В своей речи на освящении храма Святейший Патриарх Варнава отметил: «Окончание этого сооружения ожидалось в течение нескольких десятилетий, от того момента, когда наши единоверные и единокровные братья русские двинулись из северного Петрограда, с холодных берегов Невы, чтобы прийти на помощь братьям на юге в самые тяжелые минуты их борьбы за свободу и веру православную. Тогда они, согретые духом св. князя Александра Невского, принесли с собою его св. икону и походную церковь, которая, по Промыслу Божиему, была поставлена на этом месте у берега Дуная, где после и воздвигнут сей великолепный храм, опять-таки в память святого русского князя. Сегодняшнее торжество освящения в нашей столице этого храма святого и благоверного князя Александра Невского есть преклонение всех нас, во главе с нашим обожаемым королем, перед этим святым и наша благодарность великому русскому народу, который всегда был на страже наших интересов, нашей Церкви и нашей нации в годы величайших страданий и рабства, а также в решительный час последней борьбы за освобождение и создание нынешней нашей мощной и великой Югославии»[383]. В середине 1930-х гг. в южном клиросе собора был установлен киот в память убиенных российского императора Николая II и югославского короля Александра I Карагеоргиевича.
Святитель Варнава неоднократно публично выражал свои антикоммунистические убеждения. Уже в его интронизационной речи говорилось о «преследуемом антихристами русском православном народе», об освобождении которого необходимо «усердно молиться». Жесткие антикоммунистические высказывания звучали и в последующих обращениях Патриарха к его пастве, например, в Рождественском послании 1936 г.[384] Именно к Сербскому Патриарху и к Римскому Папе обратились в январе 1932 г. с нотой несколько десятков тысяч бежавших в Китай из Сибири от коллективизации и раскулачивания крестьян, прося осудить преступления советской власти в отношении русского крестьянства[385]. Святитель Варнава был почетным председателем Исторического общества памяти государя императора Николая II и Комитета по сооружению храма-памятника царственным мученикам в Брюсселе (завершенного только в 1977 г.).
При этом Патриарх Варнава считал законным главой Русской Православной Церкви проживавшего в Москве Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и неоднократно оказывал ему поддержку. Так, в 1932 г., после того как глава русской Западно-Европейской епархии митрополит Евлогий (Георгиевский) перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, Сербский Первосвятитель направил Вселенскому Патриарху Фотию письмо, где возмущался его действиями. Через своих делегатов – епископов Бачского Иринея и Тимочского Емилиана Патриарх Варнава также сделал представление Константинопольскому Патриарху по поводу его канонически неправомерных деяний, «выразившихся во вмешательстве в дела автокефальной Российской Церкви». В это же время святитель Варнава отказался участвовать в намеченном на Афоне Всеправославном совещании, если на нем не будет представлена «Тихоновская» (необновленческая) Русская Церковь[386]. В 1933–1936 гг. Святейший Патриарх Варнава активно переписывался с митрополитом Сергием, пытаясь предотвратить запрещение архиереев РПЦЗ, однако, когда это не удалось, не смотря на угрозу разрыва со стороны Московской Патриархии, сохранил каноническое общение с ней[387].
Подобную, дружественную по отношению к Русской Православной Церкви Заграницей, позицию занимали и многие другие сербские архиереи, прежде всего учившиеся в российских духовных академиях. Так, например, епископ Нишский (будущий митрополит Загребский) Досифей (Васич) в письме от 16 февраля 1927 г. негативно оценивал разрыв митрополита Евлогия (Георгиевского) с РПЦЗ. Сам Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей митрополит Антоний с особенной симпатией относился к митрополиту Сараевскому Петру (Зимовичу), епископу Пакрацкому Мирону (Николичу) и епископу Вршацкому Викентию (Вуйичу). В качестве убежденного русофила был известен епископ Мукачевско-Пряшевский Владимир (Раич) и т. д.[388]
Ведущими религиозными мыслителями Сербской Церкви в XX в. были два ее святых – епископ Николай (Никола Велимирович; 1880–1956) и архимандрит Юстин (Благое Попович, 1894–1978), при этом взгляды обоих имели ярко выраженную прорусскую и антизападную направленность. Владыка Николай родился в с. Лелич (Западная Сербия) в многодетной крестьянской семье. В детстве он был отдан в школу при монастыре Челие, затем окончил гимназию в г. Валево, Белградскую духовную семинарию, Бернский старокатолический университет (1908), философский факультет Оксфордского университета, Санкт-Петербургскую духовную академию (1914) и защитил пять докторских диссертаций. После выздоровления от туберкулеза Никола Велимирович в 1909 г. принял монашеский постриг в монастыре Раковица. В дальнейшем он преподавал в Белградской семинарии. Санкт-Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) выхлопотал у российского правительства бесплатное путешествие для иеромонаха Николая по святым местам России, и с тех пор тот ни об одной другой стране мира не вспоминал с такой теплотой и любовью[389]. В 1932 г. он так писал о России: «Совесть наша заставляет нас плакать, когда русские плачут, и радоваться, когда русские радуются. Велик наш долг России. Может человек быть должен человеку, может и народ – народу. Но долг, которым Россия обязала сербский народ в 1914 г., настолько огромен, что его не могут вернуть ни века, ни поколения. Это долг любви, которая с завязанными глазами идет на смерть, спасая своего ближнего»[390].
