Отца Владимира все-таки предали суду. Согласно его воспоминаниям, пастыря судили военные, гражданские и церковные судебные инстанции в Кишиневе, в Яссах и Бухаресте. Он сидел в военных, уголовных тюрьмах и арестных домах – в Кишиневе, Яссах, Бендерах и в Тыргу-Жиу, в общих и одиночных камерах, как самый тяжелый преступник; к протоиерею применяли строжайший тюремный режим, часто лишая права даже обычной часовой прогулки в тюремном дворе. Отец Владимир четыре раза отбывал тюремное заключение, в общей сложности два с половиной года, три раза был в ссылке, несколько раз подвергался крупным денежным штрафам и постоянно находился под надзором полиции. Дважды он был лишен священнического сана: в первый раз Кишиневским духовным судом под председательством архиепископа Бессарабского Гурия и вторично – Апелляционным митрополичьим судом в Яссах, возглавляемым митрополитом Ясским Никодимом. Окончательное лишение о. Владимира священнического сана, которое должно было состояться по решению третьей судебной инстанции, – на сессии Священного Синода в феврале 1933 г., не было доведено до конца из-за вмешательства Западно-Европейского архиепископа РПЦЗ Серафима (Лукьянова), которому протоиерей тогда подчинялся, и протеста Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей митрополита Антония (Храповицкого) на имя Румынского Патриарха Мирона (однако без посылки какого-либо ответа митрополиту Антонию)[560].
Следует отметить, что в начале 1930-х гг. владыка Антоний, еще пытаясь сохранить лояльные отношения с Румынской Патриархией, не принял в свою юрисдикцию обратившуюся к нему большую группу «старостильников» во главе с протоиереем Борисом Бинецким, тем более что в Бессарабию был послан в качестве представителя РПЦЗ протоиерей Владимир Поляков. Таким образом, в крае произошло создание двух православных групп «старостильников». После получения отказа о. Борис Бинецкий обратился к управлявшему с 1931 г. западно-европейскими приходами Московского Патриархата митрополиту Виленскому и Литовскому Елевферию (Богоявленскому) с просьбой принять его в свое ведение и разрешить служить. Владыка Елевферий отправил запрос Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию (Страгородскому), который ответил владыке, что вопрос о принадлежности Бессарабии к Румынии до сих пор не решен и что Россия считает это отторжение временным. Поэтому если Русская Церковь не возражает против «временного» управления Кишиневской епархией румынским митрополитом, то она «вправе ожидать, что временно управляющий не будет требовать, чтобы русские приходы (продолжающие себя считать еще частью Русской Церкви) обязательно усваивали себе все подробности практики и дисциплины Румынской Церкви»[561].
В 1930–1932 гг. в Кишиневе служил еще один известный русский пастырь – архимандрит Феодосий (Алмазов), сосланный в Нарымский край и в августе 1930 г. бежавший из СССР в Румынию. С 7 января по 1 сентября 1931 г. он даже исполнял обязанности настоятеля греческой церкви Кишинева, но в следующем году был вынужден уехать в Болгарию[562].
Зимой 1930/1931 гг. в Бессарабии вновь ввели осадное положение, возобновились аресты и судебные расправы над оппозицией. Когда в начале 1931 г. группа священников предприняла попытку издавать в Кишиневе русско-румынскую газету «Раза» («Свет»), митрополит Гурий запретил ее выпуск после первого номера. В своей проповеди он заявил, что русские имеют возможность обращаться к Богу на своем языке, «но некоторые элементы из русского населения ведут себя как сектанты», и таких «следует высылать за Днестр». Это скандальное заявление вызвало возмущение в обществе, и Объединение русского меньшинства в Румынии направило протест королю, но он остался без ответа[563].
Тем не менее авторитет митрополита Гурия сильно упал. Резкие выпады против него появились даже в румынской печати. Кульминационной точкой был роман «Тайны митрополичьего дома», вышедший в конце 1930 г. в серии издававшейся на русском языке бухарестской газеты «Наша речь», с карикатурой на митрополита и очень прозрачным описанием подробностей. На кишиневском базаре в то время распевали песенку на тему: «Гурий продал старый стиль и купил автомобиль…»[564].
Однако новая волна изгнания из приходов сторонников старого стиля и замена их присланными из Румынии священниками все же позволила временно сломить сопротивление бессарабского клира. Почти все русофильские церковные объединения и союзы почти были ликвидированы. Вместо них, опираясь на государственную администрацию и финансовую помощь правительства, масштабную румынизаторскую деятельность развернуло общество «Астра». Возглавлял его викарный епископ Аккерманский и Измаильский Дионисий (Эрхан), а в число «активистов» общества в селах в обязательном порядке включали священников. Но и в этих условиях сопротивление верующих календарной реформе продолжалось. Летом 1935 г. оно вылилось в массовые крестьянские волнения в Бельцком уезде, только в столкновении с полицией в с. Старый Албинец 19 августа было убито 5 крестьян, около 10 ранено и 120 арестовано. В с. Пьятра-Нямце, когда верующие шли на праздник освящения старостильного храма, полиция преградила им дорогу и открыла огонь, в результате один крестьянин был убит[565].
