– Спасибо. Ты зачем в драку полез?
Мужик с удивлением взглянул на него:
– Дак ежели б я не вмешался, они бы зашибли тебя.
«Ну зашибли бы… и что? Может, оно бы и к лучшему было», – подумал Алексей, но вслух повторил с печалью в голосе:
– Спасибо.
Вечером, лежа на выделенной ему койке, под дружный храп десяти соседей, он обреченно думал: «У меня ничего не получается, я даже напиться не могу!»
Проснувшись утром, Алексей сразу вышел на свежий воздух из душной комнаты. До его слуха донесся звон колоколов, зовущих на утреннюю службу. Повинуясь какому-то необъяснимому чувству, Алексей побрел в церковь, твердо решив: «После службы подойду к батюшке и поговорю с ним. Как там старик говорил… отец Дмитрий?» Он заранее приметил служебную дверь, через которую священник входит в церковь, и после службы поспешил прямо к этому выходу.
Сев на скамейку, приготовился ждать, то и дело нервно поглядывая на дверь. Ожидания его не обманули. Спустя некоторое время показался крепкий высокий мужчина в рясе, с длинной рыжей бородой, концы которой развевались на ветру.
– Отец Дмитрий? – неуверенно спросил Алексей, поднимаясь со скамьи навстречу батюшке.
– Да, сын мой.
– Я хотел поговорить.
Отец Дмитрий кивнул на скамейку, с которой вскочил Алексей, и спросил:
– Что терзает твою душу?
Алексей набрал в легкие побольше воздуха и, не в силах больше сдерживать боль, томящую его изнутри, выплеснул свою историю. Священник слушал внимательно, время от времени поглаживая свою рыжую бороду.
– Да-а, сын мой, – протянул он, когда его собеседник закончил. – А ты давно молился? Душу давно облегчал?..
Алексей даже не дослушал. Подскочив на скамейке, словно его окатили ледяной водой, с болью в голосе он произнес:
– Меня подставили! Люди, которым я доверял, на которых надеялся, меня предали и подставили! От меня ничего не зависело! И я ничего не смог бы исправить.
Батюшка поднялся со скамейки:
– Молись, сын мой, и Господь тебя услышит, – произнес он смиренно и пошел по тропинке.
Алексей смотрел ему вслед и чувствовал, как злость закипает в душе. «Неужели он не понимает, что виноват не я, а другие!» – с бессильной злостью и тоской думал он.
На следующий день Алексей вновь подошел к служебному выходу. «Отец Дмитрий просто не понял меня, – решил он. – Я поговорю с ним еще раз». Когда священник вышел после службы, Алексей вскочил со скамейки и опять пристал к нему с разговорами. Тот снова все терпеливо выслушал, а потом вдруг спросил:
– Слушай, тебе заняться нечем? Ты зачем меня ждешь каждый день?
От неожиданности страдалец произнес дрогнувшим голосом:
– Ну-у-у, мне сказали, что здесь помогут…
– Хорошо, – кивнул отец Дмитрий. – Хочешь помощи – иди и помоги сначала сам. У нас вон там, за церковью, огород есть, там всегда полно работы. Иди, помоги!
Следующие три дня Алексей с утра до поздней ночи трудился на церковном огороде. А вечером, изнемогая от усталости, быстро съедал свою порцию и валился на койку. Впервые за несколько месяцев он спал сном младенца.
Я постоянно созванивалась с ним. Поэтому знала, что вместо трех дней он задержался в монастыре на целую неделю. Как, впрочем, знала и о том, какие мысли блуждают в его голове.
На видеосвязь Алексей вышел только через семь дней после того первого звонка с Казанского вокзала – когда вернулся из монастыря к Елизавете. Именно тогда я увидела его впервые. На меня смотрел крепко сложенный мужчина, потрепанный жизнью, со взглядом затравленного зверя. Да, выглядел он неважно, но мыслей о суициде у него уже не было. А значит, я выиграла время, отправив его в монастырь. Да и отправляла я его туда с одной целью – поместить в такое пространство, где он точно с собой ничего не сделает.
– Анна, я вернулся, – произнес Алексей.
– Ну что, помогло? Нашел ответ?
– Ну-у-у… То, что я там понял… Даже не в самом монастыре, а когда ехал оттуда… Когда уезжал, то не понимал, что я делал там целую неделю. Решил, что это была бессмысленная поездка. Но, когда ехал обратно в автобусе, вспомнил старика из столовой, мужика, отбившего меня у местных, батюшку… И начал понимать: люди-то меня принимают.
Он отвел глаза в сторону и продолжил, уже тише, словно сами слова, которые выходили из него, доставляли ему боль:
– Это же я не принимаю, что они говорят. Я вообще не принимаю весь этот мир. Он не так устроен, как я себе его придумал. Я ехал в автобусе и думал, что есть картошка в земле, которую надо копать, в саду надо работать, что тебе могут люлей выдать бесплатно, потому что ты не такой крутой, каким хочешь казаться. Что жизнь проще, чем я себе ее представлял.
Губы Алексея нервно скривились, и я даже через экран почувствовала, что ему очень больно.
– И знаешь, Анна, – продолжил он почти шепотом. – От этого осознания мне стало еще хуже… боль такая, прямо не утихает.
