Студенты светского вуза однажды спросили: как Церковь отбирает будущих священников? Не планирует ввести какие-то научные критерии оценки способностей – психологические, например? Ответил, что главное в Церкви – это отношения «учитель-ученик». Да, в семинариях и академиях людям преподаются знания, но в первую очередь дается навык жизни в церковной общине, а через это – особое воспитание. Такой же опыт будущий пастырь получает, трудясь как послушник в монастыре, как псаломщик в приходе. Именно поэтому Церковь сейчас спокойна за большинство священников, рукоположенных без образования, но с хорошей церковной практикой.
Впрочем, если учитель плохой, то и ученик может унаследовать его грехи и несовершенства. Многие искажения пастырской и монастырской практики «тиражируются». Вот почему воспитание, данное в отдельной общине, так важно поверять, а иногда и исправлять опытом всей Церкви. Вот почему так важны духовные школы, равно как и общение их между собой, связь со всем церковным организмом.
Подчас выпускники семинарии оказываются совершенно беспомощны на приходе. Говорят: «Нас учили одному, а нужно совсем другое». Да, за последние годы семинарская учеба приблизилась к приходской жизни. Но не дать ли возможность семинаристам летом проходить практику в образцовых, крепких, сильных традициями приходах? Так, чтобы студент мог попробовать себя не только на клиросе и в алтаре, но и в катехизаторской, благотворительной, образовательной работе? Побыть одно лето алтарником, второе – церковным бухгалтером и юристом, третье – учителем воскресной школы для детей и взрослых? Польза для будущего пастыря была бы неоценимая.
С какого-то момента своего служения священник почти полностью перестает сталкиваться с критикой. Хороший батюшка, хороший, а если и сделал что-то неправильно – так это он не сам, его обманули, «подставили»… Наша церковная среда подчас слишком убаюкивает, не дает посмотреть на себя со стороны, усомниться в своей «всегдашней правоте». Как знать, может быть, иногда и полезны для нашего смирения и для нашей самокритики выпады атеистов, разные критические статьи – пусть даже несправедливые. Все-таки священник, сталкивающийся со враждебным «миром», подчас оказывается гораздо более духовно здоровым, чем тот, кто общается исключительно с прихожанами и собратьями по служению.
Когда у нас начали восстанавливаться и вновь открываться приходы, их первые настоятели понесли на себе очень редкую миссию: заново создавать приходскую традицию – литургическую, пастырскую, общинную. Это дает великие возможности и одновременно налагает великую ответственность. Через многие десятилетия, а то и через несколько поколений люди будут вспоминать: так было при отце NN, это еще он установил… И вот сейчас батюшки, подчас молодые, определяют, хорошие это будут «установления» или плохие, будут о них вспоминать как о вершинах духа или как о расхолаживающих «обиходных привычках».
Где мера вкуса и разумности в «технической модернизации» нашего клира? Я был приятно поражен, когда мы вселялись с одним архиереем в гостиницу, и тот сразу же спросил: «У вас есть Wi-Fi?» А вот уже неприятно удивила меня фраза одного архимандита на церковной конференции, который говорил об «интеграции креативного потенциала» православной среды. Через Wi-Fi можно передать что угодно. Но некоторые модные термины несут в себе и свой смысл, не всегда христианский по сути.
Одна из проблем православных СМИ – в том, что многие из них отождествляют церковную жизнь с жизнью внутриприходской или внутримонастырской. Сколько православных журналов, газет, сайтов, радиопрограмм повествуют главным образом (или исключительно!) о новостях жизни епархий и приходов, о вещах, важных только для духовенства, приходского «актива», церковных бухгалтеров и юристов… Хорошо, если попадаются содержательные проповеди, статьи о церковном искусстве, пастырские ответы на вопросы. Но и эти материалы иногда сделаны так, будто их цель – показать: наш храм более красивый, чем соседний, а отец Алексий искуснее в слове, чем отец Иоанн… То есть опять-таки издатели ориентируются не на просвещение народа, а на то, чтобы «утереть» нос кому-то из своей же корпорации. И если приносят в такое издание текст, говорящий, к примеру, о православном отношении к банковскому проценту или к демократии, – в ответ раздается унылое: «Нет, мы политикой не занимаемся… Нам бы что-нибудь про знаменное пение…»
Про знаменное пение писать надо. Понимая, впрочем, что интересуются им по всей России тысяч десять человек. Нужно писать и об устроении приходских дел. Понимая, что все духовенство, старосты, регенты и прочие церковные работники – это по всей России тысяч сто пятьдесят. По всей нашей Церкви – тысяч триста. Включая сторожей и певчих. Прихожан, которым есть дело до церковной «кухни», еще наберется, может быть, с полмиллиона. И если православные СМИ будут нацелены только на них – они так и останутся «професиональными», «корпоративными», причем в гораздо менее широких границах, чем СМИ для железнодорожников или, скажем, для футбольных болельщиков.