В годы Первой мировой войны о. Николай на боевых позициях исповедовал и причащал сербских солдат, почти все свое жалование иеромонах перечислял на нужды раненых. В 1919 г. он был хиротонисан во епископа Жичского, а в 1920 г. переведен на Охридскую кафедру – древний город в Македонии. Здесь, в колыбели славянской письменности, где проповедовали святые братья Кирилл и Мефодий, владыкой Николаем, к тому времени уже зрелым духовным писателем, были созданы его знаменитые произведения: «Молитвы у озера», «Омилие», «Охридский пролог» и другие. В 1920-е гг. он одним из первых заговорил о необходимости почитания расстрелянной в России царской семьи. С 1931 г. владыка Николай служил епископом Охридским и Битольским, а в 1934 г. вновь занял Жичскую кафедру в центральной Сербии. Он также был известен как издатель «Синаксаря, или Житий святых» на сербском языке.
Понимая опасность сектантской пропаганды, епископ в середине 1920-х гг. возглавил «богомильческое движение», которое было призвано привлечь к Церкви массы простых крестьян. Движение богомильцев в 1936 г. насчитывало уже 200 тысяч организованных членов и к тому времени развернуло беспрецедентную в сербской истории миссионерскую деятельность. При этом для богомильцев, помимо славянофильских, были характерны антизападные, а иногда и антисемитские идеи, что находило отражение на страницах их печатных органов: «Христианское единство» («Hriscanska zajednica», главный редактор Драголюб Миливоевич) и «Миссионер» («Misionar»)[391].
Владыка Николай близко к сердцу принимал страдания любимой им Русской Церкви. Так, в 1920-е гг. он писал одному из русских эмигрантов: «Утешься, братик дорогой, Христос воскресе! И мы с тобой плачем, утешься. Все мы, православные, плачем над Святой Христовой Русью. Не спрашивай, за что Господь испытывает Россию, ибо написано: Господь, кого любит, того наказывает. Не ропщи на безбожников, терзающих русский народ. Раньше были монголы, теперь иные. Но и те и другие – идолопоклонники. Монголы поклонялись идолу из материи, теперешние палачи России поклоняются идолу материи. Настала в России великая жатва душ. В эти дни многострадальный русский народ наполняет рай больше, чем любой другой христианский народ на земле». При этом епископ Николай верил, что гонения на Церковь в России относительно скоро прекратятся и истина веры Христовой восторжествует. В письме неправославному священнику он отмечал: «Ни одна революция не завершилась тем, с чего началась. Этому учит нас прошлое. Часто то, что революция низвергает и разрушает, впоследствии торжествует как истина. И очевидно, что и славянская, и мировая миссия России не в том, что происходит там сейчас, но в том, что грядет после революции. Во всяком случае, сегодня крестные муки русского народа принесут миру непреходящую пользу. А сам русский народ выйдет из огня страданий более сильным, святым и славным, чем был прежде»[392]. Владыка активно участвовал в проведении праздника св. кн. Владимира в Белграде в 1932 г., назвав в эти дни историю России «тернистым путем к Христу»[393].
Архимандрит Юстин (Иустин, в миру Благое Попович) родился 7 апреля 1894 г. в многодетной семье потомственного священника в г. Вранье, в 1914 г. закончил Белградскую духовную семинарию, в период Первой мировой войны служил санитаром в армии, в 1916 г. принял монашеский постриг и в том же году поступил в Петроградскую духовную академию. Революция 1917 г. в России вынудила его уехать для продолжения обучения в Великобританию, где он в 1919 г. закончил теологический факультет Оксфордского университета. В 1919–1921 гг. о. Юстин работал в Афинах над докторской диссертацией «Учение святого Макария Египетского о тайне человеческой личности и тайне ее познания», которую защитил в 1926 г. С 1921 г. он в качестве доцента преподавал Новый Завет, догматику и патрологию в Духовной семинарии св. Саввы в Сремских Карловцах, начал издавать журнал «Христианская жизнь», в 1922 г. был рукоположен во иеромонаха, а в следующем году издал свой труд «Философия и религия Ф.М. Достоевского». Затем иеромонах был переведен преподавателем в Призренскую духовную семинарию. Отец Юстин был большим почитателем владыки Антония (Храповицкого) и считал себя его учеником