огда не существовало единого для всех и равно понятного для всех же блага. Это сугубо либеральное словоблудие уже дорого обошлось нашему доверчивому народу. Стоит ли пытаться опять разыграть эту битую карту «восстания масс», о которой писал и предупреждал об опасности такого моделирования политической ситуации еще в XIX веке Гюстав Лебон?
У авторов угадывается очень смутное представление о тех реальных ценностях нашей истории, о традиционных институтах, в которых только и может правый взгляд усматривать определенный инструмент в деле возрождения в России традиционного государства в целом.
Зато у них присутствует вот какая установка: желая понравиться всем и всякому, они предпочитают винегрет и мешанину либеральных, коммунистических и правоконсервативных понятий, воображая, что этот салат — есть высокий образец современного политического творчества. При этом и не подозревая, как мы указали выше, что в действительности находятся в одном окопе с современными неолибералами, стремящимися преодолеть совершенно очевидный мировоззренческий кризис системы такой же точно мешаниной из рынка и патриотизма. Эта толерантность происходит только от незрелости собственной позиции, от непоследовательности в отстаивании традиционных, «консервативных», если угодно, ценностей.
Вообще такой кисель никак нельзя назвать фундаментом некоего чаемого правого единения. В документе нет четкости структурного мышления, трезвого понимания того, в чем источник фундаментальных ценностей России, как исторически существовавшего традиционного общества.
Все ошибки «манифеста» вытекают из неумения его авторов поставить правильный диагноз того давнего заболевания, которое переживается Россией на протяжении как минимум последних 150 лет. А ведь неправильная диагностика ведет и к неправильному лечению. Впрочем, язвы современного общества, его самые уязвимые болезненные точки, определены в сущности верно. Вот только, пользуясь лекарствами современного мира, болезни этого мира не вылечить!
Для современного правого движения крайне важно избавиться от позорной интеллектуальной зависимости от словаря и символов либералов. Использование вышеуказанных вербальных инструментов определения действительности, даже меняя плюсы на минусы, не делает людей автоматически консерваторами, а оставляет их, в лучшем случае, на уровне «либеральных еретиков» — как для самих либералов, так и для людей, исповедующих традиционные ценности.
Для верных политических ориентиров мы должны дать себе отчет в том, что такое, собственно, есть Традиция, в четкой, отточенной формулировке, которой сможем определить правильный путь к духовному и политическому возрождению русского народа и сформировать верный понятийный политический словарь правого лагеря. И мы сделаем шаг в этом направлении в следующей главе книги.
Не просто из «чудесных камней прошлого возведем прекрасное будущее», как призывал Рерих, но непременно и только из краеугольных камней вечных духовных ценностей мы можем воссоздать Храм нашей национальной жизни! В силу только этого следует отказаться от смешивания таких понятий, как «верность традиции» и «консерватизм».
Поняв это, мы можем только улыбнуться, прочитав призыв к обществу начать движение к консерватизму для обретения счастья. К консерватизму нельзя двигаться, это не динамика, а статика, какими бы софизмами нам ни пытались сейчас доказать обратное. Тем более прорыв в будущее абсолютно немыслим при попытке консервации старого багажа. Здесь авторам надо определиться, кто они: крепящие тыл завхозы исторического антиквариата или бойцы штрафных рот, идущие в прорыв без оружия, в нашем случае — идеологического, если не считать «берданки консерватизма», вычитанного в умных книгах вчерашними пионерами и комсомольцами.
Я вовсе не за использование понятия «Традиция» в пику консерватизму. Просто оно — продукт западной историософской мысли, не способное описать полноту духовного и исторического опыта России. Но за неимением лучшего, берем «научный традиционализм» временным рабочим инструментом на потребу дня.
Чтобы «манифесту» иметь определенную политическую ценность и стать фундаментом объединения правых сил в России (или даже катализатором такого единения), ему необходимо действительно быть, а не называться «правым», отказавшись от либеральной риторики и прогрессистских идолов современности. Только полное изживание либеральной утопии, тотальное обращение к традиционным ценностям может обеспечить документу строгую внутреннюю логику. В его же настоящем виде «манифест консервативной идеологии» не только не способствует формированию истинно правой политической силы в России, но и подрывает возможность хоть как-то отстаивать необходимость такой силы на идейном поприще.
Только действительно традиционные ценности, основанные на христианском императиве, могут обеспечить документу единственно необходимый философский базис, без которого ни объединительная, ни созидательная политическая работа немыслима.
Именно этот императив и положен краеугольным камнем в нашем дальнейшем повествовании.
