Некоторое время мы шли молча. Я поглядывала на прохожих, хмурившихся каким-то своим мыслям, и мучительно пыталась понять: они знают, что любят, или тоже разучились заглядывать внутрь себя?
– Наверное, 90 % женщин не помнят, что они сами любят, – продолжила я размышлять вслух, когда прохожие остались далеко позади. – Они останавливаются на пятом пункте – и все! Я спрашиваю: а дальше? И знаешь, их ответ всегда один и тот же: «Я больше ничего не люблю»… Начинаю расспрашивать, и выясняется, что она любит есть голубцы, потому что их любит ее муж. Она любит яблоки, потому что терла их ребенку, когда он был маленький, и доедала за ним. А что сама любит на самом деле – уже и забыла.
Я всегда повторяю своим клиентам: отказ от вещей для себя уводит вас все дальше и дальше от своей сути. Человек начинает забывать, что он любит, какие продукты выбирает, чего хочет. А потом просто перестает чувствовать. Потому что ощущать ту пропасть, которая лежит между тем, что он хочет, и тем, что он делает, – это больно. И он просто теряется в этом мире. Начинает жить для кого-то или вопреки чему-то. Это и становится смыслом его жизни.
– А вот здесь можно поставить диван, – предложила я, указывая рукой на стену.
Мы с Таней стояли посреди небольшой квартиры-студии, которую она недавно купила. Я еще раз обвела взглядом квадратное помещение, задержавшись на белых стенах, еще не успевших просохнуть после покраски.
– Ань, а ты никогда не жалела, что ушла из архитектуры? – вдруг спросила моя помощница.
Я перевела взгляд на нее. Вопрос удивил меня и заставил задуматься. Архитектуре я отдала восемь лет своей жизни. И как бы ни отрицала это, она всегда будет занимать какую-то часть моей души. Но коучинг за эти двенадцать лет уже стал значительно ближе.
– Знаешь, – наконец ответила я. – Это как две стороны одной медали. Я всегда меняю жизнь людей. Работая архитектором, я создавала такое пространство, в котором мои клиенты жили бы комфортно и уютно. А когда я работаю тренером, то, наоборот, делаю их жизнь неуютной, дискомфортной, чтобы они потом могли сами сделать ее уютной. Чтобы вот эта внутренняя работа началась.
Таня молча слушала, не сводя с меня любопытного взгляда, и я решила продолжить тему:
– Мы же все рождаемся через дискомфорт. Наше появление в эту жизнь начинается через дискомфорт. Когда ребенок идет по родовым путям, у него сильно сдавливается тело, ему больно. Первый вдох, раскрытие легких – это тоже боль. Но для того чтобы начать самостоятельно дышать полной грудью, нужно испытать эту боль, нужно пройти через процесс рождения.
– Ты считаешь, что любой рост начинается с боли? – спросила подруга.
– В принципе, да. Любая боль в жизни человека – всегда крик о том, что ему пришло время вырасти. Чаще всего мы этого не осознаем, стараемся уйти от нее или поскорее все замазать зеленкой. Мы не погружаемся в боль, не исследуем ее. Не смотрим: а для чего она нужна, что мне через эту боль приходит? Что я должен понять через нее? Чего я не вижу? И кстати, до физической реальной боли всегда бывает миллион всяких предупреждений. А мы их не видим, потому что нам не хочется это видеть. И даже если кто-то нам скажет об этом, то мы просто его не услышим, проигнорируем.
Я сделала паузу и посмотрела на свою помощницу, пытаясь определить, понимает ли она меня. Таня продолжала смотреть на меня с интересом, в ее глазах светилось одобрение. Да, она меня понимает, поэтому можно было продолжить.
– Астролог видит, через какие болевые точки человек может пройти в своей жизни, но сам человек не хочет этого слышать. От астролога он хочет узнать только одно: какой классной жизнью может жить. А «классной жизни» просто так не бывает! Вообще мечты о классной жизни – это иллюзия, самообман. Если мы будем в них верить, то на нас свалится огромное количество боли.
– Так, – выдохнула Таня. – Именно поэтому ты отказалась от курсов и консультаций по астрологии?
– Да. Меня недавно спросили: «В чем разница между астрологией и коучингом? Ты и там, и там консультируешь людей». В принципе, да, но через астрологию я не могу влиять на людей, а через коучинг могу ставить их голову на место. Мне говорят: «Но это же эго. Ты же не Бог, зачем тебе влиять?» – «Не бог. Но я хочу качественно изменить жизнь человека». Вот что я отвечаю.
В эту самую минуту, когда мой внутренний компас указывал на философствование, в сумке протяжно завибрировал телефон. Я подняла трубку, намереваясь произнести приветственное «алло», но не успела. На том конце провода послышались рыдания и короткие отрывистые фразы:
– Анна… я не могу… мне так плохо… я боюсь… что мне делать?
Ну что ж, придется быстро перевести стрелку компаса и поспешить на помощь.
Если бы Володе сказали, что нашу планету атаковали инопланетяне, он бы, наверное, меньше удивился, чем в ту минуту, когда услышал предложение Ксюши.
– Я с удовольствием, – поспешно выпалил он, опасаясь, как бы его бывшая жена не передумала. – Я могу заехать за вами и свозить вас в больницу… Так будет удобней?
– Да, – согласилась она. – Это будет неплохо.
