ное происхождение религии, обвинял духовенство в невежестве и шарлатанстве. По доносу протоиерея московского Архангельского собора Петра Алексеева труд Аничкова был передан на отзыв московскому митрополиту Амвросию. Он счёл диссертацию Аничкова «соблазнительным и вредным сочинением». Автор, по словам Амвросия, восстал против христианства и проповедовал «атеистические мнения», опираясь на «материалистов и атеистов античности». По настоянию синода книга Аничкова была публично сожжена палачом в Москве на лобном месте. Синод потребовал также, чтобы Московский университет не печатал в дальнейшем «веры касающиеся неосторожные сочинения».
Аничков не понимал классовой сущности религии и не преодолел деистических взглядов, но его труд для того времени был выдающимся событием.
Атеистические взгляды Аничкова разделял также проф. С. E. Десницкий, считавший, что церковь враждебна подлинной науке и является виновницей многих войн и социальных бедствий. Профессор И. Мельман в своих лекциях также выступал против церкви и религии, он говорил, что произведения классиков полезнее, чем творения святых отцов. По доносу московского митрополита Платона Левшина, «митрополита-философа», Мельман был схвачен и отправлен в Тайную канцелярию. После пыток его выслали в восточную Пруссию, где в припадке помешательства он покончил с собой2.
В годы реакции, наступившей после Отечественной войны 1812 года, религиозное воспитание в высшей школе было усилено. В инструкции по наблюдению за студентами особое внимание обращалось на так называемое нравственное направление преподавания. От университетской полиции требовалось, чтобы на уроках профессоров не допускалось ничего, «колеблющего или ослабляющего учение нашей веры»; чтобы студенты учили закон божий «с той внимательностью, какой требует важность сего дела». Студенты были обязаны в праздничные дни посещать церковь, а в будни собираться на молитву. Инструкция требовала также, чтобы студенты читали евангелие по славянскому тексту «с толкованием св. отцов и учителей церкви»3. В университете установили казарменный режим. Студентов обязали иметь у себя библию, ввели общие молитвы, посты, обязательную исповедь и причащение. На стенах аудитории развесили картины на религиозные темы, преимущественно устрашающего характера4.
Ректор университета и его доверенные лица должны были посещать лекции и тщательно следили за тем, чтобы «дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учение православной церкви в преподавании наук философских, исторических или литературных»5.
Был установлен полицейский надзор за тем, что читали студенты, систематически проверялись университетские библиотеки с целью выявления книг, «противных вере, правительству и нравственности». Требовалось, чтобы среди студентов «отнюдь не обращались подобные сочинения»6.
Контроль за Московским университетом осуществлял попечитель, «фрунтовый генерал» А. А. Писарев, один из тех, кто для сохранения крепостного строя считал необходимым ликвидировать просвещение и уничтожить книги. По словам современников, именно этого «фрунтового генерала» имел в виду Грибоедов, когда писал:
Я князь - Григорию и вам Фельдфебеля в Вольтеры дам…
Наблюдение за преподаванием в высшей школе вело не только министерство просвещения и его местные органы, но и царская охранка. III отделение, недовольное постановкой преподавания в Московском университете, доносило, что в нём «нет сочетания изучения наук со светом божественного учения, а вместо этого профессора знакомят студентов с пагубной философией нынешнего века»7.
После подавления восстания декабристов из Московского университета особенно решительно изгонялся «опасный дух вольнодумства» и «надменные умствования». C этой целью было сокращено преподавание общественных наук, расширено преподавание богословия и церковной истории.
Для изгнания «духа вольнодумства» в 1832 г. была назначена ревизия университета, которая ставила своей задачей перестройку университетского образования в духе «самодержавия, православия и народности».
За «неуважение к предметам христианской религии» студенты подвергались репрессиям вплоть до отчисления «в назидание другим». Прогрессивные профессора за отказ от насаждения поповщины изгонялись из университета. В 30-х годах XIX в. в Москве и Московском университете был очень популярен И. E. Дядьковский (1784 - 1841 гг.), талантливый естествоиспытатель, физиолог-материалист, «врач-философ», как называли его в Москве. В своей «Общей патологии» Дядьковский выступал против поповских сказок о сотворении мира и выдвигал научное положение о закономерном развитии материи от низших и простейших форм к высшим и более сложным организмам. По словам современников, Дядьковский «стал костью в горле чуть не всем профессорам». В его лекциях увидели «доказательства его кощунства над православной религией». Профессору Дядьковскому поставили в вину научное объяснение им причин отсутствия разложения и гниения трупов. Дядьковский говорил, что найденные в г. Березове трупы, не подвергшиеся гниению, могли быть приняты за нетленные мощи угодников.
