сего.
Можно ли молиться с инославными? В разные эпохи ответ на этот вопрос давался по-разному.
В первой половине XX века, когда была необычайная надежда на единство со многими западными христианами – на единство в истине, хранимой Православной Церковью, – такая молитва воспринималась как знак грядущего примирения и общения в Таинствах. Точно так же мы молились вместе с пастырями и чадами Русской Зарубежной Церкви, даже пребывая в разделении, ибо надеялись и верили: придет день, когда мы вновь будем одним Телом Христовым.
Надежда на единство в истине с последователями западных конфессий не исчезала и почти всю вторую половину прошлого столетия. Не исчезала – но становилась все меньше. И все реже участвовали представители Русской Церкви в «межконфессиональных» молитвах. Сейчас такое участие – по крайней мере на встречах Всемирного совета церквей – практически прекратилось.
И главная тому причина – изменившийся характер либеральной части протестантского мира.
В самом деле, о чем молиться вместе с теми, кто считает Христа только социальным реформатором, с теми, кто убежден, что Он «одобряет» однополые союзы, с теми, кто вообще не верит в Его Воскресение? Нет, эти люди молятся не Христу, а кому-то еще. В лучшем случае – придуманному ими самими фантому. При этом удивительно, что в совместных молитвах с такими людьми участвуют греки, румыны, делегаты некоторых других Поместных Церквей. Неужели все еще надеются на покаяние и обращение? Или просто боятся быть «невежливыми» в глазах западного истеблишмента?
Отдельный вопрос – о молитве с католиками. Очевидно, что они наиболее близки к нам по догматическому учению, а по нравственному почти с нами совпадают. По классификации еретиков, раскольников и «самочинников», которую оставил нам святой Василий Великий, католиков вряд ли можно без рассуждения отнести к первой категории. Впрочем, надежды на воссоединение с ними также оскудевают. В своем учении о себе как о единственном средоточии подлинной церковности – что соединяется с идеей обязательной верности Римскому престолу – Католическая Церковь не только не изменилась ни на йоту, но лишь еще более укрепилась.
Однако, думаю, ничто не должно мешать нам, будучи приглашенными, молчаливо присутствовать или произносить речи на инославных богослужениях, а уж тем более поклоняться святыням древней Церкви – нашим святыням! – в храмах, где сейчас служат католики. Только делать это надо по строго православному чину, так, чтобы никто не обвинил нас в смешении вер. И пусть наша молитва, наше слово, само наше присутствие становятся свидетельством красоты и духовной силы Православия.
Некоторые русские православные участники межхристианских встреч, особенно в семидесятые-девяностые годы, привыкли говорить на Западе одно, а дома – другое. Главное было – всем понравиться, и там и там сорвать аплодисменты. Так же сейчас поступают многие западные православные. Но в век интернета, когда то, что ты сказал в Женеве, через пару часов уже известно в Москве или Афинах, такое, слава Богу, уже невозможно. Приходится – и опять же слава Богу – в ущерб лицемерно-хорошим отношениям, всяческим любезностям и приятностям говорить нашим западным собеседникам о том, что реально думают и делают в нашей Церкви. Даже если пацифистам не нравится, что у нас освящают ядерные ракеты. Даже если шведские лютеране ужасаются, понимая, что у нас вряд ли кто-то признает крещение, совершенное пасторшей, «женатой» на другой пасторше. И что молиться с ними мы не будем. Так гораздо лучше, чем прятать глаза, боясь быть «нецивилизованными». Правда, кто-то в очередной раз удивится: «А почему так? Мне вот отец N говорил, что вы вообще-то толерантные, только вот демократии и плюрализму должны подучиться да в рынок войти…»
Мне уже приходилось писать о том, что на Западе многие готовы «умиляться» Православием, но только в очень определенном его варианте. Умиление вызывают пустыня, сельская идиллия, избранные духовные размышления, записанные беседы пастырей с духовными чадами и, конечно же, рассказы о жизни в условиях гонений. Но при этом наши западные друзья словно не замечают, что восторгаются Православием усеченным, обкраденным, вовсе не таким, каким хотели бы его видеть мы, православные христиане.
Частные размышления и духовные беседы немыслимы без соборной жизни Церкви в ее полноте. Времена гонений даются Богом не для того, чтобы кто-то ими с легкой грустью «умилялся», а для того, чтобы достичь победы, после которой нет уже никакого «плюрализма», но торжествует единственная Божия Истина, осуществляется Божия воля – «яко на небеси и на земли». Если жизнь Церкви ограничивается пустынями и глубинками, то это признак болезни. Православие, питаясь молитвами пустынников и трудами сельских общин, всегда и неизбежно стремится устроить по законам Царства Божия жизнь всего общества, включая столицы и дворцы. Лишить нас этого, признать за нами место лишь в отдаленных уголках социума – значит не любить и не понимать нас. «Вычленять» из Православия только то, что удобно и что не угрожает сытой жизни человекобожеского общества, не будит его совести, – значит не услышать в нашем послании главной, спасительной вести.
