Только сейчас Волин увидел, что все бойцы ощетинились автоматами, и даже у Карпухина в руке был пистолет. Сперва Волину это показалось смешным, но потом он подумал, что не представляет, что скрывается там, за темными стеклами впавшего в кому джипа. А вдруг Лыткин там? Вдруг он сейчас проснется и прошьет дверцу очередью?
«Супермен хренов», — обругал себя Волин.
Видимо, Карпухин пришел к тому же мнению, поскольку Волина моментально оттеснили. Лучи фонарей прорезали тьму салона сквозь стекла, обшаривая пустые сиденья, и лишь после этого бойцы опустили оружие. Карпухин на всякий случай подергал дверь, видимо, сомневаясь, открывать ли ее, а потом махнул рукой.
— Едем дальше. Они вроде в Юдино добрались, там поищем…
Проводив группу взглядом, Карпухин расстегнул штаны и, крякнув, оросил снег кривой от ветра струей. Волин поморщился и отошел дальше, чтобы на него не попало. В голове бушевала похмельная боль, перекатываясь от виска к виску, оседая в затылке чугунной чушкой.
— Борисыч, а чего это ты у нас такой смелый? — недовольно спросил Карпухин. — Без броника, без пистолета давай тут скакать, что твоя антилопа. А кабы в тебя шмальнули? Мне жмуры лишние не нужны, отписывайся за вас потом.
— Не шмальнули же, — отмахнулся Волин.
— Не шмальнули. Пока. А если шмальнут? Борисыч, у тебя ж вроде жена, дети и теща… Кто там еще есть? Собака, да?
— Кот у меня, — мрачно ответил Волин. — Суперкот породы донской сфинкс.
— Осиротеет он, если ты поперек батьки в пекло сигать будешь, — предрек Карпухин, стряхнул последние капли и, застегнув штаны, собрал с крыши автомобиля снег и вытер им руки.
— Не каркал бы.
— А ты умного меня слушай. Солдатик никуда не денется, если он в Юдино, конечно, а не склеил ласты где-то по дороге. Найдем. Больше так не делай. У нас ребята для чего?
— Который час? — спросил Волин, поежившись.
— Полдевятого. Скоро рассветет, — ответил Карпухин и хлопнул его по плечу. — Давай, Борисыч, поехали. Тут всего ничего осталось. Прочешем Юдино, и, если твоего бегунка там нет, хоть людей спасем.
— Поехали, — вяло согласился Волин и побрел к вездеходу.
Он и сам понимал, что поддался эмоциям. По большому счету, действительно, никто не заставлял его, не дождавшись приказа, бросаться к машине, да еще без оружия и спецзащиты, однако желание покончить с этой безумной гонкой было слишком велико. Наверное, где-то на подсознании трепыхалась мыслишка, что в наполовину заметенной машине живых людей нет, потому он так отважно и помчался впереди всех, не думая о жене, сыне, теще и лысом коте, проводившем большую часть времени у батареи в их насквозь продуваемой угловой квартире. Внезапно Волину стало страшно, что всего этого может не быть. Ночей под толстым одеялом, когда супруга похрапывает в ухо, обнимая даже во сне, нытья сына, требующего похода в кино на новый мультфильм про добряка-злодея и его желтую армию прихлебателей, ворчания тещи про дикие цены, крохотную пенсию и очередь в кассе, ее ругани в адрес президента и правительства. Даже кот не залезет на грудь, топча ее бархатными лапами.
А что? Вполне возможно. Короткая вспышка прямо в лицо — и тебя нет. И кто потом позаботится о его семье?
В пень героизм! И Лыткина туда же! Волину внезапно захотелось домой, под теплое одеяло, и чтобы телевизор бормотал интимными голосами ведущих, и чтоб жена принесла чаю с толстым куском лимона, желтого, сочного, который можно потом съесть, морщась от кислого вкуса. И никаких страстей, никаких проблем на работе. Обыденность — это же хорошо, это стабильность.
Карпухин уже ждал у вездехода, приплясывая на месте. Хмуро кивнув ему, Волин открыл тяжелую дверь и уже занес ногу, чтобы забраться внутрь, но замер, услышав где-то вдалеке глухую очередь, отброшенную эхом от леса.
— Борисыч, — просипел Карпухин севшим голосом, — похоже, это твой парень балуется… Только в кого он стреляет?
Несколько мгновений в доме было тихо. Никто не шевелился и, кажется, даже не дышал — ни люди, ни зверь — в этой вязкой, наполненной страхом и адреналином тишине. Затем медведь шумно вздохнул, отчего его черный клеенчатый нос задергался, и осторожно шагнул вперед, вытягивая голову к лежащему на полу трупу старухи. Сделав еще один шажок, мягкий и совершенно беззвучный, зверь ткнулся носом в мертвое тело, а потом, презрительно фыркнув, ударил его лапой. Подняв голову, медведь оглядел людей маленькими злыми глазками, словно не зная, на кого первого напасть.
В этот момент Ольга отчаянно завизжала, а следом завизжал и Ванька, не менее отчаянно, совершенно по-бабьи, истерическим фальцетом. Стряхнув с себя Ольгу, он схватил автомат и навел ствол на гигантскую тушу.
Острая пороховая вонь медведю была хорошо знакома. Но вместо того чтобы убежать, зверь впал в ярость. Молниеносным, почти незаметным в полумраке ударом тяжелой лапы он выбил автомат из трясущейся Ванькиной руки, а затем прыгнул, подминая жертву под себя.
