— московского полицеймейстера Годеина.
При обыске у Новикова, несмотря на придирчивость следователей, нашли только 6 книг, подпавших под запрет, что вынужден был признать стоявший во главе следствия московский митрополит Платон Левшин. Но Алексеев не успокоился, он вторично донёс на Новикова, на этот раз прокурору Колычеву. Екатерина видела в Новикове человека враждебного ей лагеря. Она знала о его оппозиционном настроении по отношению к самодержавию.
В 1787 г. вышел указ, запрещавший светским типографиям издавать церковные книги или книги «к св. писанию, к вере, либо к толкованию закона и святости относящиеся». Из книжных лавок и типографий Новикова были изъяты десятки тысяч изданных им книг не только духовного, но и светского содержания. Но указ об аресте Новикова последовал только в 1792 г., под влиянием страха перед «французской заразой», когда разгрому подверглись все культурные начинания того времени. Формальным поводом для ареста послужило издание Новиковым книги «История об отцах и страдальцах соловецких», напечатанной церковнославянским шрифтом.
За свою антикрепостническую деятельность, за оппозиционное отношение к самодержавию, за активную просветительную деятельность Новиков был жестоко наказан. После длительного следствия его, как государственного преступника, заключили в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет, откуда он вышел только после смерти Екатерины.
Новиков, по словам академика Витберга, «положил начало новой эре цивилизации России»30.
4
Французская буржуазная революция 1789 года вызвала у помещичье — дворянской верхушки панический страх. Помещики, не забывшие ещё грозных дней восстания Пугачева, боялись, что вслед за революцией во Франции начнётся новое восстание против самодержавия и помещичьего гнёта в России.
В вышедшей в это время книге A. H. Радищева «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву» Екатерина усмотрела «рассевание заразы французской». Она обвинила автора в том, что он «целит на французский нынешний пример развратный».
Последователь материалистических идей великого русского учёного M. В. Ломоносова Радищев защищал материалистическое мировоззрение, считая, что материя и природа существуют вечно, что их нельзя ни уничтожить, ни создать. Радищев разоблачал православную церковь, видя в ней союзницу самодержавия в угнетении народа.
Реакционную роль православной церкви Радищев заклеймил в своей оде «Вольность»;
Власть царска веру охраняет, Власть царску вера утверждает, Союзно общество гнетут. Одно сковать рассудок тщится, Другое волю стереть стремится «На пользу общую», — рекут31.
Радищев отстаивал единство души и тела и, критикуя религиозное представление о бессмертии души, подрывал основу церковной идеологии. Книга Радищева «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву» была направлена против царского деспотизма и церкви, против религиозных суеверий. Екатерина осудила идеи Радищева как «противные закону божьему, десяти заповедям, св. писанию, православию и гражданскому закону».
Видя в Радищеве «бунтовщика хуже Пугачева», Екатерина приговорила его к смертной казни, которую заменили «десятилетним безысходным пребыванием» в Сибири. Из ссылки Радищев вернулся в 1797 г., после смерти Екатерины. Книга Радищева долгие годы находилась под запретом. Ещё в 1836 г. А. С. Пушкин подготовил статью о Радищеве для журнала «Современник», но эту статью не пропустили. «Нахожу неудобным и совершенно излишним, — писал министр просвещения Уваров, — возобновлять память о писателе и о книге, совершенно забытых и достойных забвения»32.
В 1872 г. бессмертное произведение Радищева было включено в двухтомное собрание его сочинении, подготовленное П. А. Ефремовым, но оно было сожжено. В 1903 г. «Путешествие» издали отдельной книгой, но и на этот раз оно было задержано цензурой. По отзыву защитников православия, «Путешествие» «подрывало авторитет и право власти светской и духовной и даже осуждало деятельность вселенских соборов»33.
5
В 1788 г. внимание духовного ведомства привлекла книга Ф. В. Кречетова «О всех и за вся». Петербургский митрополит Гавриил, ознакомившись с этой книгой, написал на автора донос за то, что он «кощунственно» привёл в названии книги слова, употребляемые церковью во время совершения богослужения.
Просветитель-вольнодумец Ф. В. Кречетов по своим взглядам был близок к Радищеву. В основанном им просветительном обществе Кречетов высказывался за отмену крепостного права и привилегий дворянства, об ограничении самодержавия. Наряду с этим он говорил о необходимости отмены привилегий высшего русского духовенства. По доносу митрополита Гавриила против Кречетова возбудили судебное следствие — его обвинили в «богохульном» толковании евангелия. Книгу Кречетова уничтожили, а автору запретили заниматься литературной деятельностью.
