[534]. Также не соблюдалась и принятая 28 марта 1923 г. конституция румынского королевства, предусматривавшая, что все граждане страны равны перед законом и пользуются одинаковыми гражданскими и политическими правами без различия языка, расы и религии.
Уже в 1920 г. были ликвидированы все русские государственные начальные и средние школы. Русский язык получил статус иностранного и повсеместно заменялся румынским; все школьные библиотеки опечатывались, и школы лишались русских учебников, ввоз которых в страну строго запрещался наряду с любыми периодическими русскими изданиями (в том числе церковными). В 1921 г. была проведена «реформа» частной русской школы, а в следующем году – румынизация земских и городских учебных заведений. Таким образом, к 1923 г. русская школа в Бессарабии перестала существовать, и 85 тысяч русских детей школьного возраста были обречены на денационализацию[535].
К этому же времени оказалось ликвидировано русское городское и земское самоуправление, политическая жизнь в Бессарабии и Буковине полностью контролировалась сигуранцей (румынской службой государственной безопасности). На основании пояснений к закону о гражданстве от 24 февраля 1924 г. часть населения Бессарабии осталась без всякого гражданства[536].
Насильственное ограничение сферы употребления русского языка ярко проявилось и в церковной области. В Кишиневской духовной семинарии и духовных училищах полностью отменили преподавание русского и церковнославянского языков, из храмов изымали книги на этих языках, священникам запрещали совершать богослужения на церковнославянском и проповедовать по-русски. Так, в сентябре 1924 г. командир Бендерской жандармской бригады приказал своим подчиненным добиться неукоснительного исполнения соответствующего распоряжения Министерства по делам религии. В Измаильском уезде, где русские и украинцы составляли 70 % населения, командующий румынскими частями с целью контроля приказал священникам не начинать богослужения до прибытия жандармов и совершать его только в их присутствии. Требование совершать службы на румынском языке распространялось и на чисто русские приходы, в начале 1920-х гг. исключения разрешались для епитимьи и одной молитвы на русском языке (позднее и это было запрещено). Одновременно начала проводиться этническая чистка духовенства, – местные священнослужители заменялись на приехавших из Румынии[537].
Однако основная часть православных священнослужителей, в том числе молдаван, сопротивлялась румынизации, первоначально они продолжали служить на церковнославянском языке и даже отказывались поминать за богослужением короля и Румынский Синод. Многие верующие до середины 1920-х гг. также бойкотировали богослужения на румынском языке. Так, в частности, в 1919 г. полиция Бельцкого уезда сообщала своему начальству, что «молдаване враждебно относятся к румынской администрации, избегают румынского духовенства… священникам угрожают, когда они упоминают в церкви имя короля»[538].
По свидетельству румынского юриста В. Ербичану, работавшего в Бессарабии в 1918–1923 гг., «в церковной сфере, борьба выражалась в явной тенденции клира к независимости Бессарабской Церкви от Румынской, за сохранение славянского языка, церковных обрядов, за сохранение русского языка и русской истории в качестве главных предметов в духовных семинариях, за использование всех богатств епархии лишь в бессарабских интересах»[539].
Это сопротивление жестоко подавлялось. Например, в с. Речула монахинь местного монастыря за участие в богослужении на церковнославянском языке румынские жандармы высекли розгами, а пожилого священника с. Горешты, подозреваемого в сочувствии участникам антирумынского выступления, до потери сознания истязали мокрыми веревками; от пережитых мучений священник сошел с ума[540].
В результате гонений из страны уезжали русские монашеские общины. Так, в августе 1920 г. переехали в Королевство сербов, хорватов и словенцев 62 сестры из разместившейся в 1917 г. по приглашению архиепископа Анастасия на территории Бессарабии общины женского Леснинского Свято-Богородицкого монастыря (эвакуированной в связи с приближением немцев из Седлецкой губернии). Владыка Анастасий предоставил им Жабский Вознесенский монастырь (в с. Жабка Сорокского уезда на севере губернии), но уже в 1918 г. в связи с развалом Румынского фронта эта обитель стала подвергаться нападениям и грабежам, и игумения Екатерина (Ефимовская) приняла решение ехать в Сербию по приглашению короля Александра[541].