— Ольга, беги! — заорал Алексей.
Медведь на мгновение поднял голову, словно запоминая противника, с которым следует разобраться позже, а потом впился отчаянно верещавшему Ваньке в плечо острыми клыками.
Тот отбивался и орал, молотя по оскаленной морде кулаками. Вскочившая Ольга схватила со стола погасшую керосинку и швырнула в медведя, целясь в голову, но промахнулась. Однако острый химический запах на мгновение заставил зверя выпустить свою слабеющую жертву. Медведь, получив отпор, зарычал. Ольга шарахнулась в сторону, споткнулась о скамейку и упала на пол, но тут же поднялась и бросилась в горницу, захлопывая легкую двустворчатую дверь перед носом хищника. Автомат валялся у порога, однако впопыхах Ольга не подумала его схватить, а потом было уже слишком поздно: оружие осталось на кухне. Упираясь руками в хлипкие филенки, Ольга затравленно оглянулась в сторону окна.
Новая жертва показалась медведю более опасной, чем торчащая из подпола голова Алексея или беспомощный Ванька. Недолго думая, зверь бросился вперед и изо всех сил ударил лапами в филенки. Удерживающая их с той стороны Ольга была сбита с ног. Отлетев в сторону, она, не помня себя от ужаса, забилась в угол.
— Иди сюда, падла! — заорал Алексей. — Иди ко мне, сука!
Медведь не отреагировал, разве что ушами пошевелил. Раненый Ванька истекал кровью и даже не выл — слабо, с хриплым свистом стонал, дрыгал ногами, стараясь отползти подальше, но его ноги лишь скользили по залитому кровью полу. Плечо и шея потемнели от крови, а камуфляж на груди был разодран на ровные полоски когтями. На материи уже выступили черные кляксы, расползающиеся с невероятной быстротой.
Алексей, сделав отчаянное усилие, выбрался наружу. Схватив тяжелую чугунную заслонку, он швырнул ее в медведя, угодив в мохнатый бок, а потом сунул в печь руки, хватая тлеющие угли голыми руками.
Боль в обожженных ладонях была дикой. Алексей закричал. Мотнув головой, медведь зарычал и тут же получил в скалящуюся морду шипящие головешки.
Теперь в воздухе завоняло паленой шерстью. Головешка попала медведю в глаз, и на несколько мгновений он ослеп, что одновременно испугало и разозлило зверя. Ему захотелось выбраться наружу, удрать в родной лес, но стены людского жилища не пускали. С хриплым воем он заметался по кухоньке. Сбив Алексея с ног, медведь отскочил в сторону и с неожиданной злостью набросился на труп старухи, схватив его зубами и подбросив вверх. Взметнувшееся к потолку тело перелетело через всю комнату и упало на Алексея. Не удержавшись на ногах, он рухнул на пол, врезавшись головой в допотопную газовую плиту, свалив на пол кастрюлю и ковш. Медведь повернулся на грохот и остановился, а затем с ревом поднялся на задние лапы, готовясь напасть на добычу.
Чуткое ухо уловило движение за спиной, но зверь, опьяненный запахом крови, слишком злой, чтобы реагировать на что-то еще, не обернулся и потому не увидел, как женщина хватает воняющую порохом железяку. Издав долгий утробный рык, он ринулся в атаку.
Дотянувшись до автомата, Ольга схватила его и надавила на курок.
Оружие затряслось в ее руках, но отдача была не такой сильной, чтобы не удержать АКС в руках. Пули злыми осами впились в спину и бока медведя. Взвыв от боли, зверь замолотил передними лапами в воздухе, развернулся к новому врагу, пытаясь схватить Ольгу когтями. Клыки лязгнули, а из пасти донеслась удушливая животная вонь.
Почти не целясь, Ольга выпустила остаток рожка прямо в пасть медведя, брызнувшую темно-красным.
Захлебнувшись ревом и кровью, зверь грузно осел на пол, точно не желая падать, коротко, отчаянно всхлипнул два раза с невероятной болью. Его лапы конвульсивно дергались, а из горла доносился стихающий утробный рык, хриплый, злой моторчик, будто медведь еще боролся со смертью. Потом моторчик стих. Животное, не нашедшее покоя в зимней спячке, затихло навсегда, и только мертвый глаз с укором смотрел Ольге в лицо.
Опустив автомат, она села на пол и расплакалась. Алексей, бросив беглый взгляд на Ваньку, осторожно перешагнул через мертвого зверя и кинулся к ней. Отшвырнув оружие в сторону, Ольга вцепилась в мужа, обнимая его изо всех сил, а он в ответ обнимал ее, растопырив обожженные пальцы. Хотя ему было невероятно больно, он боялся разомкнуть объятия, чтобы жена не выскользнула из них вновь.
Ольга плакала, и Алексей плакал вместе с ней. Стекла, залитые предрассветной синевой, вдруг ярко осветились электрическими снопами, выбеливая морозные узоры. По-прежнему стонал Ванька, но, прижимаясь друг к другу телами, они даже не подумали о том, чтобы подойти и проверить, насколько тяжело он ранен. Все произошедшее с ними в эту ночь казалось чем-то невероятным, фантастическим и ужасным.
За окном шумели моторы тяжелых машин, что-то кричали люди, и со двора уже доносился топот. Только сейчас Ольга огляделась по сторонам, с сомнением посмотрела на стонущего Ваньку и даже хотела встать, узнать, что с ним, но ноги тряслись так, что она не смогла даже двинуться.