– Да уж… – пробормотала потрясенная я. – Это он так отомстил?
– Это он так пытался отомстить, Пантеренок. – Мама улыбнулась. – Мне было все равно. Действительно все равно… беременность меняла меня. Я засыпала и просыпалась с мыслью о тебе. Почему-то даже не сомневалась, что будет девочка. А потом ты росла в моем животике, дралась отчаянно и успокаивалась, стоило мне запеть. Моя маленькая жизнь. В то время мне казалось, что никто больше нам и не нужен, только ты и я… а еще была надежда, что мы с Кираном будем вместе, тогда я уже знала, что у него родился сын. Тоже зеленоглазый. Была надежда, даже не знаю почему, что, избрав единственную, Агарн отпустит нас с тобой в дом моего отца… Потом были роды, непростые и очень болезненные. Роды принимала моя мать, она была первой, кто увидел тебя. Она же гордо и объявила: «Девочка!» А потом обратилась ко мне с вопросом: «Как назовем?»
– И? – и вот знаю же, как назвали, а все равно интересно.
– Ты не понимаешь, – мама улыбнулась, – имя дает отец. Эйтна должна у него спросить, а она спросила меня… Демонстрируя тем самым, что хассар Айгора не вправе даже именовать собственное дитя. Ну, так ты и не была его ребенком, ты была моей! И я дала тебе имя брата – Киран.
– Еще! – потребовала я.
Мама отрицательно покачала головой, и я вдруг поняла, что именно с моим рождением и началось самое плохое. Хотя куда уж хуже-то!
– Ма-а-ам!
– Ки-и-ир, я тебе все рассказала. Достаточно на сегодня.
– А у меня такое ощущение, что главного ты и не рассказала. И знаешь что… если не расскажешь, я тебе не расскажу о вчерашней ночи… А она насы-ы-ыщенная была.
– Шантажистка, – как-то печально пробормотала мама.
– И?
– А что там было ночью?
– Мама, не начинай, а?! – раздраженно попросила я. – И так ясно – ты родила, а он даже не смотрел на меня, не брал на руки и говорил тебе только: «Женщина, забери свою дочь…» Хотя в свете рассказанного тобой эта фраза уже как-то иначе воспринимается.
– В свете всего сказанного… – печально повторила мама. – Знаешь, Кирюш, тебе не понять моих чувств, пока ты сама не родишь. Потому что материнство переворачивает мир женщины с ног на голову. И с первым криком младенца мир меняется, чтобы уже никогда не стать прежним… Потому что весь его центр смещается до маленького розового комочка, своим криком оповещающего вселенную, что вот он уже родился… И когда ты появилась на свет… я изменилась в один миг. Я просто смотрела на тебя и понимала, что вот оно, счастье! Мое персональное маленькое и чудесное счастье… И с той секунды весь мир я видела через призму твоего восприятия… Твоими глазами. И как же мне хотелось, чтобы не только я, чтобы все увидели, какая ты чудесная, красивая, умненькая и самая лучшая… – Пауза и полное горечи: – А никто не смотрел! И эта боль, с которой столкнулось мое сердце… именно ее я никогда не прощу твоему отцу! Мы с тобой стали нежеланными персонами во дворце. У меня забрали даже служанок. И это не так волновало меня, как то… что никто, ни единая душа, не помогал мне, не учил, как пеленать, не подсказывал, как кормить, и когда у тебя болел животик и ты часами плакала, а я не могла понять, что не так… ни одна из жен хассара не вошла ко мне! А мою мать просто не пускали на порог дворца после того, как она мне позволила дать тебе имя.
Да, вот как раз маминых переживаний по данному поводу я понять почему-то не могла. Насилие – это да, жестоко, а тут… Может, пойму после рождения своих детей… бррр, не особо и хочется.
А мама судорожно вздохнула и продолжила:
– Тогда мне помогла только Ашара – принеся сейр. Несколько ночей, едва ты, измученная болью, засыпала, я искала всю информацию, которую могла. Переводила с тех языков, которые не понимала, буквально по словам… Так выяснила, что мне нельзя есть многие продукты. Начала готовить для себя отдельно и только каши, и ты перестала плакать. Почему ни одна из жен хассара не поведала мне об этом, не знаю… Пусть это будет на их совести.
Я шмыгнула носом, но промолчала. Однако дворец не выстоит, это я гарантирую! И еще – я туда вернусь сегодня же! Отсиживаться у Исинхая больше точно не буду, и я им всем сладкую жизнь устрою!
К счастью, мама вытирала слезы и моего настроя не заметила.
– Это ничего, Кирюш. За год я выучила два языка, заучила наизусть несколько медицинских трактатов и уже сама могла подсказывать этим опытным мамашам, что нужно делать. Ты у меня не болела ни разу, Пантеренок.
– Да я вообще не помню, чтобы болела. Разве что в училище, когда вирус подхватила. Ты у меня классная мама.
– Спасибо. – Мамуль улыбнулась. – Я стараюсь и всегда старалась, чтобы у тебя все было хорошо…
– А дальше? – нетерпеливо поерзав на стуле, спросила я.
