1 января 1920 г. Никольская церковь была торжественно открыта новым настоятелем архимандритом Тихоном (Лященко), будущим архиепископом Берлинским и Германским. В это же время Совет послов в Париже выдвинул идею создания при ней самостоятельного русского прихода. Она не вызвала особого сопротивления у болгарских церковных и гражданских властей. Правда, посланник антибольшевистского правительства Юга России в январе 1920 г. выражал опасения, что встреча представителей различных политических групп на учредительном собрании прихода может привести к негативному кипению политических страстей в русской колонии. При этом он считал, что в случае признания Болгарией советской России гораздо надежнее, если храм будет находиться под управлением Красного Креста, а не приходского совета[1009]. Осенью 1921 г. при Никольской церкви все же был образован самостоятельный приход, и она стала центром русской церковной жизни в Болгарии.
Следует отметить, что на болгарской земле еще с дореволюционного времени проживали две общины русских старообрядцев: в основанном в 1800 г. квартале Татарица села Айдемир (вблизи г. Силистра) и в образованном в 1905 г. селе Казашко на берегу Варненского озера. В Татарице проживали поповцы Белокриницкого согласия, называвшие себя «липованами» (около 600 человек), а в Казашко – беспоповцы, называвшие себя «некрасовцами» (около 400 человек). В 1933 г. в Казашко была построена действующая и сейчас каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы[1010].
Когда в результате гражданской войны часть русских архиереев оказалась в эмиграции в Стамбуле, их приютила в своей константинопольской резиденции Болгарская экзархия. 2 января 1920 г. в Софию прибыла возглавляемая А.М. Петряевым русская дипломатическая миссия белого правительства Юга России (генерала А.И. Деникина), на которую возлагалась защита интересов российских беженцев и Русской Церкви в Болгарии. В 1919 г. в стране находилось до 12 тысяч бывших русских военнопленных, правда, к началу 1921 г. их число в результате возвращения в Россию снизилось до 4 тысяч, но вскоре началось массовое прибытие белоэмигрантов. По данным Беженского комитета в Стамбуле, на 1 февраля 1921 г. в Болгарии уже находилось 6855 русских беженцев[1011], а летом 1922 г. их число достигло максимальной цифры – по подсчетам болгарских исследователей – от 34 до 40 тысяч[1012]. Ряд историков Русской Православной Церкви называют цифру в 50 тысяч[1013], но она, скорее всего, завышена.
Уже в начале 1920-х гг. в Болгарии стали возникать многочисленные русские общества (в их числе в январе 1921 г. был основан религиозно-философский кружок), культурные, учебные, благотворительные заведения; действовали три госпиталя Российского общества Красного Креста (Шипкинский в Софии, Донской в Старой Загоре и 4-й госпиталь в Банках); выходили почти 100 русских газет и журналов: «Бюллетень» (издание Российского общевоинского союза – РОВС); «Вестник общества галлиполийцев», «Вольный Дон», «Галлиполийский бюллетень», «За Россию», «За рубежом», «Зарубежный клич» и многие другие; существовали издательства: «Златолира», «Русская трудовая артель», «Русская библиотека», «Балканский журнал», «Зарницы» и др.; художники-эмигранты писали иконы и фрески в самых известных болгарских храмах и т. д.[1014]
Так, например, больших успехов в области церковной живописи достиг Н.Е. Ростовцев, в качестве проектировщика и реставратора он участвовал в восстановлении и устройстве 28 храмов по всей стране. В 1930 г. Николай Ростовцев выиграл конкурс Болгарского Священного Синода, а в 1938 г. получил разрешение Синода «нанимать рабочих и руководить росписью церквей». Наиболее известными его работами в этой области в довоенный и военный период стали фрески в храмах Пресв. Троицы в Калотине (1935), св. Архангела в Дылго Поле (1938), св. Марины в Велико-Тырново (1942), св. Феодора Тирона в Старо-Загоре (1944) и алтарь церкви Духовного училища в Софии (1944). Другой русский художник И. Лазаренко уже в 19221923 гг. создал монументальную библейскую композицию в Клисурском монастыре. Художник М.М. Малецкий в начале 1930 г. выиграл Международный конкурс на создание икон православных святых и в 1930–1936 гг. написал 26 образов, с которых были сделаны массовым тиражом типографские отпечатки, распространявшиеся в православных храмах по всему миру. Благодаря им, М.М. Малецкий приобрел международную известность и в 1938 г. получил от Болгарского Синода право самостоятельно писать иконы и руководить росписью церквей, внес он существенный вклад и в реставрацию пострадавших от бомбардировок фресок русской церкви свт. Николая Чудотворца в Софии после Второй мировой войны (в 1944–1946 гг.)[1015].
