Они уже собрались расходиться, когда на столе припадочно затрезвонил телефон. Дежурный сообщил, что в районе поселка Юдино застряла семья Тарасовых.
— Только этого нам и не хватало, — вздохнул Карпухин, бросив трубку.
В середине банки тушенка так и не прогрелась, но Ваньке было все равно. Положив автомат на колени, он жадно ел, выгребая содержимое вилкой с кривыми зубьями, не удосуживаясь нормально прожевывать. Скользкое мясо, холодное, в слое жира, было не особенно вкусным, но в тот момент Ваньке казалось, что ничего лучше он не ел.
Ольга и Алексей сидели в горнице на табуретах, сложив руки на коленях, как примерные школьники. Их обреченная покорность Ваньке невероятно нравилась. Был все-таки определенный кайф в том, чтобы заставлять людей плясать под свою дудку, пусть даже это не дудка, а ствол, и в магазине тридцать патронов калибра 5,45 миллиметра.
Вначале он отошел к дверям и велел Алексею войти в горницу, сесть на стул и не шевелиться. Затем по его приказу Ольга вскрыла две банки тушенки и поставила их греться на печь, рядом со старым чайником, а уже потом была точно так же сослана в горницу, прохладную, как Сибирь. Ваньке, тяпнувшему водочки из стоящей на столе бутылки, хотелось заставить Ольгу прислуживать за столом, но здравый смысл все же взял верх над дурной кровью, бурлившей в башке. Женщин нельзя недооценивать. Кто знает, что в голове этой… глазастой? Отвернешься, а она, как Сара Коннор, вырубит тебя ударом ребра ладони.
Ничего. Успеется.
Отрыгнув, Ванька отодвинул в сторону почти пустую консервную банку. Плеснув из бутылки в жестяную кружку немного водки, он выпил, подцепил вилкой из миски соленый груздь и смачно захрустел, морщась от удовольствия. В животе разгорался алкогольный пожар, слегка придушенный немудреной закусью, отчего по венам бежали приятные огоньки, покалывающие кончики пальцев.
Хорошо!
— Слушай, парень, давай поговорим? — негромко предложил Алексей.
— Тебе что, разрешили пасть разевать? — ответил Ванька, злясь, что голос прозвучал пискляво, как у девчонки. — По-моему, я ясно сказал: закрыли рты и не вякаем.
— Тебе не всё равно: говорим мы или молчим? Ночь длинная. Или ты торопишься куда?
— Никуда я не тороплюсь. Я, может, тишины хочу. И спокойствия. Ясно тебе?
— Ясно, — мягко ответил Алексей. — Чего тут неясного? Только…
— А раз ясно, заткнись.
Ваньке показалось, что последнюю фразу он произнес достаточно внушительно, и голос не дрожал, выдавая его нервозность, но мужик почему-то не заткнулся и вроде даже не испугался.
— Парень, послушай, я не знаю, какие у тебя причины были для побега, но просто поверь: нам тоже досталось. Мы устали, вымотались, почти весь день шли пешком и думали, что замерзнем, пока этот дом не отыскали. Так что мы тебя очень понимаем.
— Откуда ты знаешь, что я сбежал? — подозрительно спросил Ванька.
Алексей вздохнул:
— Я же не слепой. Я что, не вижу, как ты одет, какая у тебя стрижка? Я даже примерно представляю, откуда ты дал дёру, и нам на это наплевать. Делай, что хочешь, иди, куда шел, мешать не будем. Только стволом своим не размахивай, ладно?
— Дядя, ты бы мне не указывал, — проговорил Ванька и фальшиво рассмеялся. — Пушка у меня, так что я тут командую, ясно? И вы будете делать то, что скажу. Скажу — станете дорогу чистить до самой трассы, скажу…
Тут он бросил взгляд на грудь Ольги, съежившейся от этого взгляда, и запнулся.
— В общем, будете делать то, что я велю, ясно? — подытожил он и снова налил себе водки.
Закусив груздем, Ванька тряхнул головой, отгоняя наваливающийся сон. От медленно остывающей печки шло уютное тепло, от которого хотелось свернуться калачиком прямо на полу и заснуть. На мгновение Ванька подумал: в словах Алексея есть свой резон. Какое им, по сути, до него дело? Можно договориться и устроиться на боковую. Все равно раньше утра никто никуда не пойдет.
«Нет, — шепнул ему внутренний голос. — Как только ты уснешь, они отнимут оружие и убьют тебя. А не убьют, так сдадут ментам. И еще скажут, что угрожал. А это срок, и срок похлеще, чем за побег и нападение на беззащитного инженеришку».
Ванька вспомнил: по выходным им разрешалось смотреть в казарме телевизор хоть весь день. В будни — только вечером, с семи часов, согласно дурацким правилам, установленным неизвестно кем. А когда смотреть было совсем нечего, сержант запускал диск со старыми советскими комедиями: «Кавказской пленницей», «Полосатым рейсом», «Джентльменами удачи». В последнем фильме герой по кличке Косой пояснял другому, со смешным именем Василий Алибабаевич, сколько тот получит, если их повяжут.
«Год у него был. Три за побег, пять за детсад», — ухмылялся Косой. И сконфуженный Василий Алибабаевич снова садился на скамейку.
