Мы нарушили твой покой? Извини.
— Скукотища здесь, а не покой! Никого толком и не встретишь… Ну ничего, скоро придёт срок — и я смогу отправиться туда, где меня уж заждались.
Мне нечем тебя отблагодарить, но если бы не твоя помощь…
— Мы просто немножко поиграли. Совсем чуть-чуть. Жалко, что сюда нельзя брать кукол, я бы показала подружке свою. Она такая красивая! Особенно с твоим подарком.
С моим? Когда же и что я успел тебе подарить?
— А ты уже забыл? Ну что же поделать, у тебя, видно, много забот… Хорошо, буду помнить за нас двоих! Крепко помнить!
Кукла. Подарок. На моей памяти была только одна, по имени Пигалица, для которой…
Юлеми?
Огонёк весело закружился.
— Вспомнил, вспомнил, вспомнил!
Я не забывал, просто не мог подумать, что…
— Встретишь меня здесь?
Да. Ты ведь должна была уже уйти… к родителям.
— Я уйду, очень-очень скоро! Совсем скоро, ты и вздохнуть не успеешь… И я так рада, что мы сможем попрощаться по-настоящему!
Я тоже рад. Ты не сердишься?
— За что?
За обман. Я ведь не сказал тогда, что ты больше не проснёшься.
— Но я всё равно не могла бы проснуться, правда? Зато мне снятся такие чудесные сны… А скоро я буду смотреть их вместе с мамой и папой!
Надеюсь, им тоже понравится. Только я об этом узнать не смогу.
— Я найду кого-нибудь, кто тебе расскажет, обещаю… Но им обязательно понравится, не беспокойся!
Огонёк метнулся в сторону, растёкся мерцающим облачком, в котором проступил облик маленькой черноволосой девочки с глазами такими же голубыми и светлыми, как высокое небо.
Вдох — и остаётся только светящаяся пыль. Ещё вдох, и ветер уносит невесомые крупинки души прочь, туда, где и положено обитать душам. Туда, где ушедшие терпеливо ждут оставшихся.
Рядом никого больше не остаётся, а значит, пора возвращаться. Пора выдернуть свой взгляд с глубины Изнанки, чтобы…
Утонуть снова, но уже совсем в других озёрах: больших, круглых, с умильно суженными зрачками — кошачьих глазах. Утонуть, оглохнуть от басовитого мурчания и зарыться в густую, длинную, чуть колкую шерсть, в которой почти невозможно дышать, но так удобно прятать слёзы.
Волны тихого рокота под мохнатой шкурой остановились, оборачиваясь напряжением мышц, и я на всякий случай покрепче обнял сильную шею Ирм: волнение кошки могло быть связано только с одним событием — появлением в комнате кого-то постороннего, а мне не хотелось становиться ни участником, ни зрителем сражений. К тому же я наконец-то смог согреться, но не настолько, чтобы охотно расстаться с живым меховым одеялом…
— Я всегда подозревал в тебе эту порочную страсть, — сожалеющим, почти скорбным тоном сообщил кузен.
— И чем же она порочна?
Переспрашиваю и только потом понимаю: сначала следовало бы уточнить, что подразумевается под словом «страсть».
— Своим наличием.
Разочарованно приподнимаюсь на локтях, выглядывая из-за кошачьей спины:
— Почему?
Ксаррон, вернувшийся к уютному чёрному цвету в одежде, сидит на спинке кресла. Да, именно таким образом, чем вызывает весомые подозрения в применении магических средств для поддержания равновесия, поскольку невозможно положить ногу на ногу, скрестить руки на груди и чувствовать себя уверенно с одной лишь точкой опоры, хотя и обширной. Пятой точкой.
— Потому что несколько затруднительно животному и… Хотя она миленькая.
Ирм угрожающе мявкнула, чем вызвала у кузена широкую улыбку:
— Ещё и с норовом? Совсем замечательно! Где же ты её раздобыл? Не припомню, чтобы в Домах появлялись кошки с таким окрасом…
— Не узнаёшь?
Ксо сузил глаза:
— А должен?
Равнодушно зеваю:
— Как хочешь.
Не успеваю завершить новый вдох, как кузен уже оказывается на кровати, совсем рядом, причём Ирм удивлена не меньше меня, потому что перемещение происходит даже не мгновенно, а много быстрее.
Ксаррон, не давая выдохнуть, сдавливает моё горло, прижимая голову к подушке:
— Ты что наделал?!
— Я?
— Это ведь та девочка, верно? Та affie?[12]
— Угадал.
Он потрясённо отшатывается:
— Ты не должен был!
— Она всё сделала сама, поверь, нужно было всего лишь заставить Узлы сдвинуться с места.
— Всего лишь…
Ксо недоверчиво косится на большую кошку, а та, осознав, что угрозы от пришельца не возникнет, тянется к лицу кузена, шумно втягивает влажным носом воздух и довольно подставляет подбородок ласке пальцев. Причём отнюдь не моих.
Минуту спустя следует странное признание:
— Я начинаю бояться тебя, Джер.
— Только теперь?
Попытка пошутить проваливается. Ксаррон мрачнеет ещё больше, впрочем не переставая почёсывать кошку за ухом.
— Ты понимаешь, что произошло?
— Ничего необычного. Она могла обернуться. Ведь так? У неё было всё для этого, кроме…
— Помощи.
— Ну да. И в чём трудность?
Длинный, протяжный вздох.
