— Но… Ты просто взял и убил его… Не давая оказать сопротивление…
— Не нужно тратить лишние силы на то, чего можно достигнуть более лёгким и простым путём. В любом случае, эта смерть ложится на меня, а не на вас, незачем напрасно переживать. Ложись спать и постарайся выкинуть глупые мысли из головы.
Он кивнул, но упрямая складка губ свидетельствовала: не выкинет. Будет перекладывать с места на место, мять, тискать, мусолить, но не решится выпустить из рук. Что ж, пусть. Я не могу вложить в его разум то, что пережил и понял сам. Буду стараться хоть частично уберечь от опрометчивых шагов, это да. И представляю, как буду ненавидим за свои благие намерения.
В самом деле, несмотря на всю видимую жуть произошедшего, невозможно было поступить иначе. Мне требовались знания. Убийца должен был понести заслуженное наказание. Все возможности будущих несчастий должны были быть уничтожены до своего зарождения. Просто? Да. Но смешавшиеся в одном котле безобидные настои превратились в смертельно ядовитое зелье.
Троица ни за что в жизни не поверила бы, что несостоявшийся душегуб не чувствовал боли. А он не чувствовал, могу поклясться чем угодно! Телесной боли. Да и душевную тоже вряд ли: когда я поставил все необходимые блоки, его сознание оказалось совершенно оторвано от ощущений, следовательно, могло питаться лишь фантазиями. Правда, полагаю, оных фантазий было предостаточно…
А крови не было. И ни малейшего расчленения — тоже. Мне не нужны стальные лезвия, чтобы проникать в суть вещей, потому что у меня есть иное орудие познания, приносящее много неприятностей и весьма утомительное, но куда более действенное. Бэр и Хок не увидели бы ничего, а вот Мэтт… Его нельзя было допускать до лицезрения ни в коем случае. Пусть меня лучше считают извергом и палачом, но не сталкиваются с тем, что стоит за моей спиной. Если бы они были чуточку взрослее! Не телом, а умом конечно же, — вот тогда можно было бы рискнуть и приоткрыть занавеску. Но не сейчас, не перед теми, кто пока толком не умеет ни дарить, ни отдавать.
Я рассеянно опустил ладони на каменный парапет набережной и тут же с недовольным возгласом отдёрнул руки. Фрэлл! Горячо!
В Вэлэссе царило лето в разгар весны. Жара душила лёгкие, выступая липким потом по всему телу, а в синеве неба, сколько хватало взгляда, не было намёка даже на самое завалящее облачко. Рубашка давно промокла насквозь, но снимать её было немного боязно: во-первых, я нигде не видел оголённых по пояс людей, следовательно, мой поступок мог быть сочтён за оскорбление местных нравов, и во-вторых, пребывание на солнце неминуемо вылилось бы в сгоревшие плечи, грудь и спину, а этого допускать также не хотелось. К тому же выходило, что изнывать от несвоевременно наступившего лета мне придётся не один день. То есть нам придётся.
В означенной гостинице (название, местоположение, маршрут, имя курьера и корабль, на котором он должен был прибыть, я узнал из предусмотрительно вложенной Ксарроном в книгу записки) меня встретили недоумённо-сочувствующими взглядами, сообщив, что нужный человек ещё не появлялся, и посоветовав справиться о нём в порту. Пренебрегать разумными советами глупо, поэтому дорога привела меня к причалам, у которых сиротливо скучали корабли со спущенными парусами. Здесь и стала известна причина, по которой надлежало задержаться в Вэлэссе. Штиль. Полный и беспросветный, совпавший с установлением жары. В море выходили разве что рыбацкие лодки на вёслах, а все остальные суда вынуждены были ждать, когда погода смилостивится и одарит их ветром.
Впрочем, не так уж и плохо провести на побережье несколько дней. Полюбоваться бирюзой спокойной морской глади, раскинувшейся под сочно-синим небом, только ближе к горизонту тускнеющим из-за белёсой дымки, испаряющейся с поверхности воды. Красиво…
— Первый раз на море?
Спросили хрипло и не слишком чётко, но вполне дружелюбно, а рядом со мной на парапет легла тень.
— Нет, но всё равно как в первый.
— Нравится? — продолжил беседу жилистый мужчина с тёмными то ли от грязи, то ли от пота волосами, заплетёнными в косу, достающую почти до пояса — широкой кожаной ленты, украшенной массивной пряжкой с изображением осьминога.
Причёска, детали одежды, а также расстёгнутая на груди рубашка, позволяющая увидеть татуировку, повествующую о славных корабельных баталиях (наверное, очень нравится женщинам и, если правильно предполагаю, самую занимательную свою часть таит несколько ниже), позволяли заключить, что я разговариваю с моряком. А мирным или нет, на суше не так уж и важно.
— Очень.
— А сам под парусом ходишь?
— Нет, особой тяги не испытываю.
— Что так?
— Не люблю качку.
И это было совершеннейшей правдой, но несколько, скажем так, устаревшей: последний раз на палубу корабля моя нога ступала лет пять назад, а в то время я ещё не понимал, как путешествовать в Потоке, будучи его частью, и потому страдал от не особо приятных ощущений в желудке.
Брюнет шумно выдохнул, погружая меня в облако перегара.
— Если так, в море дорога заказана.
— Я не в обиде, на земле дорог не меньше.
— Это верно! Да только ни одна из них не сравнится с той, что проходит по холмам волн!
