– Наливай, наливай, – и Зимин наполнил бокал Вики ароматной золотистой влагой. – А ну-ка, Виктория, попробуйте – хорош ли осетр? И славное ли вино в бокале?
Вика положила в рот белоснежное мясо, отпила глоток вина. Зимин было собрался поставить бутылку на стол и отойти в сторону, как Старик его остановил:
– Максимилиан, – в его голосе была добрая укоризна. – А если наша гостья захочет еще вина? А если это не подойдет? Нет уж, встань за ее кресло и подожди. И – не снимай пока полотенце, не надо. Мало ли – вдруг она и закусок еще захочет.
Старик смотрел на Вику, которая автоматически клала в рот кусок за куском, и потер ладони, соединив их с сухим хлопком.
– Ах, как она аппетитно ест – у меня даже слюнки потекли. – И тут я получил тычок в бок. – Да и ты, дружок, смотрю, проголодался. В конце концов, в годы моей юности было такое правило – странники, проделавшие долгий путь и пришедшие в пустой дом, могли расположиться в нем как хозяева. Тогда вообще многое было проще. О чем я? Ах, да. Так вот – мы путники и мы в своем праве.
Старик показал мне на место слева от Вики, Азову – справа, а сам демократически занял чье-то кресло в середине стола.
– Максимилиан, раз ты уже с бутылкой в руках – налей-ка и нам веселящей влаги!
Зимин двинулся к нему, но тот замахал руками:
– Нет-нет, я подожду. Сначала Илье – он еще в самолете говорил мне, что хочет выпить.
Струя вина ударила в дно бокала, который Азов подставил Зимину.
– Лей, лей, лей, – приговаривал Старик с улыбкой на лице. – До верха – праздник же!
– Я тоже вина хочу, – вдруг сказала Ядвига. – И ноги у меня устали.
– Так и сядь, – разрешил Старик. – Что вы все стоите – мне, например, непонятно. Впрочем, мы заняли чьи-то три места… Но, думаю, Максимилиан не откажется побыть сегодня кравчим, как и его дальний родич. Эдди?
– Почту за честь, – невозмутимо подтвердил Эдвард, беря со стола бутылку красного вина.
– Никки, я так понимаю, что тебе тоже некуда сесть? – Старик сочувственно покачал головой, но Валяев только обаятельно улыбнулся, давая понять, что это, по сути, такие мелочи, что о них и говорить не стоит.
Зимин подошел ко мне, я увидел его белые от гнева глаза и помотал головой:
– Я водку пить буду!
– Отличный выбор, – благодушно сказал Старик. – Водка – одно из величайших изобретений человечества. И, кстати – это же ваш ученый изобрел ее идеальную формулу?
– Их, их, – подтвердила Ядвига, уже выпившая и протянувшая руку с пустым фужером Эдварду. – Менделеев. Но он был химик, может, чего другое хотел сделать?
– Ну да, – хмыкнул Валяев. – А вышла водка, этакий коварный раствор.
Я не стал гадать, что там великий бородатый химик хотел сделать, а просто хлопнул две рюмки, одну за другой, зацепил прямо с общего блюда кусок розовой семги с лимоном и веточкой петрушки и засунул его в рот.
– Что мне по душе в этом мальчике, – показал на меня Старик – так это его мимикрия. Он умеет сидеть за столом, я это точно знаю, и он в курсе, что такое хорошие манеры. Но сейчас это никому не нужно – и он ведет себя так, как ему удобнее. Это то качество, которое в людях следует уважать.
– Я просто хотел выпить и закусить, – прожевал семгу я. – Уже полчаса как Новый год – а я ни в одном глазу. Непорядок. Не по-русски это.
– Хороший тост, – Азов отставил в сторону бокал с вином и взялся за водочную рюмку. – И слова – правильные.
Он глянул на Зимина и сам взялся за графин с водкой.
В этот момент принесли стол, который мигом составили с уже имеющимся, застелили скатертью и заставили тарелками.
– Ну, вот и места появились, и официанты пришли, – добро улыбнулся Старик. – Максимилиан, Эдди, что вы все бегаете? Садитесь уже – выпьем за Новый год и за то, чтобы каждый в этом году получил то, что заслужил, и понял то, что не понял в прошлом. Никки, ты ничего не хочешь к этому моему тосту добавить?
– Все предельно ясно и точно изложено, магистр, – четко и ясно произнес Валяев. – Думаю, что с этими дефинициями согласны все за этим столом.
– Вот это очень важно, чтобы все. – Старик поднял бокал. – Прозит!
Вика тем временем съела весь немаленький кусок осетра и сейчас просто тыкала вилкой в его хрящи и кожу. Я толкнул ее ногой под столом и поднял вверх рюмку с водкой.
И все выпили, в том числе и Вика, поспешно отложившая столовый прибор и вцепившаяся в бокал.
– Ну, у кого какие планы на эти славные зимние деньки? – Старик вольготно раскинулся на кресле. – Вот, например, что планируешь делать ты?
Мужчина, которого я раньше видел, но имени не знал, поперхнулся маслиной, отправленной перед этим в рот, и выдавил из себя:
– С семьей собирался съездить в горы. На лыжах покататься.
– Спорт – это прекрасно, – кивнул Старик. – Горы – вдвойне. А куда именно?
– В Швейцарские Альпы, – побагровел от натуги мужчина.
– Ну да, ну да, – Старик вздохнул. – Но будьте осторожны – там и лавины случаются. Ни с того ни с сего как зашумит, заревет – и беда тому, кто попадет под груды снега, ползущие с гор.
– Я буду осторожен, – закивал мужчина.
