[474]. Синод также просил Дирекцию милиции извещать епархиальное начальство о задержанных священниках и позволить им отбывать сроки наказания в монастырях. В декабре, ввиду предстоящего праздника Рождества Христова, часть первых политических заключенных нового режима оказалась помилована (так, например, протосингел Русенской митрополии иеромонах Василий после освобождения из лагеря был принят в состав клира софийского собора св. кн. Александра Невского).
Как раз в это время начальник милиции Главинчев готовил аресты всех членов Синода, кроме митрополита Стефана, за то, что они в одном из своих посланий лета 1944 г. высказались против партизан. Узнав об этом, Г. Димитров в письме Т. Костову от 13 ноября попросил не допустить этого: «Арест членов Синода произведет отрицательное впечатление и, несомненно, будет использован звенаритами, земледельцами и другими нашими союзниками против нашей партии, что вызовет неблагоприятное для нас смущение у сельского населения»[475].
Однако Г. Димитров не заступился за двух арестованных в октябре 1944 г. архиереев: митрополита Паисия – из-за его высказываний в пользу Германии на страницах «Церковного вестника» и выпуска пронемецкого епархиального послания «Духовное возрождение» (при этом владыка был непримиримым защитником болгарских евреев и убежденным противником расовой идеологии) – и митрополита Кирилла как начальника военного духовенства (хотя он лишь формально занимал эту должность) и за указание подведомственному духовенству в начале 1943 г. отслужить панихиду по погибшим под Сталинградом немецким солдатам. Митрополитов продержали в тюрьме до марта 1945 г. и при этом, по некоторым сведениям, подвергали пыткам[476]. Владыку Кирилла освободили по ходатайству члена ЦК Болгарской рабочей партии (коммунистов) Т. Павлова, которого митрополит в годы войны спас из концлагеря.
Первая волна репрессий духовенства (под знаком антифашизма) продолжалась с сентября 1944 по май 1945 гг. Так, например, 9 сентября был арестован и после долгих мучений расстрелян священник с. Тръстеник о. Иоанн Тодоров, 17 сентября в г. Боян убит священник Евстатий Пандурски, 2 октября замучен священник с. Дълбни Дыбник о. Николай Йотов, 5 октября в г. Севлиево арестован и расстрелян протоиерей Стефан Кривошиев, в тот же день в г. Разлоге убит кирками вместе с 39 местными жителями священник Петр Дивизиев и т. д.[477] В этот период, по церковным данным, были подвергнуты суду 158 священно– и церковнослужителей, из них 152 осуждены, в том числе 13 на смерть. Кроме того, 45 духовных лиц были задержаны без судебных санкций, из них 25 бесследно исчезли и 4 оказались убиты[478].
В 1945 г. из ведения Церкви были изъяты дела о разводах, в следующем году гражданский брак был объявлен единственно законным. В своей антицерковной политике болгарские власти подрывали влияние Синода, умело используя действовавший уже несколько десятилетий Союз священников, так как ощутимые противоречия между епископатом и приходским духовенством существовали в Болгарии с начала XX в. В частности, архиереев неоднократно резко критиковал журнал Союза «Православен пастир» («Православный пастырь»), выходивший под руководством иерея Петра Поп Александрова. Уже 23 апреля 1945 г. Сливенский митрополит Евлогий писал владыке Стефану о нарушении управлением Союза священников устава экзархата[479].
В ответ Синод пытался добиться соблюдения духовенством церковной дисциплины. 20 апреля 1945 г. он решил контролировать точное исполнение устава Союза священнических братств, в частности, выполнение не соблюдавшегося требования, чтобы архиерейские наместники были председателями епархиальных братств и руководителями окружных и епархиальных собраний. В окружном послании Синода от 21 апреля строго запрещались переходы священников в другие епархии, а также их участие в политической жизни страны и членство в каких-либо политических партиях. Однако эти решения и призывы не оказали должного воздействия, в различных частях страны продолжали возникать «Комитеты по сотрудничеству и единству между Церковью и властью Отечественного фронта» и тому подобные организации. На заседании Синода от 12 сентября 1945 г. отмечалось, что некоторые священнослужители требуют провести «революцию» в Церкви, подобная «революционная» деятельность ряда клириков, в том числе членов управляющих советов священнических братств, строго осуждалась. Синод решил наказывать не подчинявшихся верховной церковной власти клириков[480].
