Рассказывает Владимир Владимирович Алилуенко
Мой отец никогда не скрывал свою веру
Я родился и рос на Донбассе, в Харцызске, а отец мой появился на свет в 1934 году на Западной Украине, в селе Шепетовка Хмельницкой области. Звали его Владимир Акимович Алилуенко. Его мать, то есть моя бабушка, была глубоко верующей женщиной. Его отец – советский диссидент – был отправлен в лагерь на север, точно не скажу, куда именно. В семье росли пятеро детей. Отец был вторым по старшинству среди них, но самым старшим из мальчиков, то есть на нем все держалось как на мужчине. Позже, после армии, он переехал в город Харцызск Донецкой области.
Мой отец никогда не скрывал свою веру, но при этом не хвалился ею перед всеми. Когда же дело доходило до разговора, он смело говорил с любым на эту тему. Например, когда он работал на заводе, заводчане собирались и устраивали пьянки, коллеги же, зная его отрицательное отношение к таким мероприятиям, постоянно приглашали его, как бы подтрунивали. Отец говорил так: «Ребята, сколько вы собираете? Вот, возьмите мою долю, но только я не пойду». За его бесконфликтность и мудрость многие его уважали, но были и такие, кто ненавидел его за это еще больше.
Служба была полная, по уставу
Церквей было очень мало и все небольшие. На весь Донецк – два храма, один в Горловке, один, крошечный домовый, в Шахтерске, был еще в Зугрэсе на отшибе. В Харцызске вообще не было храма. Мы на службу ездили в Макеевку. Вставать приходилось в пять утра, а иногда и в четыре. Служили регулярно и долго, не как сейчас – по два-три часа. Бывало, служили и по четыре, и по пять часов. Почти ничего не сокращали, служба была полная, по уставу.
В те годы мой отец был старостой храма
Отец знал почти всех батюшек, которые сейчас служат у нас в городе и в округе. Он их часто консультировал, когда они стояли перед выбором священства, давал им почитать духовную литературу. Владимир Олейник, будучи еще молодым парнем, только-только пришедшим к вере, также был наставляем моим отцом. Папа активно участвовал в строительстве храма Петра и Павла, настоятелем которого и является сейчас отец Владимир.
Донецк. 1962 г.
В те годы мой отец был старостой храма. За строгость и самоотдачу над ним постоянно подтрунивал один диакон, но отец не обижался на него и говорил, что он слишком молод, исправится. Сейчас этот диакон тоже настоятель храма.
Предупреждения отца
Отец мой, когда жил на Западной Украине, рассказывал, что среди молодежи в то время было модно ходить в буденовках, со значками и с армейскими звездочками. Ребята любили так гулять, ходили в лес, разбивали лагерь. Отец с ними дружил, но всячески избегал таких походов. После войны люди узнали, кто такие националисты, и отец всячески уговаривал своих друзей не ходить в лес в таком виде.
Однажды, когда эти юноши пошли в очередной поход, они не вернулись. Их больше никто не видел. Все понимали, что с ними произошло, но молчали. Этот случай настолько запомнился отцу, что он нам говорил: «Коммунисты – это ангелы Божии по сравнению с националистами».
Также отец предупреждал, что это будет бич в будущем, грядут потрясения на Украине, в которых эти националисты проявят себя. Перед смертью, за полгода до событий на Майдане, он всем нам, родным, раздал редкую абхазскую молитву от обстрелов. Я недоумевал, спрашивал его: «Зачем? Какие обстрелы? Кто нас бомбит?» – а он ничего не объяснял, просто говорил, чтобы далеко не прятал эту молитву, пригодится!
Как моего отца послали на переговоры с баптистами
Была еще одна интересная история. В то время боролись не только с православием, но и со всеми конфессиями, особенно сектантского толка. Если ты член Церкви, то тебя не могли за это посадить, а вот если ты состоишь в подобных организациях, то с тобой могли вообще не церемониться. Секты были запрещены законом.
У нас в Харцызске довольно часто собирались баптисты, они приезжали сюда со всей Украины, их становилось так много, что на фоне небольшого города это было очень заметно. И тем более не стоит забывать, кто такие баптисты: они не служили в армии, не подчинялись советской власти, можно даже сказать, что в какой-то мере вели антисоветскую деятельность.
Отца моего хорошо знали в милиции и потому решили подключить к этому делу. Непонятно, почему они сами не решились всех там наказать, может быть, по гуманности или боялись шума вокруг этого дела. Решили сначала послать отца, чтобы он поговорил с ними. Отец пришел к ним с милиционерами и кротко, без угроз попросил их разъехаться по своим городам.