— Ты слишком быстро усвоил главное.
— Сначала меня ругали за тупость, теперь осуждают за быстроту соображения! Выберите уж что-то одно, ладно?
— Я не осуждаю. Я тревожусь.
— Есть разница?
Ксаррон ласково, но твёрдо отпихнул кошку в сторону:
— Есть. Если помнишь, я говорил: всё вокруг тебя состоит из плоти драконов.
— Я помню. И не забуду никогда.
— Так вот, Джер, нам нет выгоды вмешиваться в то, что не является нашим продолжением. Пробовали, и не раз, но успеха не добились. В изменении себя самих мы не знаем границ, но существа вне Гобелена также наделены способностью меняться. По своей воле, и всё же для них правила существуют тоже. Строгие правила. Считалось, что никто, кроме богов, не может действовать совершенно свободно… А что сейчас вижу я?
— Божий промысел?
Снова шучу и снова неудачно: изумрудные глаза сурово темнеют.
— Я вижу воплощение желания. Безумного, неосуществимого, нелепого, опасного и вместе с тем ставшего реальностью. Драконы владеют плотью мира, боги управляют волей населяющих его существ. Ты же… смешал всё воедино.
— Ксо, это было совсем нетрудно!
Брови кузена придвинулись друг к другу ещё плотнее, разрезая лоб острой складкой морщинки:
— Вот именно. Нетрудно.
— Ксо…
— И об этом скоро узнают. Хоть понимаешь, какие неприятности тебе грозят?
— Честно говоря, не задумывался. А разве грозят?
Ксаррон плавным движением стёк с кровати и снова уселся в кресло, только теперь задействовал не спинку, а подлокотник.
— Кое-кто будет сильно недоволен.
— Можешь назвать имена?
— Сам узнаешь, если понадобится. Они не станут скрываться.
— Но в чём причина для недовольства?
— Ты так и не понял?
Честно признаюсь:
— Нет.
Кузен печально качает головой, но снисходит до объяснений:
— Как тебе удалось провести Обращение?
— Да я и не проводил… Просто объяснил, как надлежит действовать.
— Объяснил, как менять Кружева, как двигать Узлы, да? — Речь кузена прерывается коротким ехидным хмыканьем. — Не верю. Она не смогла бы понять. Значит, всё происходило несколько иначе. Как?
Не вижу повода лукавить:
— Я показал ей Изнанку.
Гнетуще-молчаливая пауза заканчивается скорбным вопросом:
— И ты считаешь свои действия простыми?
— Да. Потому что…
— Джер!
Окрик Ксаррона заставляет меня зябко вздрогнуть.
— Мало того что мы не имеем права рассказывать кому-либо о существовании Изнанки, это ещё и совершенно бессмысленно, потому что мы не можем никого брать туда с собой. Понимаешь? Не можем. Самое глубокое Единение не позволяет создать настолько крепкую связь.
Пожалуй. Переплетающиеся друг с другом сознания образуют узор, подобный кружевам инея. Одно неосторожное движение, и все старания рассыплются мерцающими крупинками. Ирм в самом деле не могла шагнуть в глубины мироздания. Но тогда…
— Э… Я не уверен, что брал её именно с собой.
— Как же она смогла увидеть?
— Через меня. В моём взгляде… — На язык просится простое и ужасающе точное сравнение: — Как в зеркале.
Повисла тишина, нарушаемая только причмокиванием кошачьего языка, приводящего в порядок и без того прекрасную шерстяную шубку.
— Хочешь сказать, ты нырнул, отразил Изнанку в себе и вернулся, чтобы…
— Я не возвращался. Я всё время и оставался на Изнанке.
Ксаррон на долгую минуту закрыл глаза.
— Ясно. Не рассказывай об этом больше никому, договорились?
В высказанной просьбе не слышалось и тени настойчивости, зато присутствовало доселе не связываемое мной с кузеном чувство. Страх. Но я никак не мог выбрать одну из двух причин, его породивших: либо Ксаррон опасается моих дальнейших безумств, либо… Неменьших глупостей со стороны Драконьих Домов.
— Как скажешь… Кстати! Что с Элроном? Он не пострадал?
Надо было спросить о состоянии второго кузена сразу, но когда меня накрыла ледяная лихорадка, я был в полусознательном состоянии и почти не понимал, что происходит вокруг, а по возвращении ощущений никто не удосужился и парой слов поведать о прошедших мимо событиях, ссылаясь на то, что мне нужен покой.
— Нет. Твоими усилиями. И по-хорошему, следовало бы закатить тебе такую оплеуху, чтобы помнил всю жизнь!
Обиженно распахиваю глаза:
— За что?
— За беспечность. Это было не твоё сражение, Джер. Кто-то поставил ловушку на моего брата, и Эл либо выпутался бы сам, либо… Погиб бы, но не допустил твоей гибели. Тебе не следовало вмешиваться.
— Но я же мог!
— Ты рисковал слишком многим.
На деле выходит, что особого риска не было. Собственно, мне вообще не угрожала гибель, но лишь потому что… Я не стал воевать с Пустотой. Не стал разрушать. Отказался от занятия, предначертанного мне ещё до рождения. А ведь если бы испугался и вздумал начать боевые действия, погиб бы наверняка, уведя с собой за Порог ещё пару-тройку живых душ и бессчётное количество драконьей плоти. Но в миг принятия решения разве мне думалось о спокойствии мира? Отнюдь.