Вместе с митрополитом Виссарионом архиепископ Христофор приветствовал первые отряды итальянских войск, вступивших в Тирану. В своих многочисленных выступлениях, проповедях и статьях архиепископ положительно отзывался о Б. Муссолини и возглавляемом им политическом движении. Священный Синод Албанской Православной Церкви довольно активно сотрудничал с оккупационными властями. Так, в мае 1941 г., когда Албанию посетил итальянский король Виктор-Эммануил III, он был торжественно принят архиепископом Христофором в кафедральном соборе Тираны. Обращаясь к королю, архиепископ заявил: «Ваше Величество! Албанский народ горячо тронут великой честью, которую Вы ему оказали своим визитом, и он встретил Вас манифестациями радости и глубокой преданности. Во время своего пребывания на земле нашей родины Вы убедитесь, как албанский народ любит Вас и благоговеет перед Вами; его любовь исходит из глубины его души; он питает к Вам такую же любовь, которую к Вам питает итальянский народ… Албанский народ любит Вас, так как благодаря присоединению Албании к Итальянской империи сегодня осуществляется идея создания “Великой Албании”, которая являлась мечтой всех поколений албанских патриотов. Самостоятельная Православная Церковь Албании, делая меня посредником между Вами и албанским народом, поздравляет Вас с приездом, молит Бога даровать Вам здоровья и многих лет жизни, а также укрепить вековую дружбу народов Италии и Албании и даровать победу нашим славным армиям»[1227].
В 1940–1941 гг. иерархи Албанской Православной Церкви молили «Всевышнего даровать победу “нашим доблестным армиям” в борьбе против Греции». Вскоре итальянское правительство пригласило архиепископа Христофора посетить Италию, где возглавляемая владыкой делегация приняла участие в так называемом Итало-албанском съезде, созванном с пропагандистской целью в католическом монастыре Гротта Феррато. После возвращении из Италии архиепископ нанес визит наместнику итальянского короля в Албании Якомони, который торжественно передал владыке икону Святой Девы Марии, по преданию, вывезенную в Италию в XV в. соратниками Скандербега. Как заявил Якомони, эта икона была прислана монастырем Гротта Феррато в качестве подарка Албанской Православной Церкви в знак «вековой дружбы, существующей между нашими двумя странами». В своем ответном слове архиепископ Христофор заявил, что он принимает этот подарок «как признак верности и любви итальянцев ко всему православному населению Албании», и, «молясь перед этой иконой, православные албанцы с глубокой благодарностью будут вспоминать в своих молитвах итальянских братьев»[1228].
Однако положение Албанской Православной Церкви в период оккупации страны все-таки было нелегким. Сразу же после прихода итальянцев возник стратегический план постепенного поглощения православия в стране Римско-Католической Церковью посредством унии. С этой целью католические миссионерские ордена стали проникать в южные, преимущественно православные, районы Албании. Согласно существовавшим планам, населявшие их православные верующие должны были объединиться с так называемыми арберешами – униатами албанского происхождения, проживавшими на юго-востоке Италии. Практически весь период итальянской оккупации среди албанцев велась активная католическая пропаганда, утверждавшая, что самое лучшее для жителей страны – подчинение всех албанских христиан Ватикану[1229].
Позднее, в своем письме Московскому Патриарху Алексию от 26 августа 1950 г., архиепископ Христофор писал: «Верно, что униатская пропаганда, к тому же очень древняя в Албании, усилилась во время итальянской оккупации. Как только в Албании была установлена эта оккупация, несколько наших православных, побуждаемых итальянскими властями, посетили меня в конторе управления нашей церкви и потребовали от меня объявления униатского обряда, поминания имени папы во время литургии и передачи нашей Церкви под покровительство Ватикана без каких-либо изменений в православных традициях. Они потребовали также, чтобы я доложил этот вопрос членам Синода, угрожая тем, что в противном случае я буду заменен другим епископом. С другой стороны, итальянские власти не переставали требовать, чтобы этот вопрос был включен в повестку дня и чтобы он был обсужден на заседаниях Синода и церковных советов. Я ответил, что этот вопрос мог быть обсужден только на всеобщем Синоде, при участии всех Православных Церквей и что наш Синод и наши церковные советы не могут обсуждать его. Таким образом, несмотря на настояния упомянутых властей, такой вопрос никогда не включался в повестку и не обсуждался ни на одном созыве Синода и наших советов. Наоборот, мы всё время оказывали сопротивление этой пропаганде, и потому она почти ничего не сделала, за время оккупации лишь один православный священник был обращен в униатство: священник деревни Радостино – де Фиери, потому что крестьянам этой деревни итальянские власти обещали раздать землю. Но как только он отслужил одну-единственную обедню, во время которой помянул папу, как был отрешен от должности нижеподписавшимся, хотя он и пользовался благосклонностью и поддержкой властей. Позднее этот священник был убит»[1230].