Учёный был отстранён от преподавания, как непримиримый враг поповщины. Умирая, он отказался от церковного напутствования священником и предсмертного причащения, о чем присутствовавший при смерти его ученик врач H. Молчанов писал в Москву: «…хороший и чистый он был человек, но причаститься отказался. Это его убеждение»8.
Против насаждавшихся в университете поповщины и идеализма выступал и ученик И. E. Дядьковского профессор К. В. Лебедев. Он высмеивал врачей, которые принимали появление массовых заболеваний за наказание, посылаемое людям за их грехи.
2
Казанский университет ревизовал один из ближайших помощников министра духовных дел и просвещения Магницкий. Мракобесные взгляды Магницкого были хорошо известны по его деятельности в Симбирске, где, будучи губернатором, он преследовал и уничтожал книги, особенно по естествознанию, считая их опасными для религии и церкви.
Магницкий увидел в Казанском университете, по его словам, страшную картину: богословие не преподавалось, студенты проявляли «гибельное невежество» в знании «заповедей божьих», катехизиса и евангелия. В библиотеке университета он нашёл книги французских материалистов. Сами профессора были, по его мнению, «неблагонадёжными» в религиозном отношении. «Учёность без веры в бога, — писал Магницкий в своём докладе, — не токмо не нужна правительству, но и почитается вредною».
Магницкий возражал против вскрытия трупов для научных целей, находя «мерзким и богопротивным употреблять создание и подобие творца человека на анатомические препараты». Напуганные профессора не возражали всесильному посланцу Голицына, и весь анатомический кабинет был предан земле с «подобающей почестью»9.
Магницкий предложил правительству крайнюю меру — в назидание другим публично разрушить Казанский университет, а вместо него открыть гимназию. Разрушение университета не было одобрено. Для искоренения «духа неверия» Магницкого назначили попечителем Казанского учебного округа, а в университете учредили кафедру «богопознания или христианского учения».
Новая должность помогла Магницкому быстро разрушить университет как научный центр. Он насаждал ханжество, лицемерие, мракобесие. Посещение богословских лекций стало обязательным для студентов всех факультетов, равно как чтение молитв и посещение церкви в воскресные и праздничные дни.
В основу преподавания точных и естественных наук инструкцией предписывалось положить религиозные принципы. Профессор физики должен был указывать на премудрость божью и ограниченность человеческого разума для познания природы. При чтении лекций по естественной истории требовалось показать непостижимость природы, представить её «только слабым отпечатком того высшего порядка, которому, после кратковременной жизни, мы предопределены». Профессору астрономии поручалось «указать на тверди небесной пламенными буквами начертанную премудрость творца».
В лекциях по словесности на первом плане должна быть библия, дающая, по словам инструкции, «величайшие образцы красноречия». При преподавании древних языков требовалось подчеркнуть превосходство христианских проповедников над писателями - классиками древности, а историки же должны показать «величие христианское».
Преподавание философии находилось под особенно строгим контролем. Только те философские системы считались допустимыми, которые не расходились с евангельским учением. Профессоров принуждали преподавать философию по посланиям апостола Павла. Наука политического права должна была доказывать божественное происхождение монархической власти. Преподавание рекомендовалось вести на «творениях» Моисея, Давида и Соломона и лишь в исключительных случаях прибегать к Аристотелю и Платону.
На медицинском факультете предлагалось «отвратить студентов от гибельного материализма», внушить им мысль, что «искусство врачевания нераздельно с благочестием».
Что касается геологии, то она была признана наукой, противной святому писанию, и исключена из учебных планов университета.
В инструкции говорилось о необходимости борьбы с духом вольнодумства, внушения «любви и почтения к св. евангелию», достижения основной цели высшего образования — «воспитания верных сынов православной церкви, верных подданных государя»10.
Послушные Магницкому профессора немедленно приступили к замене науки поповщиной. Профессор Городчанинов в своём отчёте за 1819-1820 годы писал, что «все науки университетские преподаются в духе евангельского учения и что вольнодумство «удаляется от сего жилища науки, где обитает страх божий».
Профессор Никольский, объясняя высшее значение математики, доказывал, что она совершенно не противоречит истинам христианского учения. «В математике, — говорил он, — содержится превосходное подобие св. истин. Напр., как число без единицы быть не может, так и вселенная яко множество без единого владыки существовать не может». Треугольник он считал «символом господа, яко верховного геометра», а гипотенузу в прямоугольном треугольнике — «символом сретения правды и мира, правосудия и любви»