Глаза ерзида, почувствовавшего это касание, чуть не выпрыгнули из орбит. Потом он отскочил к самой границе Круга, дотронулся до еле заметного надреза, поднес окровавленную руку к лицу и смертельно побледнел.
— Уреш, с которым я дрался до этого, был воином! А этот Вайзар — баба, которая боится царапин! — язвительно заметил я, а сам, не отрывая взгляда, смотрел на стремительно сереющее лицо противника, вслушивался во все усиливающийся ропот и мысленно обдумывал свое будущее поведение.
— Дерись, трус! — рыкнул кто-то из сородичей поединщика. — Ну же!!!
— Могу даже одолжить тебе один из своих клинков! — поддакнул я, смещаясь так, чтобы ерзид мог поднять из снега мой меч, не боясь удара.
Воин пошел пятнами, сделал два шага вперед, затем покачнулся, закатил глаза и тяжело упал на колени.
Удостоверившись, что его состояние никак не может быть следствием полученных ранений, я забросил в ножны левый меч и нехорошо ощерился:
— Тот, кто скажет, что один из нас познал гнев Субэдэ-бали, очень сильно ошибется, ибо Первый Меч Степи не имеет к этой смерти никакого отношения! На самом деле один из тех, кто готовил его к поединку, наплевал на традиции ваших отцов и смазал клинок его сабли быстродействующим ядом. Видимо, для того, чтобы оспорить мое право называться багатуром…
Уреши зароптали. Большинство воинов Карима — тоже. А он сам гневно схватился за меч:
— Ты смеешь обвинять Вайзаров в нарушении традиций?
— А причем тут Вайзары? — «удивился» я и с сочувствием посмотрел на воина, упавшего ничком и забившегося в агонии. — Перед боем с ним говорили только ТЫ, ТВОЙ алуг и пара ТВОИХ телохранителей! Следовательно, один из вас пятерых НЕДОСТОИН НАЗЫВАТЬСЯ ЕРЗИДОМ!
— Ты…
— Я — воин, не побоявшийся заступить дорогу целому термену! — холодно напомнил я. — А ты, обманом вошедший в род Надзиров, прячешься за спинами Вайзаров и позоришь человека, который дал тебе право следовать за своим конем!
— Я вошел в род Алван-берза по праву Выбора!!! — рявкнул делириец.
— Честно говоря, сомневаюсь. Впрочем, почему бы тебе не доказать, что я ошибаюсь? Вот он, Круг! Войди в него еще раз!
— Ойра! — воскликнул Дангаз-шири.
— Ойра!!! — взревел весь его термен и добрых две трети Вайзаров.
— Я…
— Время слов прошло… — ухмыльнулся я. — Пусть говорят клинки!
…В том, что Карим вошел в род Надзиров по праву Выбора, я убедился чуть ли не в первое мгновение боя. Впрочем, чисто теоретически — несмотря на то, что его атакующая связка была исполнена на очень хорошей скорости и изобиловала хитрыми финтами, я остался целым и невредимым. Ему повезло меньше — разорвав дистанцию и развернувшись ко мне лицом, он получил небольшую, но весьма унизительную рану в верхней части правой ягодицы.
— Ты труп… — побледнев от бешенства, прошипел он и снова бросился в атаку.
— Разве? — хмыкнул я, скользнул впритирку с рвущим воздух клинком и вбил локоть в щерящийся рот.
Нижняя челюсть не выдержала. Зубы верхней — тоже. А у их хозяина, ошеломленного в буквальном смысле слова зубодробительным ударом, на несколько мгновений потемнело в глазах.
Добивать его я не стал — разорвал дистанцию, убрал в ножны левый меч и незаметно вытащил из шва сюрко одну из заблаговременно вставленных в него игл.
В следующую атаку Карим уже не бросался, а шел. Очень осторожно и расчетливо: показал удар в колено, затем «поплыл» взглядом, пытаясь уверить меня в том, что на несколько мгновений поддался боли в сломанной челюсти. А когда не преуспел, взорвался хорошо отработанной связкой, чем-то напоминающей «Прогулку по доске».
Первые два удара, выполненные с должной мощью и скоростью, я отвел, третий жестко заблокировал, а от четвертого, направленного мне в горло, ушел шагом вперед-в сторону. После чего пробил, дотянувшись до одной хитрой точки на шее, вогнал в нее иглу на глубину в полтора ногтя.
В принципе, после этого я мог отойти к краю Круга, сесть в сугроб и получать удовольствие: боль, которую испытывал Карим, была почти невыносимой. Мог. Но не сел — выбил в сторону левую ногу Карима, чуть придержал потерявшее равновесие тело и ударом левого кулака сломал одиннадцатое ребро.
— С-с-скотина… — скорее, простонал, чем прорычал Карим и каким-то образом умудрился повернуться ко мне лицом.
Я мило улыбнулся, лениво отвел слабый и чрезвычайно медленный удар в низ живота и, снова скользнув ему за спину, «совершенно случайно» задел витой наконечник иглы.
Острие скользнуло в тело еще на половину ногтя, заставив делирийца выронить клинок и взвыть на всю округу.
— Багатуры не кричат… — презрительно скривившись, буркнул я. Нет, не для него, а для ерзидов, образовывающих Круг. Потом вогнал иглу до упора, обломал наконечник и добавил: — И не плачут. Ни от боли, ни от унижения!