Удивительно, что некоторые люди используют молитву для… публичного самовыражения. Во Всемирном совете церквей экуменические молитвенные церемонии подчас становятся средством политической агитации – против социального неравенства, за права женщин, в поддержку какого-нибудь проекта… То благословение в конце молитвы обязательно должна произнести женщина-епископ, то нужно непременно исполнить «социально-ориентированную» пантомиму, то каждый должен упомянуть (в молитве!) экономические проблемы своего континента… Никто не говорит, что решать их не нужно. Но перед кем все-таки молятся эти люди – перед Богом или перед телекамерами? Впрочем, обратимся и вовнутрь Православия. Сколько мы думаем за богослужением и за подготовкой к нему о красоте облачений, о «репертуаре» хора, о голосовых достоинствах диаконского чина? В самом деле, не на сцене ведь находимся…
В одной французской католической газете прочел статью, призывающую православных к общему празднованию Пасхи. Естественно, нам объясняется, как полезно христианскому Востоку принять западную пасхалию. И как вредно ее не принимать. В ход идут все аргументы, все «кнуты» и «пряники». Смените календарь – и вас лучше будут понимать на Западе, где вы живете в меньшинстве, в диаспоре. Выбросьте «отстающие часы» – и наша радость будет общей. Последуйте примеру доброго самаритянина, перейдите границы условностей, – и люди к вам потянутся. Помните, что все разделения от диавола, а единство от Бога. Наконец, позаботьтесь о мире, о взаимном общении, о проповеди среди обмирщенных людей! Читаешь все это – и сразу же задаешься очень простым вопросом. Братья-католики, если вам так дороги мир, общение и жажда совместной проповеди, если вы так хотите вместе воспеть «Христос воскресе», – никогда не думали о том, чтобы изменить свою собственную пасхалию? Об этом в статье нет ни слова, ни намека…
Еще два слова о том, что христианам якобы нужно бежать за «прогрессом» и за общественным мнением. Отец Войцех Гертых, один из наиболее умных сегодняшних католических богословов, ближайший советник Папы, однажды произнес прекрасные слова: «Тот, кто в Церкви хочет быть модным, очень быстро устаревает».
Один профессор-католик называет Реформацию «деформацией», а реформированные церкви – «деформированными». Оставим без комментариев, а то пасторы этих церквей опять обидятся и будут озабоченно спрашивать: «Вы все-таки считаете нас христианами или нет?»
Впрочем, российские «лидеры общественного мнения» иногда сильно наговаривают на протестантов, приписывая им ультрарыночное мышление и чуть ли не социальный дарвинизм. Вот однажды Петр Авен написал, что Россия должна наконец принять «протестантскую этику», главный принцип которой банкир формулирует так: «Богатство – отметина Бога». Но на самом деле даже баптисты и пятидесятники отнюдь не отрицают идей умеренности, христианской справедливости, помощи тем, кто не может заработать себе на хлеб. Не одобряют они и вызывающей роскоши.
А самая интересная метаморфоза произошла с реформатами – преемниками тех самых кальвинистов, которые создали веберовский «дух капитализма». Сегодня руководители реформатских церквей стали самыми настоящими левыми. Современную мировую экономическую систему они фактически приравняли к ереси. Вот что постановил собор реформатов мира в 2004 году: «Мы отрицаем культуру прогрессирующего потребительства, конкурентную алчность и эгоизм неолиберальной системы глобального рынка, равно как и любой другой системы, отрицающей альтернативы… Мы отвергаем идеологии и экономические режимы, ставящие прибыль выше людей». Участники конгресса осудили «теологию, утверждающую, что Бог – только с богатыми, а в бедности виновны сами бедные». Итак, прямые идейные потомки Жана Кальвина и Джона Нокса вовсе не одобряют всего того, что, если верить Веберу, выросло из первоначального реформатства. Не стоит ли к этим людям внимательно прислушаться?
На одной конференции некий лютеранский пастор сказал: «Давайте уберем из Евангелия слово “Бог”, и оно станет платформой для диалога с атеистами». Может, тогда лучше вообще о Евангелии не говорить? Там так много «недиалогичного»… Оставить только про левую щеку да добавить что-нибудь про экологию и демократию.
В начале девяностых западные христиане привозили в Россию немалую гуманитарную помощь. Это очень помогло нашим приходам, монастырям, епархиям в момент, когда многие люди находились на грани голода. Но была ли такая помощь искренней? Правы ли были те, кто тогда говорил: «Вот, покупают души за похлебку»? Уверен, что миллионы простых людей на Западе оказывали такую помощь от чистого сердца, ничего не требуя взамен. Как не вспомнить студентов, которые работали на восстановлении наших храмов, прихожан, которые собирали вещи, церковных активистов, которые приезжали в далекую Россию, отдавали то, что привезли, и смиренно удалялись…