через чащу, лучшего доказательства легенды и желать невозможно! Поэтому обстоятельства тихого сидения некроманта в тщательно спрятанном логове и отсутствия пуганых припозднившихся прохожих или окрестных жителей крайне выгодны и приятны для охотника. То бишь для меня.
И всё же не стоит отбрасывать ещё одну причину бездействия труповода на ближнем периметре: возможно, ему просто некогда мастерить своих пугал. Или некого отправить на промысел. Впрочем, сие также радует: значит, лишние руки не помешают. Ещё лучше лишняя голова, потому что мертвяки мертвяками, но идут они туда, куда смотрят живые глаза, и делают то, о чём думает живая голова…
— Позволите присесть?
Я потёр переносицу жестом, подсмотренным у писарей всех возрастов и достатков. Учёный люд страдает схожим недугом — усталостью глаз от корпения над фолиантами невнятного содержания, но для моих целей подходила роль и попроще. Чтобы не тратить чрезмерно много сил на игру.
Рядом со столиком, любезно отведённым мне хозяином трактира (а как не отвести, господин ведь столичный, вежливый, да и платит за постой и снедь исправнее, нежели многие другие), стоял мужчина, мало подходивший к пестроте наблюдаемых мной в «Багровом голубе» компаний. Не слишком высокий, он держался с преувеличенной значительностью, которая хороша для состоятельных, но не пробившихся в круги знати купцов, однако к торговому сословию определённо не принадлежал и принадлежать не мог: сухо поджатые губы казались почти бескровными, а лицо с немногочисленными, но уже хорошо заметными морщинами явно встречалось с солнечными лучами и ветром реже, чем лица водящих торговые караваны.
Не купец. А кто тогда? Хозяин близлежащего поместья? Хм. Непохож: мужчине уже далеко за сорок, а в таком возрасте девять из десяти дворян обзаводятся упитанным брюшком, несмотря на постоянное общение со шпагой в фехтовальном зале и с любовницами — в постели. К тому же… Подушечки больших пальцев, заложенных за пояс, очерчены грубовато, а кожа на кистях рук подёрнута кисеёй шелушения. Этот человек много работает, но не на земле, иначе был бы смуглым, как недавний попрошайка.
Маг? Не буду исключать такую возможность, однако излишне утомлённый простым трудом. К схожему возрасту чародеи обычно успевают обзавестись целым выводком подмастерьев и сваливают повседневные заботы и тяготы на более юные и крепкие тела. К тому же магии рядом с пришельцем не больше, чем вокруг простого селянина, снабжённого связкой амулетов. Или же мне повезло и он…
Только не торопиться! Спокойствие, принятое в обществе вежливое участие к чужим вопросам, приятельская беседа о погоде и природе — начинать нужно с малого. А чтобы было легче сохранять равновесие, отодвину пока мысли о магиках в сторону и, соблюдая порядок, рассмотрю оставшиеся варианты.
Писарь? Архивариус? Ремесленник? Наверняка прослышал о том, что можно славно выпить задарма, вот и пришёл… Что ж, я рад гостям. Сейчас — даже непрошеным.
— Как пожелаете.
Он легонько поклонился, чем ещё больше меня запутал, и сел на лавку по другую сторону стола.
Странные оттенки поведения для взрослого мужчины. Одет если не богато, то очень добротно, почти зажиточно, но неуверен в себе. Или же привык кланяться с детства? Иначе можно было ограничиться кивком, поскольку наши роли, скорее всего, принадлежат персонам одного сословия, стало быть, нам позволительно общаться на равных.
В волосах седины немного, и она всего лишь придаёт пепельный оттенок светлым волосам, в отличие от рук ухоженным, длинным и тщательно завитым крупными локонами. Глаза темноваты: будь они тона на два-три светлее, мужчину можно было бы назвать миловидным, а так направленный на меня взгляд кажется неразборчиво-зловещим. Впрочем, только кажется: вот незнакомец улыбнулся, показав ровные, сохранившиеся в завидной целости зубы, и любые подозрения в злом умысле рассеялись утренним туманом.
— Простите, если отвлёк вас от вашего… — он покосился на разложенные бумаги, — труда.
Голос мягкий, чуточку равнодушный и расстроенный, словно его обладатель не рад посещению трактира, на которое потребовались время и усилия.
— О, на сегодня я уже закончил! Глазам нужно дать отдых.
— Да, вы совершенно правы, плоть должна отдыхать, и часто. Но вижу, вы славно потрудились?
Намекает на то, что я исписал пяток листов? Если бы он ещё видел, какой ерундой… Не буду скрывать разочарования:
— Слов много, не спорю. А дела — ни капельки.
Он заинтересованно облокотился о стол:
— Дела?
Я со вздохом сложил листки в стопку и убрал между обшитыми кожей дощечками дорожного альбома.
— Было бы чудесно проводить тёплые летние дни в столь благословенном месте, однако… Ни в одном трактире еду и питьё не подадут за красивые глаза или хорошо подвешенный язык.
— Вы на службе? — догадался незнакомец.
— Увы, увы, — посетовал я. — Не слишком суровой, недостаточно прибыльной, и всё же… Раз платят звонкой монетой, можно и послужить.
Тёмный взгляд слегка оживился: наверное, собеседник увидел во мне родственную душу, жадную до денег, но скупую на приложение сил.
