Отношения между епископами Серафимом и Дамианом особенно ухудшились в 1926 г., в связи с разрывом между Архиерейским Синодом РПЦЗ и митрополитом Евлогием (Георгиевским), управлявшим русскими приходами в Западной Европе. Хотя епископ Дамиан остался в юрисдикции РПЦЗ, он фактически поддержал митрополита Евлогия, расценив случившееся как катастрофу. Большое недовольство у владыки Дамиана вызвало и обвинение митрополита Евлогия в связях с молодежной религиозной организацией ИМКА (Христианской ассоциацией молодых людей), которую в Синоде РПЦЗ считали масонской. В свою очередь епископ Серафим в 1926 г. безоговорочно поддержал Архиерейский Синод и резко выступил против митрополита Евлогия. В своем письме митрополиту Антонию (Храповицкому) от 18 октября 1926 г. епископ Дамиан отрицательно отзывался как о действиях Архиерейского Синода, так и о позиции епископа Серафима по «евлогиевскому» вопросу[1084].
Ситуацию обострил спор иерархов о миссионерском стане, открытом епископом Дамианом в 1926 г. при монастыре свв. Кирика и Иулитты и ставшим своеобразной базой для поездок владыки по русским приходам в Болгарии. Епископ Серафим выступил против этой инициативы, видя в ней нарушение канонов и вмешательство в чужую юрисдикцию. Архиерейский Синод неоднократно пытался примирить архиереев. При этом если в вопросе юрисдикции над Ямбольским монастырем он занял сторону епископа Серафима, то в вопросе о посещении приходов поддержал епископа Дамиана. Так, в октябре 1926 г. Синод в ответ на жалобы епископа Дамиана попросил епископа Серафима дать ему благословение на посещение русских приходов в Болгарии. Однако и впоследствии Синоду неоднократно приходилось разбирать границы полномочий этих архиереев[1085].
В 1930-е гг., в частности, на Архиерейском Соборе РПЦЗ, проходившем в сентябре 1934 г., владыка Дамиан по-прежнему активно выступал за скорейшее примирение и объединение с митрополитом Евлогием. В это время он фактически стал связующим звеном между Собором и внешним миром. По свидетельству архимандрита Феодосия (Мельника), «а[рхиепископ] Дамиан после каждого заседания, подробно докладывал, кто говорил и на что возражал и т. д.». В это время позиция владыки Серафима (Соболева) в данном вопросе также несколько смягчилась. В частности, в 1936–1937 гг. он находил официальный разрыв общения с митрополитом Евлогием нелогичным и невыгодным, так как с главой Западно-Европейского экзархата и его духовенством сослужили представители дружественных РПЦЗ Сербской и Болгарской Церквей. При этом, по мнению, архиепископа Серафима, нужно было на практике избегать сослужения[1086].
Примирение между владыками Серафимом и Дамианом состоялось лишь незадолго до смерти последнего. За несколько месяцев до своей кончины архиепископ Дамиан был помещен в софийский госпиталь. Здесь его дважды – на Рождество и на Пасху, – посетил архиепископ Серафим. В своем письме митрополиту Антонию (Храповицкому) от 19 апреля 1936 г. владыка Серафим сообщал: «Во время пребывания архиепископа Дамиана в русском госпитале Доктора Березина я два раза посетил архиепископа Дамиана: 7 января и на 2-й день Пасхи, т. е. за 5 дней до смерти. В первое мое посещение я вручил владыке Дамиану небольшую сумму денег из своих на лечение и испросил у него себе прощение за все причиненные ему мною огорчения. В ответ он мне сказал: “Никаких огорчений Вы мне не делали. Я хорошо к Вам относился. Я только шел напролом”. Во второе свое посещение я также из своих вручил ему небольшую сумму денег»[1087].
Скончался архиепископ Дамиан 19 апреля 1936 г. в упоминавшемся госпитале, был отпет архиепископом Серафимом и протопресвитером Георгием Шавельским в русской церкви свт. Николая и похоронен на русском участке Софийского кладбища. После смерти владыки Дамиана Архиерейский Синод РПЦЗ по представлению архиепископа Серафима (Соболева) 26 мая 1936 г. назначил начальником Богословско-пастырского училища выпускника богословского факультета Софийского университета иеромонаха Николая (Зданевича), но с кончиной основателя деятельность училища постепенно стала замирать[1088].
Архиепископ Серафим так объяснял неудачу с сохранением Богословско-пастырского училища: «Считаю своим долгом сказать, что Болгарский Синод и Правительство отрицательно относились к этой школе и не раз мне заявляли, что эта школа Болгарской Церкви не нужна. У меня есть бумага от Болгарского Синода, запрещающая мне посвящать окончивших пастырскую школу во священники для болгарских приходов». 24 апреля 1936 г. управляющий Пловдивской митрополией епископ Харитон написал архиепископу Серафиму: «В монастыре св. Кирика дела будут идти согласно Вашему письменному желанию. Продолжение же пастырско-богословского курса после смерти архиепископа Дамиана оказывается невозможным в этом монастыре, как и пребывание там немонашествующих лиц»[1089].