Этих слов Карим уже не услышал, так как сложился пополам, уткнулся лицом в снег и завыл. Впрочем, это меня нисколько не расстроило — убрав в ножны правый меч, я заложил большие пальцы за пояс, повернулся к делирийцу спиной и нашел взглядом алуга:
— Скажи, Рашват, сын Хвара, в этом бою я победил сам или мне помогали наши боги?
Алуг набычился, но промолчал.
— Молчит… — повернувшись к шири, ухмыльнулся я. — А знаешь, почему?
— Знаю… — неожиданно ответил ерзид. — Если он скажет, что ты победил сам, то я признаю твое право на испытание. Если нет, то получится, что он, называющий себя голосом Субэдэ-бали, слаб и бесполезен, так как не в состоянии защитить даже одного воина!
— Правильно… — удовлетворенно кивнул я. — Воина. А не багатура. Ладно, демоны с алугом Вайзаров и его мнением. На чем мы с тобой остановились?
Тысячник усмехнулся в усы, прокашлялся, а затем торжественно объявил:
— Я, Дангаз, сын Латрока, шири Алвана, сына Давтала, Великого берза из рода Надзир, говорю на всю Степь: багатур Аррон Утерз, Клинок Вильфорда-берза, заслужил Право Голоса!
— А как же девять поединков до первой крови? — недовольно поинтересовался алуг.
— Если хочешь, можешь выйти в Круг сам. А я и мои воины видели достаточно, чтобы признать за ним Право Голоса без испытаний…
Глава 26Шири Дангаз, сын Латрока
…Изменение своего статуса Аррон-алад[83] принял, как должное — не успело затихнуть эхо от троекратного вопля «Ойра!», как он спокойно вышел из Круга Последнего Слова и приказал Вайзарам отпустить его людей.
Воины, охранявшие пленника, не раздумывали ни мгновения. Видимо, понимали, что перечить аладу, признанному самим Субэдэ-бали, Рашват-алуг побоится. Те, кому поручили «беречь» «дар» Вильфорда-берза, оказались чуть менее расторопными, поэтому отъехали от надгезца только после гневного рыка своего ичитая. Ничего удивительного в этом не было — они, как и большая часть ерзидов, волею Субэдэ-бали собравшихся на перекрестке лесных дорог, этого приказа, скорее всего, просто не услышали. Так как во все глаза смотрели на воющего Карима и пытались понять, как боль в сломанной челюсти может превратить воина в кусок пересохшего кизяка.
Дангаз-шири этого тоже не понимал — один из девяти побратимов эрдэгэ, не раз доказывавший свою доблесть, просто не мог так унизиться! Однако унижался: не просто орал, а катался по снегу, то раздирая ногтями собственную шею, то выгибаясь дугой и содрогаясь всем телом, будто в агонии. Впрочем, никакого сочувствия его мучения не вызывали — человек, приказавший своему воину взять в Круг Выбора отравленное оружие, заслуживал и худшей участи.
Жаль, что это понимали не все — после очередного приступа конвульсий, во время которого на губах Карима запузырилась кроваво-красная пена, Хагрен с хрустом сжал кулаки и негромко поинтересовался:
— Может, его добить? Ну, чтобы не мучился…
Дангаз отрицательно помотал головой:
— Даже не думай! Если то, что он испытывает, результат удара, который мы не заметили, то ты оскорбишь Аррон-алада. Если это гнев Субэдэ-бали, то…
Договаривать предложение до конца шири не стал, так как заметил, что лайши поворачивается к нему лицом и набирает в грудь воздух.
— Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, Клинок его величества Вильфорда Бервера и алад, признанный Первым Мечом Степи, хочу говорить с вождем твоего рода!
Надгезец был в своем праве, поэтому Дангаз склонил голову в жесте подчинения:
— Я тебя услышал, и девять моих лучших вои-…
Аррон-алад отрицательно помотал головой:
— Извини, что перебиваю, но Элирея и Степь — в состоянии войны, а мнение «девяти твоих лучших воинов» недостаточно весомо даже для Рашват-алуга…
— И чего же ты хочешь?
— Сопровождать меня должен ты и весь твой термен…
Шири почувствовал, что на его шее затягивается волосяная удавка — один вождь вождей в Степи уже был, и его реакцию на появление соперника Дангаз представлял слишком хорошо:
— Я — не могу: у меня приказ Алван-берза, и я обя-…
Надгезец равнодушно пожал плечами:
— Воля алада, несущего Последнее Слово, выше любых приказов…
Да, воля алада, несущего Последнее Слово, действительно считалась священной. Ведь когда-то ее изъявлял сам Атгиз Сотрясатель Земли, воин, сначала придумавший и навязавший ерзидам традицию выслушивать того, кто заслужил Право Голоса, а затем с ее помощью заставивший всю Степь держать свою саблю.
Аррон-алад Атгизом не являлся, но Право Голоса заслужил. Следовательно, имел полное право говорить с любым из вождей, включая берза. Или не имел?!
«Девяти поединков он не проводил!!!» — мысленно взвыл шири. — «Значит…»
— Если ты сомневаешься в моем праве Говорить, я могу вернуться в Круг и провести столько поединков, сколько воинов у тебя осталось. И не до первой крови, а до смерти… — невесть как прочитав его мысли, сказал Аррон-алад.
Соглашаться с требованиями лайши сразу после этих слов значило потерять лицо, поэтому Дангаз сделал вид, что озабочен совсем другим:
— Я не знаю, где сейчас находится Дзарев, сын Чарса…