ема этой книги такая: Сталин – это действительно гений и светоч для всех народов, которые ищут правды, мира и подлинной братской взаимной любви. О, это великая идея!» Однако на Карпова поведение митрополита произвело далеко не лучшее впечатление. В докладной записке в Совет Министров и ЦК ВКП(б) от 3 августа 1948 г. он писал: «Наблюдение за поведением прибывших на торжества делегаций и высказывания в конфиденциальных беседах отдельных глав и членов делегаций помогли установить, что экзарх Болгарский Стефан, хитрый, прожженный политикан, типичный хамелеон, поддерживал в Москве связи с Константинопольским экзархом Германосом и главой греческой делегации митрополитом Хризостомосом, с которыми вел конспиративные беседы. Известная Совету близость митрополита Стефана к английской миссии в Софии заставляет думать, что прибытие на торжества в Москву этих делегаций организовано англо-американцами не без участия Стефана»[500].
Возвратившись в Болгарию, экзарх подробно уведомил руководство страны и членов Синода о результатах Московского совещания, с надеждой говорил о необходимости введения Патриаршества, поддержке этой идеи Русской Церковью и советским руководством. Однако еще во время его пребывания в Москве в Болгарии было проведено тайное заседание малого состава Синода с руководителем дирекции вероисповеданий Д. Илиевым, которое, в негативном свете обсудив проект телеграммы в Москву о предстоящем провозглашении митрополита Стефана Патриархом, приняло решение об ограничении прав экзарха и возможном скором снятии владыки с этого поста[501]. Коммунистическому руководству Болгарии был нужен полностью подконтрольный глава Церкви, который бы во всем следовал за религиозной политикой государства.
5-13 августа экзарх Стефан провел чрезвычайную сессию полного состава Синода, на которой после острой борьбы было принято решение о восстановлении Патриаршества. Вскоре оказались составлены соответствующие письма в правительство и Константинопольскому Патриарху, причем второе послание с ходатайством об издании Патриархом Томоса, разрешающего задуманную акцию, должна была вручить специальная делегация во главе с митрополитом Паисием.
30 августа 1948 г. митрополит Стефан встретился с заместителем председателя Совета Министров Василием Коларовым, рассчитывая получить окончательное согласие правительства на провозглашение его осенью Патриархом, а также разрешение на поездку для лечения в Чехословакию. Однако в ходе беседы экзарху было предъявлено требование о пересмотре письма Синода Национальному комитету Отечественного фронта, в котором говорилось о неприемлемости для Церкви некоторых пунктов декларации комитета, в частности, об отказе Церкви от участия в воспитании детей и молодежи, разрешении священникам участвовать в Отечественном фронте и кооперативном движении и допущении коммунистов к ключевым должностям в церковной администрации. Сдержанно-негативная реакция митрополита сделал его отставку неизбежной (хотя экзарх при этом соглашался выполнить указание о переводе Софийской семинарии в провинцию)[502]. 2 сентября четыре члена постоянного (малого) Синода посетили В. Коларова, и тот подтвердил требование правительства, на что архиереи заявили о невозможности изменить свое решение без обсуждения ситуации на заседании полного состава Синода из девяти иерархов.
6 сентября 1948 г. в результате провокации Врачанского митрополита Паисия, выступившего с резкой критикой поведения экзарха, якобы отдающего самовольные распоряжения от имени Синода, владыка Стефан был вынужден покинуть заседание полного состава Синода, и вечером того же дня в письме своему заместителю митрополиту Доростоло-Червенскому Михаилу (Чавдарову) экзарх написал, что в «подобной атмосфере» он не «считает возможным» оставаться председателем Синода. Владыка рассчитывал, что его отставка не будет принята, однако уже 8 сентября решением Синода митрополит Стефан был освобожден от должности экзарха «по важным соображениям церковного характера» и лишен управления Софийской кафедрой, 10 сентября это решение утвердило Политбюро ЦК Болгарской рабочей партии (коммунистов), а 12 сентября в газетах опубликовали коммюнике Синода об отставке владыки Стефана «по болезни», хотя за день до этого бывший экзарх написал членам Синода о неправильности их решения.[503] Новым председателем Синода, временным главой экзархата и управляющим Софийской епархии на несколько месяцев стал митрополит Михаил (18 сентября Константинопольский Патриарх прислал бывшему экзарху телеграмму с выражением недоумения и сочувствия по случаю его неожиданной отставки).
Все усилия владыки Стефана показать незаконность этих решений не помогли, ему также не позволили встретиться с Георгием Димитровым, с которым у экзарха раньше были хорошие личные отношения и которому он 12 сентября написал довольно подобострастное письмо[504]. Бывший секретарь Коминтерна уже тяжело болел, и Болгарией фактически руководил Василий Коларов, не допустивший этой встречи. Вся акция по отстранению митрополита от власти заняла лишь несколько дней. 25 сентября 1948 г. информация о ней была отправлена в советское посольство. В этом сообщении говорилось, что митрополит Стефан будет выселен за пределы Софии в с. Баня Карловско-Пловдивской области без права передвижения по стране и с предоставлением персональной пенсии 25 тыс. левов ежемесячно. Подобное решение было принято Синодом и 14 сентября одобрено В. Коларовым, причем бывшему экзарху не разрешалось служить[505].