Хотим ли мы замкнуться в таких рамках? Если нет, то нам нужно понять, что церковная жизнь и епархиально-монастырско-приходские дела – это не синонимы. Что «профессиональная» (а не пастырская в широком смысле!) жизнь духовенства никому, кроме него, обычно не интересна. Сегодня совершенно необходимы православные СМИ для народа, говорящие об экономике, политике и культуре, обсуждающие решения власти, мировые проблемы, новые фильмы и книги, поднимающие проблемы семьи и «частной жизни»… Миллионы православных людей желают слышать голос Церкви, говорящий обо всем этом. И рассуждать с православной точки зрения о том, что волнует современника, можно и нужно.
СМИ, так говорящие, у нас уже есть. И от того, что их делают православные миряне, а не приходы или епархии, они не становятся менее церковными. Проектов таких СМИ – все больше. Мне их приносят буквально каждый месяц. О том, что подобные СМИ нужны, не говорит только ленивый из ленивейших. Но вот почему-то ни епархии, ни монастыри, ни православные предприниматели, как правило, средств на них не выделяют. То ли боятся, то ли предпочитают издать маленьким тиражом какой-нибудь глянцевый календарь с изображениями «любимого отца наместника» или «социального ответственного бизнесмена Ивана Петровича Сидорова». А ведь сейчас – время, когда нужно продать одежду свою и купить меч (см. Лк. 22: 36), меч словесный, без которого мы потерпим поражение, растеряв все накопленные земные блага и не исхитрившись отсидеться ни за какими стенами.
Страна и мир
Мы, русские православные христиане, нередко склонны к черно-белому мышлению. Это касается многого – в частности, интерпретации истории и особенно оценки исторических личностей. Либо абсолютный злодей – либо абсолютный герой и святой. Вот возьмем споры о Сталине: для одних он убийца и монстр, для других – чуть ли не тайный ревнитель Православия.
В этом человеке было много перемешано. На нем – личная и бесспорная вина за гонения на Церковь, за уничтожение храмов, за гибель и страдания новомучеников. Насколько известно, и тени раскаяния за те преступления у Сталина не было. Но он же, когда это было для него политически выгодно, расширил для Русской Церкви рамки свободы и даже посодействовал укреплению ее международного влияния. Не думаю, что это говорит о нем как о тайном христианине и чуть ли не «строителе Третьего Рима». Просто у него, как у бывшего семинариста и человека, не лишенного исторических знаний, должны были присутствовать интуиции, которые подсказывали: укрепление российских религиозных центров, снижение зарубежного на них влияния и повышение их собственного авторитета в мире – всегда на пользу государству. Это понимали цари и имперские министры, почему не мог этого понимать и глава Советского Союза? Но – повторюсь – это была скорее прагматическая политика, лишенная предрассудков марксистской идеологии, а вовсе не свидетельство «тайной христианской миссии».
И в Сталине, и во многих других исторических личностях было хорошее и плохое. То же самое относится и к каждому человеку. Даже к святым, которые нередко ошибались и грешили. Но от этого их подвиг – подвиг борьбы с грехом – совершенно не умаляется. И правда этого подвига всегда для людей более убедительна, чем ретуширование истории, чем превращение реального человека в лакированную картинку.
В шестидесятые-восьмидесятые годы советская элита почти уже не верила в коммунизм. Да, повсюду висели портреты Маркса и Ленина, а пропагандистский аппарат продолжал накачивать население коммунистическими идеями, но «передовая часть» советского общества и тогдашней власти фактически имела другую веру – самую что ни на есть либерально-технократическую. Интеллигенция исповедовала культ науки, которая должна была решить все проблемы, включая духовные. Ему на смену пришел культ «общечеловеческих ценностей», культ «мира во всем мире».
В центре этих культов – вера в человеческий разум и приоритет земной жизни над всем прочим. Удивительно, как вроде бы неглупый Запад не понимает, что в Советском Союзе в течение тридцати лет существовал самый настоящий либеральный тоталитаризм, к которому сами западные страны сегодня идут семимильными шагами. Именно он, а вовсе не «коммунизм», потерпел сокрушительное поражение в начале девяностых. И именно его печальный итог должен кое-чему научить западных сциентистов и «общечеловеков». Общество, живущее «своим умом», без Бога, ради мирного набивания брюха и кошелька, – всегда обречено на провал.
Наш народ трудно победить на поле брани. Трудно обмануть или перехитрить, трудно поработить средствами политики и дипломатии. Трудно подчинить экономически. Но вот зато нас очень просто поставить на колени, разделив и посеяв смуту – в ней мы готовы идти друг против друга до конца, объединяясь с любыми неприятелями. Вот почему так важно сделать единство главной нашей целью. И идти к ней, жертвуя даже самыми любимыми и дорогими амбициями.