вышло. Филька же — мой бывший студент и периодически консультируется по разным вопросам. А где-то в мае… да, точно в мае, он попросил организовать семинар для маркетологов и пиар-директоров. Сидели мы в кафешке, Филька помахал кому-то рукой и говорит: сейчас моя девушка подойдет. Ну… Лика и подошла.
— И что? — поинтересовался Алексей придушенным от ярости голосом.
— Ничего. Она сделала вид, что не узнала меня, я — что ее. Филипп чмокнул Лику в щечку, она пыталась отстраниться. Потом я ушла, а она долго ему что-то выговаривала. Филя все руками разводил.
— Чего же он так затупил?
— Бывает. Он ведь не знал, что у меня двойная фамилия, а на кафедре я всегда пользовалась одной половинкой.
Алексей хмыкнул. Выйдя замуж, Ольга присовокупила его фамилию к своей, став Тарасовой-Берген, а уже после разрыва целых три года игнорировала фамилию супруга. Преподавая, она представлялась студентам как Ольга Берген. Так что наставивший рога начальнику Филипп действительно не подозревал, что она — та самая Тарасова. Лика этих тонкостей тоже не знала. Она вообще мало интересовалась прошлым Алексея, предпочитая жить в настоящем.
— Не могла мне сказать? — спросил он.
Ольга фыркнула.
— И как бы я при этом выглядела?
— А я как выглядел, когда жил с шалавой?
— Сам выбирал, — устало ответила Ольга. — Значит, такую и хотел. Дай мне сигарету…
Он снова нащупал в кармане мятую пачку, зажигалку и сунул Ольге не глядя, в последний момент сжав ее теплую ладошку.
Держать бы так и не отпускать никогда-никогда…
Она курила, лихорадочно затягиваясь, молчание становилось напряженным и тягостным, но прервать его Алексей решился не сразу, хотя, казалось бы, чего проще? Возьми и произнеси давно выстраданные слова…
— Я в своей жизни только одну женщину хотел, — сказал он с внезапной горечью. — И любил всегда одну. С семнадцати лет. И сейчас люблю, хотя думал, что все кончилось. Дурак я, да? Скажи, дурак?
— Почему дурак? — жалобно прошептала она.
— Потому что надеюсь…
— Тарасов, — назидательно произнесла она деланно-бодрым голосом, насквозь фальшивым, — что у тебя в голове? Это же все стресс, внештатная ситуация, борьба за выживание. Завтра нас спасут, и мы снова разбежимся по своим углам…
Оттого, что она озвучила его собственные трусливые мысли, Алексей вдруг рассвирепел.
— Это не я дурак, а ты дура, если думаешь, что я еще раз тебя брошу!
— Леша, — прошептала она и потянулась к его щеке. — Лешенька…
От ее губ пахло спиртом, медом. Не в силах больше сдерживаться, Алексей едва ли не с рычанием набросился на Ольгу, тиская тело, незнакомое и привычное одновременно, отвечающее на каждое прикосновение с забытой нежностью и страстью. И в голове, гудевшей, как трансформатор, от переизбытка информации и переживаний, вдруг стало восхитительно пусто и легко. Сорвав с Ольги одежду, он торопливо взгромоздился сверху, не давая ей опомниться, и теперь чувствовал ее всю, как раньше, словно не было трех лет одиночества.
Эта женщина снова принадлежала ему без остатка, до самых кончиков волос.
Было жарко, словно колючая вьюга наконец-то смилостивилась и отступила прочь, не выдержав любовного натиска. Перекатившись на спину, он уложил Ольгу сверху, продолжая целовать, мять и тискать. Ее кожа казалась обжигающе горячей, и от прикосновения к ней Алексей покрылся гусиной кожей.
В печи еще горел огонь, и в том, чтобы заниматься любовью на вулкане, была какая-то пикантность. Они так спешили, словно мир готовился вот-вот рухнуть, провалиться в тартарары, и действительно, покачнувшийся мир вдруг стал невыносимо душным. Дышать было все труднее и труднее, вырывающиеся из их ртов звуки походили то ли на стон, то ли на хрип. И на самом пике наслаждения, когда Вселенная подалась навстречу, со всеми несущимися вниз звездами, в сенях что-то загремело, а потом дверь открылась, впуская холод и запорошенного снегом человека с автоматом.
Ноги выше колен уже почти одеревенели, и переставлять их было тяжело. Ванька подумал, что если бы он сбежал в кирзачах, то точно бы остался инвалидом. Слава богу, кто-то много лет назад придумал валенки. Механически передвигая ноги, Ванька жмурился от колючих снежинок, уткнувшись носом в воротник подстежки.
Призрачный огонек, манивший к себе, вдруг погас. Паника моментально накрыла Ваньку тяжелой плитой. Он задохнулся от страха и, не соображая, что делает, помчался вперед. Споткнувшись, упал носом в снег, но, не обращая внимания на боль, поднялся и снова побежал.