К этому звонку я уже была подготовлена, поэтому прекрасно знала, чем его занять. Для начала нужно было привести Алексея в нормальное психическое состояние, чтобы он мог думать и принимать решения. А самый короткий путь к такому состоянию – через физическое тело.
Первое, что я заставила его делать, – бегать по утрам. Он удивился, пожал плечами и вдруг признался:
– Я не был в спортзале восемь лет… А ведь я бывший борец.
Первая пробежка далась сложно. Ноги совершенно не слушались, дыхание постоянно сбивалось. «Вот тебе и бывший спортсмен, – язвительно отметил Алексей. – Сто килограммов живого веса, а не спортсмен. С таким животом только бегать».
От самоуничижающих мыслей отвлек телефонный звонок. Звонила Анна. Алексей перешел с бега на ходьбу и снял трубку.
– Мне только что звонил Ильдар…
– Волнуется обо мне? – тяжело дыша, спросил Алексей.
– И да, и нет. Он спрашивал: отдашь ли ты деньги?
Вытерев рукой пот, градом катившийся по лицу, мужчина остановился. Внутри него что-то сжалось в тугой клубок, готовый вот-вот взорваться.
– Его интересовали только деньги? – выдавил Алексей, стараясь, чтобы его голос не дрогнул. – Этого не может быть! Мы столько лет дружили. И он единственный, кто остался со мной сейчас!
Сколько Стас себя помнил, он всегда рос в неполной семье. У некоторых других детей тоже не было отца. Но отсутствие родителя с лихвой заменяли бабушки, дедушки, тети, дяди. А у него всегда была только мама.
– Почему у нас никого нет? – настойчиво спрашивал он мать, когда ему было лет шесть.
Та в ответ пожимала плечами и, глядя на сына виноватыми глазами, отвечала:
– Так бывает. Мои родители погибли, когда мне было восемнадцать. А сестер или братьев у меня никогда и не было.
– А мой отец? – настойчиво выпытывал мальчик.
– Твой отец… – потупив взгляд, отвечала Ольга. – Он уехал в Москву, когда тебе было полтора года… Ты не думай, он не плохой человек. Просто наши пути разошлись.
Со временем Стас подрос и перестал задавать вопросы об отце. Но не потому, что они задевали мать, а потому, что ничего нового она просто не могла сказать. «Когда-нибудь я разыщу отца, – думал подросток. – И выскажу ему все, что о нем думаю! Как можно было бросить своего ребенка и ни разу даже не позвонить? Даже не спросить: “Как живешь, сынок?”»
Потом злость к отцу внезапно угасла, но вспыхнула с новой силой – уже по отношению к матери. Станислав остро воспринимал, что многие вещи, доступные его сверстникам, для него недостижимы.
– Я хочу телефон! – однажды потребовал он.
– Давай поднакопим, – предложила мама. – И купим тебе ко дню рождения.
– Мне не нужно ко дню рождения! – выкрикнул Стас. – Я хочу сейчас! У нас в классе у всех уже есть телефоны. Только я хожу как бомж!
Ольга тяжело вздохнула. Она прошаркала по полу старенькими тапочками, у которых в нескольких местах оторвалась подошва, и подошла к серванту. Там, в фарфоровой сахарнице, лежали ее сбережения. Женщина достала купюры и быстро пересчитала. На мгновение она задумалась, а затем повернулась к сыну и, улыбнувшись, произнесла:
– А знаешь, если не очень дорогой телефон, то мы можем купить его сейчас.
Улыбчивый и очень любезный парень-продавец уговорил Ольгу взять кредит, и в тот же день Стас стал владельцем новенького крутого телефона. Он радовался и уже предвкушал, как в школе достанет из кармана свой мобильный и как у ребят от зависти откроются рты. Мельком он взглянул на мать, и его сердце сжалось. «Ей же, наверное, тоже что-то хотелось», – внезапно подумал он. Стас подошел к матери и нежно обнял ее, прижав голову к ее груди.
– Мам… Ты не сердишься?
– Конечно нет, – нежно, но уверенно ответила женщина. – Мне главное, чтобы у тебя все было. Ты же знаешь, я живу для тебя.
Мама часто повторяла эти слова – «я живу для тебя». И, помня о них, подросток в конце концов перестал испытывать угрызения совести, когда в очередной раз покупались игрушки, вещи, техника для него.
Стасу было лет пятнадцать, когда он впервые услышал откровенный рассказ об отце. Они сидели с матерью в гостиной, пересматривая новую серию «Звездных войн». Это была его любимая киновселенная. А матери, ничего не понимающей в джедаях, светящихся мечах и межгалактических сражениях, оставалось молча глядеть в телевизор.
Когда в доме внезапно погас свет, Ольга в глубине души даже обрадовалась, что больше не нужно смотреть непонятный фильм. А Стас, разозлившись, выскочил на лестничную площадку проверять пробки. Там от соседей он узнал, что электричество пропало во всем доме. Вернувшись в гостиную, он расстроенно опустился в кресло. И внезапно попросил мать:
– Расскажи что-нибудь.
– Что?
– Ну, например, о моем отце.
– Об отце, – задумалась Ольга. – Ну хорошо. Мы познакомились с ним в Тобольске. Михаил, обрусевший таджик, жил недалеко от нас. Когда погибли мои родители, он очень помог мне и с похоронами, и с дальнейшей жизнью. По-доброму относился ко мне. И в какой-то момент я поняла, что полюбила его.