В активе Ваньки не было ограбления детсада. У него, помимо побега с оружием, имелись захват автомобиля и угрозы водителю, и теперь к этому «кое-чему» добавлялся новый эпизод. В голове закопошилась трусливая, паническая мысль: как было бы замечательно все бросить и помчаться домой, к маме, уткнуться ей в плечо и рассказать о своих бедах, а уж она-то нашла бы выход. Почувствовав, как скривились в плаксивой гримасе губы, Ванька нахмурился, протянул руку к бутылке и отхлебнул прямо из горлышка. Водка обожгла горло. Ванька выпучил глаза, закашлялся и торопливо стал запихивать в рот разломанные грибы. Отдышавшись, он поднялся, бросив на Алексея дурной взгляд.
— Эй, ты чего это хочешь делать? — всполошился тот.
Ванька глумливо усмехнулся.
— Очкуешь? Не боись, мужик, отлить мне надо.
— Туалет во дворе.
— Да ну? Может, мне вообще до ворот прогуляться, чтобы вы тут своими делами занялись, а? И обратно не торопиться? А может, лучше пойти и сдохнуть там, на улице?
— Как бы это было замечательно, — пробормотала Ольга тихо, но Ванька ее услышал и сделал в памяти зарубку непременно поквитаться за столь неосторожные слова. Покрутившись на кухне, заглянув под умывальник и обнаружив отсутствие помойного ведра, он, недолго думая, открыл подпол и, расстегнув штаны, вытащил свое хозяйство наружу.
— Пардон, мадам, — икнул он и рассмеялся.
Ольга отвернулась и скривилась от отвращения, когда тугая струя ударила в ступени деревянной лестницы и покатилась вниз с веселеньким журчанием. Все еще ухмыляясь, Ванька стряхнул последнюю каплю и стал застегивать штаны, чему ужасно мешал автомат. Положив его на стол, Ванька стал теребить непослушную, не подходящую по размеру пуговицу на форменных штанах, пришитую вместо давно оторванной.
В этот момент Алексей прыгнул.
Время, и без того притормаживающее, двигающее стрелки с пробуксовками, вовсе остановилось. Предметы и звуки застыли, словно мухи в янтаре. Вокруг воцарилась неподвижная, пугающая тишина, плотная, как пудинг.
С перекошенным от страха ртом Ванька смотрел, как на него летит Алексей, тяжелый и опасный, словно дикий буйвол. Смотрел и не мог пошевелиться, оглушенный паникой, с замершими у ширинки руками. И не было в его пустой голове никакой мысли, кроме той, что сейчас ему придет полная кабзда, и все потому, что он невовремя решил отлить. И родной «калашников» лежит в спасительной близости, только руку протяни, а руки, деревянные, непослушные, не тянутся. Ванька с шумом выдохнул, губы плаксиво скривились.
А потом Алексей споткнулся о разбросанный по полу хлам, врезался плечом в дверь, и замахал руками, пытаясь удержаться на ногах.
Время тут же вернулось в привычный ритм, разрывая скопившийся вакуум в клочья. Заорав, Ванька схватил со стола автомат и, не глядя, нажал на курок, отправив пули в полет смертельным веером по кривой дуге. Он еще успел подумать, что, вероятно, не загнал патрон в ствол, а может, и вовсе не снял автомат с предохранителя, но, когда смертельная машинка затарахтела в руках, понял, что сейчас произойдет что-то ужасное. И ему из этого кошмара не выбраться никогда.
Пум-пум-пум-пум…
Брызнуло осколками оконное стекло, и оттуда моментально повеяло холодом. Холодильник отозвался жестяными ударами, когда пули, высекая искры, пробили его насквозь. Алексей ахнул и тяжело упал на живот, а Ванька все давил на курок. Пули летели в потолок, перерубив бесполезный электрический провод, выбивая щепки из деревянных полатей, и звук был глухим, словно за досками начинался глубокий космос, в котором нет ничего, кроме пустоты и бессмысленных звезд.
Пум-пум-пум…
В горнице, зажимая уши руками, кричала Ольга. Этот вопль, придушенный и страшный, заставил Ваньку прекратить стрелять. Было страшно до такой степени, что парень едва не бросил автомат и не выбежал обратно в снег и холод, куда угодно, лишь бы подальше от этого дома и человека, которого он только что застрелил. Трясущимися руками Ванька отстегнул почти пустой магазин, выхватил из подсумка новый и, передернув затвор, осторожно шагнул вперед. Пороховой дым застилал кухню, бил в ноздри острой вонью, заставляя кашлять.
Если бы все вернуть назад! Он бы забыл про стерву Аньку, изменщицу, подлючку, и даже не подумал бежать ради нее из части. Сколько ему там служить-то осталось? Слезки, до следующей осени, в сентябре бы уже был дома, нашел другую и, может, даже женился бы назло этой проститутке. А теперь что? Теперь куда?
Дальше бежать некуда. Он только что застрелил человека. Он — убийца.
Но тут покойник вскрикнул от боли и перевернулся на бок, зажимая рукой плечо.
Ольга вдруг упала с табурета на пол и, воя, поползла на четвереньках к корчившемуся Алексею, шипевшему сквозь зубы матерные слова.
— Стоять! Стоять! — заорал Ванька, направляя автомат то на Ольгу, то на Алексея. — Лежать! Я что сказал?! Заткнулись оба! Пристрелю! А ну, стоять!
Не слушая, Ольга подползла к мужу и обхватила его, прикрывая руками, словно птица своих бескрылых детей.
— Не надо! Не стреляй, не стреляй! Что ты делаешь, сволочь! Что! Ты! Делаешь! Леша, Леша…
— Заткнись! Заткнись! — заорал Ванька, злой и перепуганный до полусмерти. Сейчас он уже был готов выпустить новую очередь в этих людей, случайно встретившихся ему на пути.