Однако. Угораздило нарваться на романтическую натуру… Или не совсем романтическую — моряк протянул мне фляжку и предложил:
— Выпьешь?
Я принюхался:
— Это же не вода?
— Не вода, — кивнули мне. — Да только ром сейчас дешевле выходит.
— Почему? Какие-то трудности? Я видел много открытых колодцев в городе.
— Из них никто не берёт воду.
— Почему?
— Да невкусная она, смешанная с морской: что-то там, в земле, нарушилось, и источники испортились. Теперь воду возят из-за города, и тут уж, сам понимаешь, надо труд приложить. А за труд денежки берут! — срифмовал моряк, гордый собственным стихотворным талантом.
— Вот как… Плохо. — Я сразу же вспомнил, как мало у нас при себе денег. — И дорого берут?
— Прилично. Хотя у кого есть лошадь да телега, сами себе воду возят, ничего не платя. Только продавать права не имеют: Торговая Гильдия все паи на воду заранее расписала.
— И давно местная вода испортилась?
— Говорят, ещё зимой. Но тогда можно было снег и лёд топить, вот люди и не шибко горевали. А по такой погоде приходится либо платить, либо самим надрываться.
Я уважительно посмотрел на мужчину:
— И откуда вы всё это успели узнать?
Тот вздохнул:
— А чем ещё заняться, когда торчишь две недели кряду, а на море ни ветерка? Только и остаётся, что бродить от трактира к трактиру.
— У вас есть корабль?
— Есть. Вон там стоит! — Моряк вытянул руку в направлении западных пирсов. — Daneke моя шаловливая!
Я присмотрелся, щуря глаза от яркого солнца. У одного из дальних причалов виднелся стройный летящий силуэт фессы — самого быстрого из кораблей, не использующих для своего движения магию.
— Как вы сказали? Daneke? А что это означает?
— Не слышал никогда? «Госпожа» по-нашему. Так в Антрее говорят.
— В Антрее? Это ваш порт приписки?
— Самый красивый город на свете! Только я в него не ходок, — помрачнело смуглое лицо.
— Что так?
— Да с Береговой Стражей тамошней не ладим, — пожал плечами моряк. — Даже к причалу не дадут подойти, сволочи…
— Чем провинились? Небось мимо таможни грузы возили?
Он хохотнул:
— Знаешь, о чём спрашиваешь, да? Сам, наверное, грешен?
— Было дело. Правда, не поймали, а потом я больше и не пробовал. Решил, что надо остановиться.
— Молодец! — хлопнули меня по плечу. — Уважаю! Может, всё-таки выпьешь?
— Нет, спасибо. Снаружи и так жарко, нечего внутри ещё один костёр разжигать.
— Ну как знаешь… А я выпью! — И он сделал большой глоток.
— С вашего разрешения, я пойду, мне ещё надо на ночлег устроиться.
— Тут ничем помочь не могу, — развёл руками моряк. — Сам еле комнату нашёл. Но если что перевезти надо, быстро и надёжно, могу подсобить. Ищи в Пеньковом квартале капитана Паллана! Запомнишь?
— Уже. Обращусь при первой же необходимости.
— Ну бывай тогда!
Моряк снова углубился в изучение содержимого фляжки, а я пустился в обратный путь.
И что я скажу своим попутчикам? Простите, парни, но нам придётся остаться здесь и плавиться на жаре в ожидании ветра? Вряд ли они будут счастливы. Правда, перечить не станут — после казни неудавшегося убийцы моя репутация сильно изменилась. Проще говоря, я начал внушать… Да, внушать. Но вовсе не уважение. Страх. Фрэлл! Этого совсем не нужно было добиваться! Как теперь рассчитывать на взаимопонимание? Конечно, знать, что любой твой приказ выполнят, не задумываясь, отрадно: можно не бояться наивной самодеятельности в неподходящий момент. Но общаться с помощью приказов… Мерзко. Они же мне не слуги, не ученики, не подчинённые, какое я имею право стоять НАД ними? Особенно после того, как они сами избрали для себя нижнюю ступень…
Город спускался к морю, а я поднимался вверх, щуря глаза, не выдерживающие ослепительного сияния стен домов и изгородей в солнечных лучах. Почти все постройки в Вэлэссе были сложены из каменных блоков белого цвета с еле заметным желтоватым отливом. Если я правильно помню страницы из «Атласа Недр», это лимируд. Не редкая порода, но пользуется довольно большим спросом из-за чрезвычайной лёгкости в обработке и как следствие очень широко применяется. Разумеется, там, где его можно добывать — в землях, далёких от разработанных месторождений, стоимость каждого блока вырастает в десятки раз. А здесь, похоже, камень идёт по бросовым ценам. Ценам… Опять деньги!
Все красоты опалённой солнцем Вэлэссы не могли оторвать меня от размышлений о бедственном финансовом положении. Это что же, опять разбивать лагерь на природе? Спать под открытым небом? Бороться с муравьями, норовящими заползти в каждую складочку одежды? Не-э-эт! Не хочу! Надоело! Может мне надоесть романтика дальних странствий? Легко! Собственно, уже надоела. Я — человек… то есть существо домашнее, больше всего на свете ценящее комфорт и уют мягкого кресла у убаюкивающе потрескивающих в камине поленьев, а если удастся разжиться бокалом вина и хрустящими хлебцами (правда, для этого нужно явиться на кухню и под страхом смерти заставить мьюри стать к плите), так и вовсе не жизнь получается, а сказка…