В апреле 1798 г. но доносу одного из членов основанного Кречетовым просветительного общества против него было возбуждено новое следственное дело. Кречетова обвинили в том, что он «чинил великую противность к святым церквям, яко идолослужение производящее», всех православных называл «идолопоклонниками», а митрополита Гавриила — «великим президентом и плутом» и угрожал, что народ расправится с ним так, как он расправился в 1771 г. с московским митрополитом Амвросием Каменским, т.е. убьёт его. В обвинении говорилось, что Кречетов неуважительно отзывался о православной церкви. «Я в церковь не хожу, — говорил он, — для того, что поминают в оной синод, да шелудяка-архиереишку, да в церкви-то болтает попишка и сам не знает что». Кречетов крайне резко отзывался о православном духовенстве: «Мерзкое духовенство в храмах лицемерит и льстит, из пышных слов составляя поучения, а потом, гладя усы и брови, отходит в свои кельи и там упивается в роскоши и изобилии своего богатства, взятого от пота и крови ближнего».
Кречетов считал необходимым условием для развития просвещения народа освобождение его от влияния церкви. «В скором бы времени, — писал он, — все пустосвяты оставили бы в церквах все пустобаранное проповедание…, тогда бы все архиереи, воры и лицемеры, все духовные святоши и государственные тунеядцы исчезли бы».
За критику самодержавия и «непристойное отношение к православной церкви» Кречетов был заключён в 1793 г. в Петропавловскую крепость. В следующем году его перевели для «наикрепчайшего содержания» в Шлиссельбургскую крепость, где он находился до 1801 г.34
6
Цензурный устав 1826 года, изданный в период жесточайшей реакции, наступившей после подавления восстания декабристов, за свою суровость был прозван «чугунным». Цензуре ставилась задача: «ограждение святыни, престола, поставленных от него властей». Запрещались сочинения, в которых «отвергалась или ослаблялась непреложная достоверность православия или нарушалось должное уважение к учению, постановлениям, преданиям и обрядам». Категорически запрещались книги, в которых не было «надлежащего уважения к иерархии церковной, к местам и лицам, её составляющим». Цензурный устав требовал, чтобы в литературных произведениях не пропускалось ничего, «стремящегося поколебать правила христианской нравственности или умалить должное к христианским добродетелям благоволение», что «порицало или опровергало правила христианского воспитания и образования». Научные исследования во всех областях знания считались «бесплодными и пагубными умствованиями новейшего времени». Книги по естествознанию и медицине, как «произвольные и бесполезные отступления», объявили вне закона.
Хотя в 1828 г. цензурный устав был несколько изменён, но общий дух его, враждебный просвещению и науке, сохранился. Теми же реакционными идеями был пронизан устав духовной цензуры, утверждённый в 1828 г. и действовавший без изменений вплоть до 1917 г. В сочинениях прежде всего искали «богохульные и дерзкие извращения вольнодумцев», мысли, «пахнувшие вольностью и неуважением к власти, от бога установленной». Духовная цензуpa подходила к сочинениям не только с чисто церковных позиций, но и с точки зрения «государственных правил» — выискивала в них места, «неблагоприятные гражданскому правительству». Защищая православие, духовное ведомство неразрывно связывало его с самодержавием, т.е. поступало так же, как и светская цензура при просмотре представленных ей сочинений.
Новый устав был признан «для сочинителей и переводчиков очень тесным». Известный литератор и критик А. В. Никитенко, оценивая устав и цензурную практику, писал в 1830 г.: «Над нами тяготеет унылый дух притеснения…»35.
Слежкой за авторами и поисками в произведениях выражений, направленных против бога и церкви, занимались не только светские и духовные инквизиторы, но также сыщики III отделения и продажные журналисты. Об одном таком сыщике, «старинном литераторе», «преданном церкви и престолу», «Борьке Фёдорове», у которого было 7 корзин с выписками из журнала «Отечественные записки» «противу бога, противу христианства, противу нравственности», с похвалой сообщили шефу жандармов.
Тип цензора-инквизитора, боровшегося против народного просвещения и науки, увековечен Пушкиным:
… Глупец и трус, что делаешь ты с нами? Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами; Не понимая нас, мараешь и дерёшь; Ты черным белое по прихоти зовёшь, Сатиру — пасквилем, поэзию — развратом, Глас правды мятежом, Куницына Маратом. Решил, а там поди, хоть на тебя проси. Скажи: не стыдно ли, что на святой Руси, Благодаря тебя, не видим книг доселе?
В период жесточайшей правительственной реакции 1848-1855 гг., названных «страшным семилетием», цензурный террор достиг невероятных размеров. По словам А. В. Никитенко, цензура «приняла характер столь одиозный, столь исключительно запретительный, что всякое благонамеренное движение в науке, в литературе, в обществе стало не только затруднительным, но почти невозможным». Помимо цензурных органов, было организовано ещё «око царёво», секретный цензурный комитет, во главе которого Поставили «палача науки», «фанатика ярого» Бутурлина,