В 1920 г. 55 % населения страны было неграмотно, и русская интеллигенция (насчитывавшая около 7 тысяч человек) играла большую роль в интеллектуальной жизни Болгарии. Следует отметить, что в 1920-1930-е гг. профессора в Софийском университете имели право читать лекции на русском языке, а студенты – сдавать на нем экзамены. Всего в университет было принято около 2 тысяч русских студентов, учившихся в основном на агрономическом, филологическом и медицинском факультетах[1016]. С 1920 по 1948 г. в Софийском университете читали лекции 36 русских преподавателей (среди них 26 профессоров), они работали на четырех из семи факультетов: на историко-филологическом – 10, юридическом – 6, медицинском – 16 и богословском – 4[1017]. Русские преподаватели с 1920 по 1953 г. опубликовали 26 учебников и учебных пособий, в том числе Н.Н. Глубоковский и М.Э. Поснов были авторами трудов, связанных с историей христианства.
Русские получали высшее образование и в основанном в 1921 г. Высшем торговом училище в Варне, созданной в 1924 г. в Софии Высшей кооперативной школе, Высшем экономическом институте в Свиштове, Балканском ближневосточном университете, переименованном позднее в Свободный университет. С 1921 г. в стране существовала Русская академическая группа. Имелись у эмигрантов и планы создания своей высшей школы, однако им помешало отсутствие необходимых средств. Удалось открыть лишь Русский народный университет (3 апреля 1927 г.), но он просуществовал недолго, последнее упоминание о работе этого университета относится к августу 1931 г.[1018]
Значительный вклад в развитие болгарского духовного образования внесли русские богословы. Среди них наиболее заметной фигурой был член-корреспондент Российской академии наук, бывший член Предсоборного присутствия при Святейшем Синоде, заслуженный ординарный профессор Петроградской духовной академии знаменитый экзегет, патролог и историк Церкви Николай Никанорович Глубоковский (1863–1937).
Накануне официального закрытия духовной академии (в сентябре 1918 г.) Н.Н. Глубоковский приложил много усилий для ее спасения путем присоединения к Петроградскому университету. Однако, несмотря на положительное решение совета профессоров университета, советские власти не допустили такого объединения. Для Николая Никаноровича началась пора скитальчества, духовных и материальных невзгод. В сентябре – декабре 1918 г. по приглашению проканцлера Упсальского университета архиепископа Натана Сёдерблома он посетил Швецию и Финляндию, где читал экуменические лекции о соединении Церквей[1019]. Пользуясь пребыванием в Упсале, Н.Н. Глубоковский составил описание славяно-русских книг и рукописей, хранившихся в университетской библиотеке; в том же году он был членом Исполнительного комитета по созыву Международного исторического съезда в Петрограде. После возвращения из Швеции Николай Никанорович 20 декабря 1918 г. был приглашен преподавать в Петроградский университете и 29 ноября 1919 г. утвержден в звании профессора кафедры истории религий в Передней Азии факультета общественных наук, где работал до отъезда за границу в августе 1921 г. В этот период Николай Никанорович также состоял членом Совета Российского Палестинского общества, с 15 марта 1919 по 1921 гг. работал сотрудником 2-го отделения 4-й секции Единого государственного архивного фонда (в бывшем Синодальном архиве) и с января 1920 г. более полутора лет был профессором кафедры Священного Писания Нового Завета Петроградского богословского института[1020].
Принципиальное решение покинуть советскую Россию он принял в начале 1919 г., после закрытия Петроградской духовной академии, к тому же в декабре 1918 г. друзья предупредили его о возможности ареста и тюремного заключения. Н.Н. Глубоковский не хотел жить в антирелигиозном советском государстве, и, в частности, писал, что, если бы «достались мне все блага мира и утвердился теперешний безбожный насильнически-социалистический строй, – для меня невозможно будет жить при нем, и я обязательно уйду умирать в другое место. Такова для меня моральная необходимость»[1021]. Кроме того, Николай Никанорович не исключал для себя повторения участи расстрелянного большевиками в г. Уральске в июне 1919 г. старшего брата Александра (преподавателя Уральского духовного училища), обстоятельства его смерти стали сильнейшим потрясением для ученого. В это страшное время пропал без вести и родной племянник профессора.
Испробовав различные пути деятельности в советской России и убедившись в полной невозможности продолжать работу в церковно-богословской области, Н.Н. Глубоковский окончательно решил покинуть родину. Выезд из России был сопряжен с чрезвычайными трудностями, и ученому удалось добиться разрешения лишь благодаря содействию его бывших учеников по духовной академии – подданных Финляндии, которые приложили большие усилия для организации отъезда Н.Н. Глубоковского. Через посольство Швеции в Петрограде профессор вел длительную нелегальную переписку, обращаясь за содействием к официальным лицам Финляндской республики. Он добился получения заграничной командировки от Российской академии наук для исследования славяно-русских рукописей