Позднее священник Николай Климович в письме на имя Н.А. Булганина в 1958 г. так описывал события в с. Старый Албинец: «В 1935 г. по разрешению румынских властей и по просьбе народа я устроился на работу в с. Албинец Фалештского района. Все священники Кишиневской и Бельцкой епархии презирали меня за то, что я не совершаю божественную службу по новому стилю… Священники собрались в г. Бельцы и подкупили жандармского полковника Манцила за 260 000 лей, и полковник Манцила выдал священникам военное обмундирование и винтовки с патронами и 19 августа 1935 г. ночью напали на меня в полном боевом порядке и наделали великое несчастье, убили трех человек… и четвертого человека – вынули у него кишки, и очень многих ранили пулями. Верующие пришли в великий ужас и встали на защиту меня и скрыли меня. Благочинный Фалештского района Стойко Михаил был одет в военную форму капитана, он расстрелял все патроны и стал бить людей прикладом. Люди и большинство женщин стали защищаться холодным оружием, и одна женщина, боевая, не потеряла духа, взяла железные вилы и защищалась от ударов благочинного, и проколола ему ногу, и от этого получилось у него заражение крови – он через три месяца умер»[566].
В 1934 г., после кончины священника Николая Лашкова, митрополит Гурий назначил настоятелем церкви Александро-Невского братства соглашательски настроенного священника, но взять ее прихожан под контроль властям не удалось. Храм остался центром духовной жизни, в нем по-прежнему собирались более тысячи жителей Кишинева, по сведениям сигуранцы, «в большинстве своем интеллигентов русского происхождения»[567].
Угнетение русского населения в аннексированной Бессарабии вызывало сильную тревогу у руководства Русской Православной Церкви Заграницей. 12 июня 1930 г. ее Архиерейский Синод заслушал составленный на основе писем Г.М. Цамутали и архиепископа Богучарского Серафима (Соболева) доклад Первоиерарха митрополита Антония (Храповицкого) о положении церковных дел и духовном окормлении русских в Бессарабии, поручив владыке Серафиму выяснить необходимые вопросы. Под давлением РПЦЗ Кишиневский митрополит Гурий 6 июня 1931 г. даже написал митрополиту Антонию уклончивое письмо по вопросу совершения служб для русских по их обычаям и на церковнославянском[568].
После нескольких неудачных попыток руководства Русской Православной Церкви Заграницей ходатайствовать перед румынской властью о прекращении преследования православных в Бессарабии и о представлении им права самостоятельного управления Архиерейским Синодом РПЦЗ, Архиерейский Собор этой Церкви поручил попечение о православной пастве в Румынии будущему митрополиту Берлинскому и Германскому, а тогда епископу Венскому Серафиму (Ляде).
В июле 1932 г. владыка Серафим в качестве представителя Центрального комитета русского национального меньшинства в Бессарабии участвовал в совещании православных членов VIII Европейского конгресса национальностей для защиты церковных интересов русского населения. Вопрос о положении русских церковных общин в Бессарабии рассматривался на Архиерейских Соборах РПЦЗ 27 августа 1932 и 8 сентября 1936 гг.[569]
В середине 1930-х гг. епископ Серафим (Ляде) дважды ездил в Бессарабию по заданию Архиерейского Синода. Владыка посещал православных, не признававших насильственного присоединения к Румынской Церкви Кишиневской епархии и введения новоюлианского стиля, которых по-прежнему подвергали жестоким гонениям. В первую поездку епископ Серафим имел поручение ходатайствовать за них в Бухаресте, но его переговоры не имели успеха. Затем он был послан в Бессарабию к существовавшим тайно старостильным общинам, окрестил там много детей, совершил три священнических хиротонии, снабдил священников (которые подчинялись ему, как своему архиерею) антиминсами и святым миром. Когда об этой деятельности стало известно румынскому правительству, владыку Серафима выслали из страны[570].
Позднее Румынский Патриарх Никодим в своем послании Московскому Патриарху Алексию от 20 мая 1945 г., явно искажая реальную картину, так объяснял события 1930-х гг.: «.в очень ограниченных районах, в северной части Молдавии и Бессарабии, вскоре после введения исправленного календаря, было проявлено беспокойство. Наша Церковь поспешила дать разъяснения и успокоить эту низшую часть населения при помощи мирных средств духовного порядка. Когда все уже было готово прийти в порядок, пропагандисты, подкупленные так называемым епископом, имевшим местом своего пребывания Вену, а позднее Германию, смутили наиболее слабые умы и возбудили беспорядки, направленные против государства, но не против Церкви. Когда произошли волнения, государство приняло меры и защитило порядок. Вопрос никоим образом не заключался в религиозных убеждениях, еще менее в календаре, но просто в политических беспорядках»