Владимир положил трубку. Футбол, да и команда, за которую он болел, перестали его интересовать. Это все словно отошло на второй план. Теперь его занимало только одно – завтрашняя встреча с дочерью. Он не видел ее уже несколько месяцев и очень соскучился. «Интересно, а она меня узнает? И что она обо мне думает? Не понимает, наверное, куда пропал папка… А может, ей теща с Ксюшей уже объяснили, куда я пропал… Сказали, мол, папка у нас… козел».
И он отчетливо вспомнил узколобую Катеньку, Ксюшину маму, и тихого, безмолвного отца. Как-то они с тестем выпивали в бане, когда им обоим было отказано в позволении ночевать в доме. Вот тогда подвыпивший Ксюшин папа разоткровенничался.
– Я, когда Ксюша маленькая была, – произнес он, привычным жестом опрокидывая в горло стопку и занюхивая соленым огурцом, – развестись хотел с Катенькой. Сразу пригрозил ей, чтоб не смела меня унижать и обзывать по-всякому. Смотрю, не помогает. Вот тогда и говорю ей: хочу, мол, развестись…
– А она что? – спросил Володя, закусывая водку.
– Ну что она, – ответил тесть. – Просить стала, чтоб не уходил.
Володя скривился, понимая, что вряд ли Катенька стала бы просить. Скорее приказала, накричала, а может, придумала бы какую-нибудь уловку.
– А потом она и говорит, – продолжал тесть. – Разведешься со мной – вообще не увидишь Ксюшу!
Тесть шмыгнул носом и мизинцем стряхнул слезу, навернувшуюся на глаза.
– А я смотрю на свою дочурку, – продолжал он. – И думаю, как же она будет расти без меня? Кто же ее баловать будет? Кто на руках носить станет? Вот и не решился разводиться.
– А сейчас? – спросил Володя. – Ксюша выросла. Почему сейчас не разводитесь?
Тесть опрокинул еще одну рюмку, снова занюхал огурцом и, скривившись, произнес:
– Да куда ж мне теперь идти? Да и привык я к своей Катеньке. Она хоть и кричит много, но баба хозяйственная… И Ксюша такая же… – тесть захрустел огурцом, – хозяйственная, – добавил он, разливая по рюмкам водку.
Машенька за те несколько месяцев, что Володя ее не видел, подросла и неуловимо изменилась. Она минуту внимательно смотрела в его лицо, а потом радостно заулыбалась и протянула к нему ручки.
– Признала, – обрадовался Володя.
– Ну естественно, – согласилась Ксюша. – Она же помнит тебя, тем более что я постоянно показываю ей твою фотографию и рассказываю, что папа сейчас занят. А когда освободится, то обязательно придет.
Володя с удивлением посмотрел на бывшую жену. Ему даже показалось, что перед ним стоит не та женщина, которая кричала, надрывая голос: «Дебил! Иди спать в баню!», а его родной Лисенок, которого он несколько лет назад встретил в кофейне. Но призрачное видение растаяло так же стремительно, как и появилось.
Отправив Машеньку ползать в надувной лабиринт, Владимир с Ксюшей смогли остаться наедине, и он наконец заговорил о дочери:
– Я очень хочу видеться с Машенькой, хочу помогать вам деньгами.
Ксюша рассмеялась. Этот смех мгновенно отрезвил Володю. «Боже, как я мог увидеть в ней Лисенка?» – пронеслось у него в голове.
– Деньгами? – переспросила Ксюша. – Ты? Помогать деньгами? Да у тебя не было денег даже на билет в кино! Это я тебя водила в кинотеатр!
Володя тяжело вздохнул и вновь подумал, как правильно сделал, что вовремя расстался с этой женщиной.
Она не знала, что он вновь занялся бизнесом. Начал продавать принадлежности для кальяна. Его бизнес успешно шел в гору. Владимир вспомнил, как похвастался своими успехами Анне, и она его поддержала: «Правильно, Володя, ты молодец! Твоя суть – быть продажником. Поэтому открывай фирму, торгуй. У тебя получится. Скажу тебе больше: ты сможешь продать все что угодно, хоть уши мертвого осла!»
Он взглянул на Ксюшу и еле заметно улыбнулся. Не хотелось рассказывать бывшей жене ни о новом бизнесе, ни о деньгах, исправно поступающих на его счет.
– Давай поговорим о Машеньке, – произнес Володя. – Договоримся, как будем растить дочку.
– И как же мы ее будем растить? – поинтересовалась Ксюша.
– Я не против совместных прогулок, – начал Владимир.
– Хм-м! – вырвалось у Ксюши. – Совместных?
– Не хочешь вместе, я могу забирать ее на два-три дня. Да пускай у меня хоть неделями живет, не вопрос. Я разберусь. Если что, няню найму. Ксюш, я готов разгрузить тебя, чтобы ты могла личную жизнь устраивать, а я мог видеться с ребенком.
Ксюша напряженно смотрела вдаль, прищурив зеленые глаза, и, казалось, совершенно не слышала, что говорит ей Владимир. Затем, повернув к нему голову, уверенно произнесла:
– Я подумаю. Возможно, я буду разрешать тебе видеться с Машенькой… время от времени.
На прием ко мне Владимир пришел рассерженный и взвинченный.
– Что случилось? – спросила я, протягивая ему кофе.