Милиционеры ничего не предпринимали, говорил только отец, милиционеры были для устрашения, чтобы все понимали, что дело серьезное. Он предупредил, что если баптисты не послушаются, то придут после него те, кто с ними разговаривать не будет, а просто посадят всех в тюрьму. Они его послушались и больше не решались устраивать свои слеты в нашем городе. После этого баптисты стали уважать отца, видя, что он относится к ним по-человечески и заступается за них перед властями.
Как проходили праздники
В дни великих праздников было трудно попасть в храм, особенно для молодежи: мало того, что в эти дни всячески пытались отвлечь людей телевидением, так еще возле храма активно дежурили специальные патрули милиции и комсомольцев. Мы старались попасть в храм, но на Пасху практически невозможно было даже подойти к церковным воротам. Но мы все равно тихонько подкрадывались и перебирались через ограду.
Отец был против празднования таких праздников, как 1 Мая и 7 Ноября, особенно он был против всяких общественных мероприятий и митингов. Он так говорил: «Если ты идешь на какое-то шествие, то представляй, что красные знамена, которые ты несешь, – это не знамена победы коммунизма, а кровь мучеников и исповедников, пострадавших в те времена». Исключением было 9 Мая – для нас этот день был великой радостью.
Новый год не праздновали, как это было принято в советское время и как принято сейчас. Отец говорил, что ночью не водку пить надо, а в храме стоять на всенощном бдении. Тем более мы всегда постились в это время. Я был маленький, и меня, конечно, это очень расстраивало, но потом, повзрослев, я полностью принял его точку зрения.
Посты мы соблюдали строго, мне даже казалось, что отец постился сверх установленных Церковью постов, даже в воскресные дни. К себе он относился очень строго, к нам помягче.
Книги доставались очень тяжело
Книги доставались очень тяжело. В храме продавали литературу, но это была не Библия и не творения святых отцов, а маленькие брошюрки типа «В помощь кающимся» или «Что такое Евхаристия». Мой отец покупал всю литературу у грузинских монахов, которые постоянно куда-то ездили. Куда именно, я до сих пор не знаю, они особо не говорили об этом. Скорее всего, это было связано именно с книжной деятельностью. Возможно, они печатали книги где-то у себя в монастыре и ездили по Советскому Союзу, распространяли их. У отца они гостили один день, ночевали, а потом уезжали в неизвестном направлении.
Храм Иверской иконы Божией Матери. Харцызск
Отец купил у монахов Библию: очень красивую, в переплете, кожаную. Она до сих пор сохранилась. Отдал за нее около тысячи рублей, когда в то время зарплата была примерно сто пятьдесят рублей. За Толковую Библию он отдал полторы тысячи рублей. Все, что отец откладывал за год, он тратил на православную литературу, и все эти книги у нас сейчас хранятся как семейные святыни.
Я его спрашивал: «Пап, зачем ты тратишь столько денег на книги?» Иногда даже иронизировал на эту тему, как бы намекал на то, что православные продают православным книги за такие большие деньги. Говорил: «Вон у баптистов все бесплатно!» А отец отвечал: «Чем больше заплатишь, тем больше будешь ценить эту вещь». Аналогичная ситуация была с иконами, он также отдавал за них последние деньги.
Подвижники веры
Я знал подвижников веры. Один из них был отец Иоанн. Мой отец дружил с ним. Отец Иоанн был духовником нашей епархии. Он достиг такого духовного уровня, что к нему съезжались за советом и молитвой не только простые люди, но и настоятели храмов, благочинные и даже епископы со всей округи. Жил отец Иоанн в Степановке, возле города Снежного, – это село сейчас практически уничтожено из-за боев на Саур-Могиле.
Другой был отец Димитрий, к нему также приезжало большое количество людей. Он мне помог с поступлением в мединститут. Я тогда долго не мог поступить, потому что у меня не было хорошей характеристики. Мы с отцом в то время работали на трубном заводе, и меня там хорошо знали. Также все были осведомлены, что мы ходим в храм, и потому начальники сговорились против меня. Отец же мой поехал к отцу Димитрию, который жил за Донецком (хороший батюшка, мы надеемся, что его, возможно, тоже канонизируют, как схимонаха Илию Макеевского), попросил его молитв, и вскоре после этого мне дали хорошую характеристику для поступления.
Как молился мой отец
Сам отец был для меня подвижником. Если бы вы были у нас дома, вы бы увидели вмятину в полу возле красного угла, где отец молился. Молился он очень долго. Почти каждый день вставал в пять утра, чтобы успеть помолиться перед работой. Иногда я видел, как он вставал по ночам. И из-за того, что он так часто и долго стоял у икон, образовалась эта вмятина в полу.
Гонения за веру
Отец рассказывал, что с детства почувствовал на себе, что такое, когда тебя недолюбливают из-за твоей веры. Председатель колхоза люто ненавидел отца и его семью. Жили они бедно, иногда в доме абсолютно не было еды. Отец даже говорил, что в армии он набрал шестнадцать килограммов. Настолько он голодал дома по сравнению с тем, как его кормили в армии.