Часть руководства Болгарской Церкви открыто выражала недовольство усиливавшимся ограничением религиозной деятельности в стране. В конце 1946 г. в церковной печати появилась серия статей отца Стефана Цанкова, Л. Казанджиева, Дюлгерова, Пальчовского и др., призывавших к борьбе с безбожием и «марксистской ересью». Такую же позицию занимал и редактор газеты «Църковен вестник» профессор богословия Иван Марковский. В апреле 1947 г. один из редакторов церковной газеты Виталий Кочев в присутствии нескольких священнослужителей говорил: «Священники должны понять, что они должны вести борьбу с коммунизмом и не допускать, чтобы массы коммунизировались. Пора запретить коммунистам вмешиваться в дела Церкви и руководить вообще политической жизнью в стране…» и т. д. (в тот период выходили газеты «Църковен вестник», «Народен пастир», «Църковен служител», журнал «Православен пастир» и некоторые другие церковные издания) [481].
11 мая 1948 г. начальник дирекции вероисповеданий Министерства иностранных дел Дмитрий (Димитр) Илиев (родственник члена Политбюро Трайчо Костова, занимавший эту должность с 15 февраля 1947 г.) по настоянию члена Софийского горкома Болгарской рабочей партии священника Климента Димитрова направил Болгарскому Синоду циркулярное письмо, ставшее ярким примером административного давления и грубого вмешательства во внутрицерковные дела. Церковному руководству предписывалось «содействовать усвоению со стороны клира и верующих начал народной демократии», принимать конкретные меры «против зарвавшихся реакционеров и реставраторов», «укреплять престиж Президиума Народного собрания и правительства, разъясняя экономическую, внутреннюю и внешнюю политику его», освободить «церковный аппарат» от всех «реакционных и реставраторских элементов» и т. п. (при этом данный циркуляр был опубликован 1 июня в газете «Народен пастир»)[482].
Подобные требования вызвали возражения даже со стороны Совета по делам Русской Православной Церкви. 30 июня 1948 г. Г.Г. Карпов написал о своем категорическом несогласии заместителю министра иностранных дел СССР А.Я. Вышинскому: «Из содержания письма можно сделать вывод, что болгарское правительство весьма нуждается в поддержке Церкви, хочет Церковь прямо поставить на службу государству и через нее проводить в жизнь программу Отечественного фронта. Больше того, в одном из пунктов письма записано: “.Программа Отечественного фронта предусматривает распространение среди населения научных знаний о развитии природы и общества… Очевидным является то, что нынешний этап развития Народной Республики Болгарии требует изменения в духе Конституции и программы ОФ образовательной системы в учебных заведениях Болгарской Православной Церкви.” Этот пункт может быть истолкован как насилие над Церковью, которой предлагают в богословских школах воспитывать учеников в атеистическом направлении. По мнению Совета, оказывать необходимое влияние в нужном направлении на Болгарскую Православную Церковь можно было бы другими способами, путем личных рекомендаций руководству Церкви со стороны Дирекции вероисповедания, избегая подобных официальных документов, притом рассылаемый слишком большому кругу лиц. во всяком случае, выдвигаемые положения о взаимоотношениях между Церковью и государством в такой форме, как они изложены в циркуляре, по мнению Совета, неприемлемы»[483]. Об этом мнении советский МИД проинформировал болгарское правительство.
При этом дружеские отношения Болгарской и Русской Церквей продолжали развиваться. 20 марта 1946 г. экзарх поздравил Патриарха Алексия и Г.Г. Карпова с присоединением украинских униатов к Московскому Патриархату. В телеграмме Карпову, в частности, приветствовалось возвращение к Святой Русской Церкви-Матери «отторгнутых когда-то от нее католической агрессией. карпатороссов»[484]. В письме на имя Г. Димитрова от 7 августа 1946 г. митрополит Стефан отмечал: «Нет такой силы, которая могла бы омрачить всенародное желание неразрывного единства с нашей освободительницей – Россией и Русской Православной Церковью. Это желание мы возведем в культ»[485]. А в письме Патриарху Алексию от 10 января 1948 г. экзарх Стефан поддержал право Московского Первосвятителя созывать совещания глав автокефальных Православных Церквей: «Меня начинает раздражать частое греческое напоминание, что Константинопольская церковь – мать наших церквей. Материнство в церковном управлении совсем не обязательно влечет за собой преимущества чести и тем более преимущества власти. Расхождение с восточными Патриархами, конечно, неприятный, печальный факт. Но не надо придавать ему значение большее, чем он заслуживает. Наши паствы безмерно превосходят греческие; наше, а в особенности Ваше православие чище, одухотвореннее греческого. Мы достаточно сильны, чтобы без помощи греков исправлять и направлять нашу церковную жизнь»[486]