Архиерейскому Синоду Русской Православной Церкви Заграницей, безрезультатно обращавшемуся за помощью к Сербскому Патриарху Варнаве, в этой ситуации удалось добиться только того, чтобы студентам разрешили сдать экзаменационную сессию. Дальнейшие попытки спасти училище предпринимал Архиерейский Собор РПЦЗ 1936 г., но его ходатайства перед Болгарской Церковью о продолжении работы училища в каком-нибудь другом монастыре фактически не дали результата. Руководство Экзархата, не возражая в принципе против существования училища, поставило условие, что обучаться в нем могут только русские с последующей иерейской хиротонией в РПЦЗ, но для ее приходов в Болгарии большого количества священников не требовалось. Окончательное решение о закрытии Богословско-пастырского училища Архиерейский Синод РПЦЗ принял в начале 1938 г.[1090]
Так же в 1938 г. перестал быть русской обителью и монастырь свв. Кирика и Иулитты. Его насельники в основном перешли в различные болгарские монастыри. Так, например, иеромонах Авксентий (Приходько) в 1925–1938 гг. был насельником обители свв. Кирика и Иулитты, а затем перешел в болгарский монастырь свв. апостолов Петра и Павла в местечке Бяла Черква[1091].
15 ноября 1940 г. Болгарский Священный Синод заслушал доклад синодального секретаря об итогах работы, учебной программе русского Богословско-пастырского училища и постановил приравнять аттестаты его выпускников к аттестатам Бачковского и Черепишского священнических училищ, а также выплачивать одинаковую зарплату священникам, закончившим одно из этих трех училищ[1092].
Помимо владык Серафима и Дамиана, в 1925–1931 гг. в Болгарии также проживал имевший много духовных детей архиепископ Полтавский и Переяславский Феофан (в миру Василий Дмитриевич Быстров, 18731940), входивший первое время после эмиграции из России в состав Высшего Церковного Управления за границей (в 1920–1922 гг.), а позднее – Архиерейского Синода РПЦЗ (со 2 сентября 1922 по 1925 гг. был заместителем председателя Синода). Он приехал в страну из сербского монастыря Петковице по приглашению Болгарского Синода, некоторые члены которого были его учениками по Санкт-Петербургской духовной академии, ректором которой в 1909–1910 гг. служил владыка Феофан. Архиепископ поселился в здании Синодальной палаты в Софии, а летом проживал на даче в Варне (которую ему предоставил митрополит Варненский Симеон); при этом он часто служил в русской варненской церкви св. Афанасия Александрийского. У архиепископа Феофана были дружеские отношения с епископом Серафимом (Соболевым), которого он когда-то рукоположил во епископа Лубенского – викария своей епархии.
27 ноября 1925 г., когда в Архиерейском Синоде обсуждался вопрос о даровании автокефалии Польской Православной Церкви, владыки Феофан и Серафим отправили в Синод довольно резкое письмо, в котором говорилось: «Мы почитаем единственно компетентной властью признавать и благословлять автокефалию. Высшую церковную власть Русской Поместной Церкви в лице Московского Патриарха и Всероссийского Поместного Собора. Решать же такой коренной вопрос, касающийся всей Русской Церкви, некомпетентна Высшая церковная власть за границей даже в лице Заграничного Собора епископов, как власть временная, вызванная к жизни лишь чрезвычайными обстоятельствами для неотложных текущих церковных нужд. Всякое постановление Высшей церковной русской заграничной власти, превышающее ее естественную компетенцию, а тем более идущее вразрез с ясно выраженной волей Московского Патриарха, свидетельствовало бы о непризнании ею высшей власти Московского Патриарха, каковое положение мы не могли бы ни принять, ни признать юридически действительным»[1093].
Архипастыри также подвергли критике совместное служение литургии митрополитом Антонием (Храповицким) и главой Польской Церкви митрополитом Дионисием (Валединским) в Румынии в ноябре 1925 г. Заслушав это письмо, Архиерейский Синод в соответствующем решении указал, что «не собирается благословлять автокефалию Православной Церкви в Польше», но запрещения о сослужении с польскими архиереями не вынес[1094]. А в 1927 г. епископ Серафим (Соболев) во время посещения Болгарии митрополитом Дионисием (Валединским) обсуждал с ним вопрос об условиях возвращения на кафедры русских архиереев, изгнанных польским правительством[1095].
В апреле 1926 г. владыки Феофан и Серафим вместе решительно выступили против учения митрополита Антония (Храповицкого) о догмате искупления (так называемого лжеучения об искупительной жертве Христа). Они подали в Русский Зарубежный Архиерейский Собор заявление о недопустимости решения Архиерейского Синода от 9 апреля 1926 г. о замене «Пространного Катехизиса» митрополита Московского Филарета «Опытом Катехизиса» митрополита Антония в качестве учебного пособия в русских школах за границей. 15 апреля владыки также выслали членам Синода свои богосл