Отец всегда чувствовал ответственность за близких и как-то набрал немного гороха в поле, чтобы угостить братьев и сестер. В это время проезжал тот самый председатель и, увидев, что мальчишка несет горох, набросился на него и начал избивать. Избил до полусмерти и оставил умирать на дороге. Потом председатель поехал к нам домой, сказал матери, несмотря на то что она сильно болела, чтоб она пошла и забрала сына. Мать попросила соседей о помощи, и избитого мальчика привезли домой. Все думали, что он умрет, но после долгого лечения он выздоровел, и все в семье воспринимали это исцеление как чудо.
Когда отец переехал сюда, в Харцызск, то у него быстро появилось много недоброжелателей из-за того, что он не скрывал свою веру. Он устроился на трубный завод и за усердие дослужился до мастера. Говорил, что за ним следили, был даже приставлен специальный человек. Отца постоянно вызывали на беседу с главным начальником города, занимающимся подобными вопросами. Отец спрашивал: «Зачем вы тратите свое время на меня? Я люблю свою Родину, свой народ, я патриот своей страны и готов сражаться за нее. Зачем вы ищете во мне врага?» А за ним постоянно следили, думали, что он занимается антисоветской деятельностью.
Отца четыре раза снимали с должностей старшего мастера и начальника цеха и снова возвращали обратно. Конституционно вроде бы разрешалась свобода вероисповедания, но на деле люди даже боялись выставлять иконы на видное место в квартире, чтобы никто не увидел из гостей.
Бесспорно, отец боялся попасть в тюрьму или быть убитым (всякое могло быть), но боялся не за себя, а за нас, детей, за семью.
Были знакомые священники, которых посадили в тюрьму. Разное было! За то, что ты священник, не сажали, пытались всячески обвинить в чем-то скандальном, чтобы не только посадить, но и показать обществу безнравственного попа. Подсылали к священникам специальных людей, которых через какое-то время обвиняли в антисоветской деятельности, или подсылали сомнительных женщин, которые потом заявляли о домогательствах.
У нас в семье особенно почитались члены царской фамилии
У нас в семье особенно почитались члены царской фамилии. Отец в своей библиотеке имел много книжек про священномучеников и простых мирян, стойко защищавших веру в то время. Мы семьей собирались, и отец читал нам про таких людей. Мне больше всего запомнились моменты, где описывали, как предавали таких исповедников. Меня поражало, что чаще всего предателями становились такие же православные христиане, которые во избежание гонений предавали своих братьев и сестер по вере. Сам отец говорил, что встречался с такими людьми, которые были предателями.
Мы всегда любили свою Родину
Мы прекрасно понимали, что такое Октябрьская революция, но всегда любили свою Родину. Отец знал людей, которые пострадали от советской власти, но шли сражаться за Родину во время Великой Отечественной войны.
Мне запомнился один пример. Отец рассказывал про человека, который после войны стал председателем колхоза. Он вел себя как ревностный коммунист и борец против всякого мракобесия, но, как выяснилось позже, во время войны был коллаборационистом. Когда была революция, он расстреливал так называемых врагов социализма, а на самом деле обычных православных людей, а при фашистах расстреливал уже своих товарищей-коммунистов. Все выяснилось, когда он отдыхал на курорте (а он часто ездил отдыхать в самые лучшие места Советского Союза): его кто-то там узнал. Он приехал домой и покончил с собой.
И потому я всегда считал, что истинно верующий православный русский человек, несмотря на власть, действительно любит свою страну больше, чем самый заядлый коммунист-патриот.
Отец всегда говорил, и меня это удивляло, что не должно быть никакой антисоветчины, свержения власти и т. п. Он говорил, что я должен быть патриотом своей страны, должен защищать свою Родину. Но просил меня по возможности воздерживаться от ношения всякой советской атрибутики, особенно с изображением Ленина или Сталина, от пения революционных песен и участия во всякого рода мероприятиях.
В любой сложной ситуации надо быть предельно кротким и смиренным
Главное, что я вынес для себя из прожитых лет, – это то, что в любой сложной ситуации надо стараться быть предельно кротким и смиренным; не кичиться своей принадлежностью к Православной Церкви, но смело отстаивать ее идеалы и истину, которую нам вручил Господь; не осуждать никого, особенно в храме (мол, пришла в джинсах или без платка); стараться быть предельно вежливым и осторожным в общении с людьми, особенно со старшими; ни в коем случае не выслуживаться; не искать панибратства со священнослужителями.
В конце скажу, что я не смогу сделать и малой доли того, что сделал мой отец, и не смогу стать ни на йоту таким, каким был он.