В докладной записке Г.Г. Карпова В.М. Молотову, К.Е. Ворошилову и М.А. Суслову от 28 сентября выражалось некоторое недовольство поспешным устранением экзарха: «Резкость и нетактичность Илиева, имевшего личные столкновения со Стефаном, прямое и грубое вмешательство в дела Синода при существующем отделении Церкви от государства содействовали поспешности постановки Стефаном вопроса об отставке, с которым болгарское правительство, перед его отъездом в Москву, имело договоренность о назначении его Патриархом. После отставки Стефан находится в подавленном состоянии, высказывает мысль пойти на службу к Патриарху Алексию в надежде получить экзаршество, в частности, во Франции». Для исправления ситуации в Болгарской Церкви Г.Г. Карпов предлагал целую программу мероприятий из семи пунктов: «1. Ослабление реакционного большинства Синода. 2. изменение линии поведения директора департамента культов Илиева. 3. Радикальным для демократизации Синода, руководства Церковью и успеха в борьбе с англо-американским влиянием является намерение болгарского правительства созвать Народно-церковный собор для устройства Церкви, выборов экзарха и обсуждения вопроса об установлении в будущем Патриаршества. 4. Предложение болгарского правительства пустить Стефана на территорию СССР в целях изоляции пагубно отразится на авторитете и положении Русской Церкви в международных церковных кругах. Совет считает более целесообразным оставить в силе решение Синода о лишении Стефана права передвижения по стране. Осуждение Стефана по церковной линии облегчит предание его суду по светской линии за политические преступления против республики. Это можно сделать позднее при более благоприятной обстановке…» и т. д.[506]
Через несколько дней по просьбе В. Коларова МИД и МГБ СССР дали согласие на разрешение лечения и постоянного проживания митрополита Стефана на территории Советского Союза. В этой ситуации Г.Г. Карпов 30 сентября в докладной записке заместителю министра иностранных дел В.А. Зорину написал о возможности принятия бывшего экзарха лишь на покой в один из монастырей, но не на службу в Русскую Церковь[507].
12 октября Г.Г. Карпов принял настоятеля болгарского храма-подворья в Москве архимандрита Мефодия, который сообщил о содержании писем митрополита Стефана к нему. Владыка писал, что он находится в отставке в связи с «инсценированным конфликтом», что он «тяжело морально и физически переживает это обстоятельство» и «надеется на вмешательство Патриарха Московского Алексия и уверен, что рано или поздно восторжествует истина» по его делу[508]. В личном письме Патриарху Алексию от 16 октября бывший экзарх подробно описал обстоятельства своей «незаконной» отставки: «После возвращения моего из Москвы 3 августа с.г. я нашел в Софии в среде Св. Синода враждебную атмосферу, не имеющую никакого основания, и которую мне не объяснили, но которая скрывалась за явно оппозиционным настроением в форме саботажа. Оно выявилось тем, что 6 сентября Врачанский митрополит Паисий, поддержанный Пловдивским митрополитом Кириллом, нанес мне оскорбление при полном и молчаливом одобрении остальных членов Св. Синода. Я заявил, что при подобной тяжелой обстановке, которая за последнее время стала постоянно повторяться, мне невозможно далее нести на своих плечах бремя председателя Св. Синода, почему я уведомлю о сем правительство с просьбой, чтобы оно взяло на себя роль арбитра и произвело бы дознание, и предупредил Св. Синод, чтобы он не предавал гласности моего заявления, пока не будет получено мнение и решение правительства. Но это не случилось…». Владыка Стефан также просил Патриарха «вступить в свои священные права расследователя этого дела и верховного арбитра по спору нашему со Св. Синодом Болгарской церкви»[509].
В середине октября митрополит Стефан встретился с приехавшим в Софию на XXX конгресс Союза священников управляющим делами Московской Патриархии протопресвитером Николаем Колчицким. В беседе с ним владыка признал, что он под влиянием раздражения, необдуманно, не учитывая последствий, подал в Синод заявление о своем оставлении должности экзарха, чем воспользовались его недоброжелатели – члены Синода и постановили уволить его от должности экзарха и одновременно от звания Софийского митрополита. Затем митрополит Стефан жаловался на то, что он страдает из-за Русской Церкви, ибо исполнил ее желание и пошел на Московском совещании против экуменизма; и вот-де Русская Церковь оставила его без защиты». На это отец Николай ответил, что Русская Церковь не может «вторгаться в дела, хотя и братской, но не своей Церкви». Патриарх Алексий, искренне сочувствуя владыке Стефану, послал ему письмо с соболезнованиями и в письме Г.Г Карпову от 20 октября запросил о возможности предложить бывшему экзарху «поселиться у нас в Почаевской лавре, где ему может быть обеспечен покой, удобства и духовное удовлетворение в лаврских службах»