Под протекторатом Италии было провозглашено создание так называемой великой Албании, в состав которой указом короля Виктора-Эммануила III от 12 августа 1941 г. оказались включены большая часть Косово и Метохии, Западная Македония, пограничные районы Черногории (входившие до войны в состав Югославии) и северо-западные районы Греции. В этом «государстве» проживало 1905 тыс. жителей, в том числе 1106 тыс. в довоенных границах Албании. Великоалбанская пропаганда поддерживалась католическим клиром. По конституции, «дарованной» итальянским королем 3 июня 1939 г., Албания считалась монархическим государством, в котором вся полнота законодательной и исполнительной власти принадлежала Виктору-Эммануилу III. Всеми делами в стране управлял королевский наместник итальянец Франческо Якомони (Джокомони), однако под эгидой оккупантов было создано и албанское марионеточное правительство во главе сначала с Шефкетом Верляци, а затем (с осени 1941 г.) – Мустафой Круйе[1231].
Для этого правительства была характерна ярко выраженная антисербская политика, которая особенно ярко проявилась в Косово и Метохии. Следует отметить, что в начале XX в. албанцы, являвшиеся на этой территории почти исключительно мусульманами, стали преобладать среди жителей края. Так, в 1921 г. здесь проживало 552, 7 тыс. человек, в том числе 331, 5 тыс. албанцев и 189, 2 тыс. сербов. Переселенческая политика югославского правительства в 19201930-е гг. не смогла изменить общей ситуации. В 1939 г. из 645 тыс. жителей Косово и Метохии славяне (сербы, македонцы, черногорцы) составляли 34, 4 % (222 тыс.), а остальные (албанцы, турки и цыгане) – 65, 6 % (423 тыс.)[1232].
Немецкие войска вторглись в Косово 9 апреля, а в Метохию – 17 апреля, итальянцы пришли в край немного позднее, когда сопротивление югославской армии уже было подавлено: в Метохию 20 апреля, а в Косово – 3–5 мая. Эти войска были встречены косовскими албанцами как освободители. Сразу же после прихода оккупантов начались массовые убийства, грабежи и изгнания сербов. Насилия над ними были развернуты в соответствии с планом, составленным 21 апреля 1941 г. албанскими националистами совместно с немецким генералом Эберхармом. Уже 4 мая сербский министр внутренних дел Милан Ачимович жаловался командующему немецкими войсками генералу Фёрстеру на кровавые преследования сербов со стороны албанцев. Первыми жертвами албанских националистов стали колонисты 1920-1930-х гг., которые под угрозой смерти были вынуждены бросать свои дома (их зачастую сжигали) и бежать в Сербию и Черногорию[1233].
Один из участников этих трагических событий священник Димитрия Шекуларец 20 июля 1941 г. в своем докладе церковному начальству так писал о них: «Приход я оставил потому, что перед этим был ограблен албанцами. Без всего, я, жена и наши шестеро детей убежали в тот момент, когда я должен был быть убит, а может быть, и моя семья, так как погибало большое количество сербов, а женщины и дети подвергались мучениям. Поджигают дома, убивают известных граждан. Слышны пронзительные крики женщин и детей. Вопль за воплем. Помочь никто никому не может. Немецкая армия еще не прибыла, наша в развале. Анархия торжествует. Албанцы немилосердны. Избивают, убивают, грабят. Мы пытались вести переговоры с их руководителями, и первым делом с председателями общин, которые в Югославии пользовались привилегиями. К нашему сожалению и горькой неожиданности, они стали для нас опасней, чем остальные. Оставляется все имущество и богатство. Бегут женщины, старики, дети, многие босые и плохо одетые. Настоящий ад. Бежим к Печи. Здесь находим епископа Рашко-Призренского. Он и мы – двое священников спасаемся бегством. Идем вместе к командующему немецкими войсками, которые уже прибыли. Просим защиты, так как албанцы и там устраивают резню сербского населения. От немцев получаем ответ, что у них нет достаточно людей, чтобы защитить села, и что они могут гарантировать защиту только для города. Позднее снова возвращаюсь в Дреницу. Сейчас здесь вместо немцев итальянцы. Я объявляюсь. Жалуюсь руководителю членов Косовского комитета. Албанцы узнают. Поэтому сплю в лесу. Идут за мной по следу. Хотят меня убить. Часть жителей вернулась на свои пепелища, но убийства еще продолжаются – теперь по ночам. Моя церковь обезображена, приходской дом разрушен. Обстановка невыносимая. Мне снова с трудом удается перебраться в Рашку, и больше я не возвращаюсь, потому что меня подстерегают албанцы»[1234]