– А мы к моим родителям поедем, – вдруг сказала Вика. – Хочу Кифа с ними познакомить.
– Благое дело, – улыбнулся ей Старик. – Родителей забывать нельзя.
– Вика, скушай еще рыбки, – Азов плюхнул ей в тарелку новый кусок осетра и негромко ей (а точнее – явно мне) шепнул: – Ты молодец, ты все уже сделала. Скушай – и идите отсюда.
Вика активно заработала вилкой, гвардейски разделываясь с деликатесом.
– Ну что, еще по рюмочке? – предложил Валяев. – Так сказать – закрепим?
– Отчего бы и нет? – разрешил Старик. – В конце концов – праздник.
Я тяпнул еще водки и заел ее каким-то очень вкусным копченым мясом. В голове приятно зашумело.
– Ну, мы танцевать, – я подал руку Вике. – Надеюсь, никто не против?
– Вот молодцы! – Старик даже похлопал нам, так сказать – поаплодировал. – Берут от жизни все. Танцы до упаду и вино рекой! Идите, друзья мои, и даже не оглядывайтесь на нас, старых и скучных.
Я взял Вику за руку и повел за собой. Она глубоко дышала, ладошка ее была мокрая-мокрая.
Уже спускаясь вниз, я все-таки обернулся – Старик уже сидел в своем огромном кресле, официанты ставили перед ним новые приборы.
– Меня сейчас стошнит, – пробормотала Вика. – В жизни осетрину больше есть не буду! Киф, мне надо в уборную.
– Ну, вот ты побывала на самом верху. – Я двинулся в сторону туалета. – И чего, оно тебе такое надо?
– Такое – не надо, – призналась Вика. – Блин, мне конец, Зимин не простит.
– Скорее – не забудет, – поправил ее я. – Но мстить не будет, он не дурак. Ладно, иди, делай там чего хотела, а я тут покручусь. Пойду вон еще водки выпью.
– Не увлекайся, – слабым голосом попросила Вика и ушла в кафельное царство.
Я огляделся и было собрался впрямь пойти к барной стойке (в зале их было целых три, и везде наливали бесплатно) и шарахнуть еще одну противострессовую дозу, как меня обняли за шею, обдали ароматным облаком духов и вжали во что-то упругое и мягкое, податливое. Кровь на мгновение застыла в жилах, а после помчалась по ним с бешеной скоростью. От головы – и все ниже и ниже.
– Думал, я тебя не найду? – шепнули мне в ухо и слегка укусили за его мочку. – А вот и нет. Ты мой, я тебя где хочешь сыщу.
Рыжие волосы, молочно-белая кожа, зеленые глаза. Это не Новый год, это какой-то лабиринт опасностей и соблазнов. Но каких соблазнов! Самых лучших в мире соблазнов. Самых сладких. Самых желанных. Неповторимых. Единственных.
– Надо спешить, – губы карминного цвета буквально вогнали слова в мой мозг. – Скоро твоя клуша из клозета выползет, и тогда эта ночь не будет нашей.
Какой нашей? Какая клуша? Почему – не будет? О чем она? И почему так шумит в голове и стучит в висках? Выпил-то вроде немного.
– Идем, – горячее и доступное тело прижимается ко мне, и по моим жилам растекается жгучий огонь, с которым я не хочу спорить, это что-то из древности ползет внутри, это проснулись первобытные инстинкты и оттуда, из тьмы веков, заявили на меня свои права.
Меня берут за руку и ведут куда-то как телка на привязи, причем у меня нет желания сопротивляться, напротив – в глазах стоит вырез бордового шелкового платья и то, что в этом вырезе есть. Боги, это лучшее, что я видел в жизни. И это может быть мое? Прямо сейчас? Вот так просто?
Какие-то коридоры, какой-то закоулок, какая-то каморка с тусклой лампой ночного света.
– Ну вот, здесь нас никто не станет искать, – очи Дарьи, зеленые, колдовские, с золотистыми искрами напротив моих, я впервые понимаю смысл фразы «утонуть в глазах». Только я не тону, я растворяюсь в них, как кусок сахара-рафинада в кипятке.
Ее пальцы расстегивают воротник моей рубашки, ослабляют узел галстука, ее губы целуют мою шею, жадно, как будто кусают, запах ее волос сводит с ума.
Боги, и я боялся этой женщины? Надо давно было ползти за ней на коленях и требовать, просить, умолять, чтобы она хотя бы посмотрела на меня. Как горячо!
Два щелчка раздались одновременно – щелкнула пряжка моего ремня под умелыми руками Дарьи и дверной замок, который то ли она не закрыла, то ли он просто не работал.
– Харитон Юрьевич. – В дверном проеме появилась стройная девичья фигурка. – А я вас обыскалась. Надо идти.
– А? – Я, наверное, смотрелся забавно или, скорее, кинематографически-комично – расстегнутые ворот и ремень, растрепанные волосы и красотка в обьятьях. – Куда? Зачем?
– В зал, ко всем, – требовательно сказала Лика. – Виктория Александровна может вас искать и очень волноваться. Это неправильно.
– Ты кто такая? – прорычала Дарья, черты ее лица как-то изменились, и еще, по-моему, у нее зрачки стали вертикальные. Я зажмурил глаза, потряс головой – да нет, померещилось, нормальные глаза, злые только. Но зато с меня спало какое-то наваждение, кровь перестала долбить по вискам, как по барабану, и я начал понимать, что чуть не наворотил ненужных дел. Радости плоти – это, конечно, прекрасно, но все должно происходить в подходящее время и в подходящем месте.