И после отъезда леснинских сестер в Жабском монастыре еще оставалось больше 100 русских насельниц, на которых обрушивались всевозможные стеснения и прещения. Румынские власти заставляли сестер этой обители принять румынское подданство, запрещали проводить богослужения на церковнославянском языке, читать русские книги, разговаривать на родном языке, а в начале 1924 г. арестовали рясофорных послушниц Лидию Дохторову и Ксению. Их без всяких оснований подозревали в шпионаже в пользу СССР, несколько месяцев держали под арестом в тюрьмах Бухареста и Кишинева, а в июне 1924 г. выслали в Королевство сербов, хорватов и словенцев. В знак протеста из 150 насельниц Жабского монастыря 20 сестер покинули обитель, некоторое время они проживали в Кишиневе, а летом 1925 г. переехали в Сербию к принявшей монашеский постриг матушке Диодоре (Дохторовой), которая получила в свое управление монастырь свв. Кирика и Иулиты в Цариброде[542]. Постепенно численность славянского населения в Бессарабии сокращалась, так, по официальным данным, в 1930 г. молдаване составляли уже 64 % ее населения.
Недоверие к румынским иерархам стало причиной самоорганизации священников и мирян. В июле 1922 г. в Кишиневе был образован многонациональный по составу «Союз православных христиан Бессарабии», к созданию которого оказались причастны русские монархисты. Тогда же возникли объединявшее русскоязычных верующих «Общество Гроба Господня», руководимый священником Павлом Гучужной русско-молдавский «Союз православных клириков Бессарабии» и другие подобные объединения.
Особенно заметную роль играло основанное в Кишиневе еще в 1867 г. и перерегистрированное в 1924 г. Александро-Невское братство, председателем которого был гагауз – священник Николай Лашков (Лашку). Православная церковь на Армянском кладбище, где он служил, стала центром духовной оппозиции. В реферате сигуранцы отмечалось, что эта церковь «посещается известными русофилами и русифицированными лицами „. Богослужение ведется только на русском языке [правильно – на церковнославянском], и ответы хора поются на этом же языке»[543]. Митрополит Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях также отмечал, что в Бессарабии «славянское богослужение сохранилось лишь в одной, кладбищенской, церкви в Кишиневе»[544].
В октябре 1924 г. Румынская Патриархия попыталась завершить подчинение себе бессарабских общин, введя в крае принятый Румынской Церковью новый календарь (григорианский стиль). Однако это вызвало новую волну сопротивления. «Союз православных христиан Бессарабии» немедленно осудил выполнившего распоряжение Священного Синода архиепископа Гурия и, опираясь на церковные советы, развернул агитацию в защиту старого календаря. Часть бессарабских священников поддержала протест мирян. По свидетельству сигуранцы[545], проводившиеся по юлианскому стилю службы превращались в политические манифестации. Тысячи верующих собирались в дни церковных праздников у Чуфлинской церкви и храма Александро-Невского братства, где богослужения еще совершались по старому стилю и на церковнославянском языке. В апреле 1926 г. событием общественной жизни стал молебен в память императора Николая II в кишиневской греческой церкви свт. Пантелеимона[546].
В 1945 г. архимандрит Варлаам (Кирица) так вспоминал об этих событиях: «… если в самой Румынии, где народ несравненно более пассивно относится к вопросам веры, нежели в Бессарабии, создались серьезные затруднения, в Бессарабии эта реформа навсегда оттолкнула бессарабцев от румын, разделила бессарабское духовенство на два враждующих лагеря и отделила верующие массы народа от священников и новостильников, которых более фанатично настроенные считают антихристами. Реакция появилась немедленно. Большинство священников продолжали служить по старому стилю. Новостильники подвергались сильным нареканиям со стороны верующей массы, а старостильники, поддерживаемые народом, подвергались преследованиям духовного начальства и гражданской власти. Были перемещения, аресты, ссылки и даже тюрьмы. Первоначальное недовольство вылилось в долголетнюю упорную, глухую, неравную борьбу. С одной стороны, власть церковная и гражданская, а с другой – верующий народ и лучшие его представители»[547].
Даже сами румынские власти констатировали наличие в бессарабском обществе прочных традиций русского Православия и видели в этом основную причину массовости протеста. «Царское владычество в Бессарабии, – докладывала сигуранца, – придало Церкви в этой провинции “православный” облик, сохраняемый как ее духом, так и ее обликом. Вера окутана мистицизмом, свойственным славянскому народу, а церкви, за малым исключением, полны икон казанских и донских святых, принадлежащих к “русскому Православию”, с надписями на славянском языке»