– Дальше тебе исполнялся годик, а я вдруг осознала, что подарить тебе не смогу ничего. Денег у меня не было, подарки я тогда не приняла, а за прошедшие более чем полтора года их больше не было. И мне, по сути, ничего не нужно было – одежды хватало, сладости я себе не покупала никогда, украшения мне тоже были не нужны. Но вдруг возникла необходимость дарить тебе игрушки и одевать тебя… А мне так хотелось, чтобы моя принцесса была самая красивая… Через Ашару я попросила денег у отца. И мне была передана сумма, в десятки раз превышающая мою просьбу, но… – Судорожный вздох. – Хассар Айгора заявился ко мне, впервые за прошедший год, и выяснилось, что просить у отца я права не имею. Он, Агарн, все-таки мой муж и не позволит никому постороннему дарить подарки его жене. Переданные отцом деньги и подарки для его маленькой внучки были возвращены отправителю… Как и все остальные до этого момента. Да, вот так я выяснила, что отец и раньше пытался хоть что-то передать мне, но ему не позволяли даже этой мелочи… Как, впрочем, и видеться со мной.
– Урод!
– Не спорю, Кирюш. Он просто понял, что ты мое единственное слабое место. Потому и мстил мне через тебя.
– А деньги? – Да, научил меня шеф деньги ценить, вот и сейчас сразу о них подумала.
Мама поджала губы, но все же призналась:
– Он предложил мне платить… за каждую ночь.
Из всего сонма используемых мной ругательств самым обидным было:
– Глист викрианский!
Улыбнувшись, мама сказала:
– Я тоже так подумала, хотя не скрою, тогда о подобном не знала.
А затем вдруг побледнела, даже плечи опустились, и мама продолжила:
– Тогда я все еще была гордой и отказалась… В ту же минуту тебя забрали.
Вот теперь у меня даже слов не было. Цензурных. Нецензурные были, но при маме я ругаться была отучена с детства и потому промолчала, зато взгляд был говорящий. И некоторым большие проблемы гарантирующий.
А мама продолжала рассказ о своей нелегкой жизни:
– Да, Кирюш, он решил вспомнить про традиции Иристана, которые вещают, что год – достаточный срок для вскармливания младенца… И тебя вырвали из моих рук и перевели в отдельные покои, предоставив двух нянек. А мне сообщили, что я могу видеть тебя только днем в перерывах между работой по дому, которую мне назначили. Ночью… ночью мне оставалось лишь слышать твой непрекращающийся плач, а сделать я ничего не могла… теоретически.
– А на практике? – опять реву.
– На практике выломала двери, вырубила двух охранников, которых приставили к моей спальне, и рванула к тебе… чтобы замереть перед дверью в детскую, за которой ты разрывалась от плача… – Мама вытерла слезы. – Потому что хассар Айгора стоял там и ждал… меня.
– И? – шепотом спросила я.
– Не та ситуация, в которой я могла торговаться, – так же шепотом ответила мама.
– Все, мам! Я больше не могу!!! – даже вскочила от ярости. – Знаешь, это уже… уже предел. Я серьезно!
– Знаешь, Кирюш, а я ему благодарна, – спокойно ответила мама. – За то, что сделал меня сильной. Сильной настолько, что я уже не считала бесчестьем отдаваться не по любви и не из чувства долга, а потому, что так нужно. Нужно для того, чтобы иметь возможность видеть своего ребенка. Нужно для того, чтобы выжить. В чем-то он тогда сломал меня, а в чем-то просто сломал барьер, который сделал меня сильнее. Намного сильнее. И ты даже не представляешь, сколько жизней эта сила позволила мне спасти.
Сев обратно, я тихо попросила:
– Расскажи.
– Когда началось вторжение на Иристан, агрессоры высаживались на территории хассарата Айгора. Здесь равнинная территория, наиболее удобная. И я не знаю, до чего великие воины договорились между собой, но войска отступили. Иристан не был готов к войне, корабли, чьи конструкции были нашептаны тенями, только строились, оружие воина… воины Иристана не признают огнестрельного оружия, но в той ситуации даже эта традиция была пересмотрена. В общем, хассарат Айгора был оставлен на растерзание пришельцам, в то время как правящий клан готовил ответный удар. Жены и дети воинов были эвакуированы. Вся семья хассара также была спрятана в горах, а меня… меня Агарн не желал опускать от себя. Он вдруг стремительно вспомнил, что я еще и воин, а значит, нет и необходимости размещать меня с остальными женщинами. Подло… но факт. К тому моменту я уже больше года фактически была его бессменной наложницей.
– А… – У меня культурный шок. – А как же тупые иристанские традиции, мам? Или двери больше не закрывались?!
Пожав плечиками, она с усмешкой ответила:
– А я больше не была его женой, Кирюш. Женой была Эталин, причем единственной. А я стала его собственностью, той, чью жизнь он получил, победив в сражении меня и Кирана. Я сама отказалась от знака клана МакЭдл, став фактически рабыней. Наложницей… И у меня больше не было своей спальни, только его кровать. И не было права отказаться от близости. Никаких прав.
– Это когда ты так сглупила? – возмутилась я.
На ее губах вновь появилась эта полная грусти усмешка, после чего мама повторила уже сказанное:
– Не та ситуация, в которой я могла торговаться.
И я все поняла!
– Та ночь, да? Я плакала, и ты уже была готова абсолютно на все?
– Абсолютно на все, лишь бы… мне дали возможность тебя успокоить, – словно эхо, ответила мама. – Я подписала все, что он мне дал, и принесла все клятвы, которые потребовал… Ты плакала, Кирюш… Ты была там одна, маленькая, беззащитная и напуганная…