— Если не секрет, в чём состоит ваша служба?
Я настороженно сдвинул брови:
— Вам трактирщик не рассказывал? А мне казалось, уже вся округа знает. И потешается.
Незнакомец широко и миролюбиво улыбнулся:
— Я потешаться не намерен. Касательно же округи… Слова, всего лишь слова! Пока они летят из уст в уши, успевают преобразиться до неузнаваемости. Предпочитаю не слушать десятые сплетни, а прямо спросить у вас.
Хм, честен или делает вид. Но пока что действует весьма разумно и обстоятельно.
Провожу последнюю проверку серьёзности и намерений:
— С какой целью спрашиваете?
Незнакомец слегка отодвинулся назад, вытянул руки на столе перед собой, сплёл пальцы в замок и простодушно ответил:
— Любопытно. В наших краях вместе с людьми живёт скука, и, если выпадает случай её развеять, грех отказываться от ниспосланной богами удачи в лице хорошего рассказчика. — Последовал уважительный кивок, не оставляющий сомнения, о ком шла речь.
И на этот раз искренности в голосе больше, чем наигрыша или азарта. Что ж, примем приглашение, но прежде немного поскромничаем:
— О, своими талантами в повествовании я вряд ли могу сравниться с самым жалким из менестрелей!
Он хитро прищурил глаза:
— Тот, кто умеет складывать узоры из слов на бумаге, и с языком способен управиться не хуже.
Немного польстил, немного упрекнул. Последнее явственно указывает на недостаток времени, которое человек готов потратить на мою болтовню. Спешит куда-то и зачем-то… Но всё же желает послушать? Значит, моя история важна для него. Постараюсь усилить важность. На всякий случай.
— Да и рассказывать-то нечего… Всё, что я делаю, это езжу по провинциям и собираю истории о нечисти и нежити.
— Но не для собственного удовольствия?
— Разумеется. Изо дня в день выслушивать описания склизких, зато любвеобильных водяниц или вечно голодных болотников? Благодарю покорно! Тем более всюду почти одно и то же… Слава богам, есть люди, готовые платить даже за скупые описания, лишь бы те были правдивы.
— Люди?
— Вернее, один человек. Вы бывали в столице?
Безобидный вопрос заставил незнакомца ощутимо напрячься, но, чтобы сгладить впечатление, он тут же беззаботно махнул рукой:
— И не вспомню, сколько лет назад! К чему вы спрашиваете?
— Подумалось — вдруг вам известен мой наниматель, ведь вы, должно быть, сведущи в науках… Граф Галеари, хранитель Королевской библиотеки.
— А-хм!
Имя он точно слышал. Ну а личное знакомство… В любом случае старик граф, увидев меня сейчас, не узнал бы, так что тревожиться не о чем.
— Господин граф, как вы понимаете, прикладывает старания к пополнению уже собранных в библиотеке трудов, в том числе и магического толка, поэтому…
— В столице платят за деревенские байки?
Интонации указывают на недоверие. Плохой признак, но предсказуемый, а на сей ядовитый укус у меня имеется отличнейшее противоядие.
Вздыхаю, расслабляя плечи:
— Сразу видно, что вы проницательный человек… Хотите, расскажу всё без утайки?
Он ответил быстро и прямо:
— Хочу.
А вот неуправляемое любопытство его когда-нибудь погубит… Ну да ладно.
— Конечно, платить за подобные бредни такой уважаемый и учёный человек, как граф Галеари, не стал бы. Мне повезло, только и всего. Так получилось, что друг моей юности оказал хранителю библиотеки весомую услугу, а когда встал вопрос об оплате, подвернулся я со своими бедами. Ив всегда был великодушен и щедр, вот и теперь замолвил за меня словечко перед графом, в итоге все остались довольны.
— Все ли? — Тёмные глаза смотрят одновременно лукаво и испытующе.
А я молодец, вложил-таки в голос нотки разочарования, вызывающие у собеседника желание копнуть поглубже.
— Почему бы мне не быть довольным? Есть служба, есть столичные круги, в которые я допущен, есть жалованье. Что ещё нужно для счастья?
Незнакомец улыбнулся, не разжимая губ, и выдержал паузу, прежде чем пояснить своё сомнение:
— Вы уже не мальчик, верно? А всё прозябаете на побегушках. И в столице наверняка бываете нечасто, а когда бываете, за неделю спускаете всё, что вам выплачивают, да ещё залезаете в долги… Я угадал?
Молчу, небрежно перекатывая по столу перо.
Рыбка попалась? Похоже на то. Но она-то мнит себя рыбаком, а потому мне нужно быть вдвойне осторожным.
— К чему этот разговор?
Светлые брови незнакомца нервно дёрнулись.
Не ожидал холодного отпора? Зря. Скромный собиратель легенд довольно хорошо чувствует подоплёку расспросов и не скрывает, что ему всё понятно, но соглашаться на первое же попавшееся предложение? Фи! Это не по-столичному. Жители Виллерима любят и умеют набивать себе цену. Наверное, потому, что имеют право на подобное поведение.
— Ни к чему. Ровным счётом ни к чему.
Теперь уже он идёт на попятный, желая заставить меня терзаться сожалениями об упущенных возможностях. Потерзаюсь, пожалуй. Самую малость.