Глава II. Монархический принцип правления в XXI веке
Каковы возможности возрождения монархии в нашей стране сегодня, а также надежды и опасности, связанные с бездуховной монархической реставрацией
Вступление
Современное состояние общественно-политического сознания в деле осмысления произошедшей с Россией катастрофы 1917 года и последующего за этим Советского периода, с крахом последнего и утратой всяких разумных и самобытных перспектив развития общества и государства, не может не удручать. Все споры последнего времени, гротескные поиски некой национальной идеи на фоне совершенно разрушительного копирования западных общественно-политических образцов построения республиканского государства с институтами, показавшими свое чудовищное противоречие с традиционной национально-государственной культурой многих европейских этносов (и особенно русского), заставляют серьезно задуматься о нашей способности не только правильно ответить на вопрос, что есть государство в целом — современное государство как определенный этап развития или деградации сего института, и русское государство в частности, в его исторической ретроспективе и перспективе, — но и правильно наметить возможные пути истинного, исторически обусловленного и нравственно оправданного возрождения России и ее народов.
Но мы обязаны найти ответ на этот вопрос, чтобы перестать двигаться на ощупь в потемках ветхих, отживших свой век теорий государства эпохи Руссо и Великой Французской революции. Теорий, низведших уже не одну блистательную европейскую монархию до второсортной по сегодняшним политическим меркам страны, с трудом балансирующей на грани между лоском внешней атрибутики европейского гранта и внутренним содержанием полубанановой республики. Речь идет не только о России, но и о самой родине этих разрушительных идей — Франции.
Сначала отметим один потрясающий парадокс, взятый из области нашего общеупотребительного лексикона, который вскрывает глубинные пласты подсознательного восприятия не только массами, но и интеллектуальной элитой истинных основ государственной власти в России, если угодно — фундаментального кода, своеобразного ДНК нашей национально-государственной жизни.
С формальной точки зрения сейчас в России установилась та самая республика со всей классической атрибутикой, о которой мечтали столько поколений выродившейся в паразитарный класс аристократии, либеральной интеллигенции, мещан и русских буржуа. У нас выборный президент и выборный парламент. К этому антуражу добавляем Конституцию и три ветви власти: исполнительную, законодательную и судебную. У нас «вожделенная» демократия. И речь сейчас даже не о том, что в реальности народные массы еще никогда не были так отчуждены от власти и государства в целом. Мы отметим иной аспект.
Обсуждая проблемы России, ее экономические и социальные задачи, никто никогда не употребляет такие речевые обороты, как: «у нас в республике», «республика заботится о своих гражданах», «в республике решаются задачи по обеспечению экономического роста» и т. д. Но всегда и везде мы слышим словосочетания: «наше государство», «государственные задачи», «государственное строительство». Ведь это поразительный этимологический парадокс, что, живя в республике, мы называем ее государством! Дело не в простом словоупотреблении, ведь «государство» и «республика» — отнюдь не синонимы. За этими словами совершенно разная реальность существования народа или народов в определенных границах, разное понятие суверенитета, взаимоотношений личности и власти. Такое смешение или прямая подмена понятий происходит не по злому умыслу властей предержащих или таинственных жрецов-кукловодов. Здесь перед нами налицо полное непонимание традиционных основ государства современным обществом и властью. Но ведь народ интуитивно чувствует корневую необходимость этих основ, их фундаментальную заданность всей нашей историей, всем нашим национальным духом, характером. Перед нами важнейший аспект интуитивного национального чувствования необходимости священных основ власти. Именно так! И именно по этой причине Россия для нас всегда — Государство и никогда не республика.
Так не пора ли нам самим себе ответить на вопрос, что есть государство?
Но дать очередное или старое определение государства — значит, по сути, не ответить на наш вопрос вообще. Многочисленные определения были даны, но в действительности они не описывают никакую реальность вообще. Всегда определяется некое абстрактное государство, не существовавшее в природе. Иногда обобщения носят столь расплывчатый характер, что, будучи верными по существу, они не дают ответа о конкретных параметрах институтов государственной структуры. По Гегелю, государство есть творческое начало истории; политика — это история. Маркс же мыслит историю вне государства, он смотрит на нее как на борьбу партий, очерченных конкретными хозяйственными интересами. Сугубо материалистический, рационализированный до предела подход к истории и проблеме государства есть исключительно узконациональный, а не универсальный, английский подход. Такой подход совершенно не способен описать реалии Русской истории, ее основные мотивы, индивидуальную и коллективную мотивацию поведения ее участников. Мы до сих пор не способны дать определение, что есть традиционное Русское государство, в котором чаем обрести векто