поздравительную телеграмму, в которой писали: «Вознеся молитвы в Русской церкви о здравии и благоденствии Вашего Величества по случаю принятия полноты Королевской Власти, русская эмиграция приносит свои поздравления и горячие пожелания счастливого и долгого Царствования под Сенью Всевышнего Господа на благо народа, на его процветание и славу, достойное его героического прошлого. Одушевленные чувствами глубокой благодарности за оказанное нам братское гостеприимство в годины нашего величайшего национального горя, мы просим Ваше Величество принять выражение безграничной преданности Русской эмиграции и ее стойкой верности и в будущем заветам наших предков». В этом обращении не было политической оценки переворота, но позднее немецкие оккупационные власти учли его в неблагоприятном для митрополита и В.Н. Штрандтмана смысле[1284].
6-7 апреля 1941 г. Белград оказался подвергнут неожиданной ожесточенной бомбардировке, от которой погибли свыше 17 тыс. его жителей. В огне пожаров пострадали здания Сербской Патриархии, Народной библиотеки и Института имени Н.П. Кондакова (погибли его секретарь Д.А. Расовский вместе с супругой). Сильно пострадало и помещение Синодальной канцелярии на Молеровой ул., в связи с чем ей пришлось переехать в одно из зданий бывшей Российской миссии на ул. Короля Милана, д. 12, куда перевезли и чудом уцелевший архив Архиерейского Синода. Всего при немецкой бомбардировке города было убито или ранено около 50 русских эмигрантов. В эти дни русские священники, в промежутках между налетами, самоотверженно ходили со Святыми Дарами по городу, утешая прихожан, напутствуя раненых и умирающих, совершая молебные пения по убежищам и отпевая умерших[1285].
Вблизи русской церкви Пресвятой Троицы упало пять бомб, сгорел соседний сербский храм св. Марка, у самой церковной стены двое суток пылал гигантский костер из зажженного бомбой склада бревен, но в ней беспрерывно шла служба. Уже утром 6 апреля в храме совершили богослужение игумен Аверкий (Таушев), протоиереи Иоанн Сокаль, Георгий Флоровский и Сергий Ноаров, а после окончания литургии митрополит Анастасий совершил крестный ход с чудотворной Курской Коренной иконой Божией Матери «Знамение». На следующий день – в праздник Благовещения, когда происходила особенно сильная бомбардировка, в Троицкой церкви служили отцы И. Сокаль, С. Ноаров и Г. Флоровский, добровольными певчими управлял протоиерей Владислав Неклюдов, а на полиелей вышел владыка Анастасий. Игумен Аверкий в этот день совершил богослужение на Мокром Лугу (предместье Белграда), где скопилось много русских беженцев, протоиерей Виталий Тарасьев – в Иверской часовне на Новом кладбище, а о. Георгий Флоровский – и в церкви Русского дома для учащихся русских гимназий, где он состоял законоучителем[1286].
Митрополит Анастасий также вскоре перешел в Русский дом и там присутствовал на литургии, которую совершал в подвале здания один из священников для множества укрывавшихся там русских людей. Эта литургия, совершенная в обстановке, напоминавшей катакомбы древних христиан, на всю жизнь запечатлелась в памяти у тех, кто на ней причащались[1287].
Сразу же после нападения агрессоров на Югославию русские эмигранты в лице митрополита Анастасия и главы Делегации по защите интересов русских беженцев В.Н. Штрандтмана выразили властям страны уверения в «безграничной преданности Русской эмиграции и ее стойкой верности и в будущем заветам. предков». Редакция газеты «Русский голос» призвала соотечественников «если потребуется, выполнить свой долг перед гостеприимно. принявшей [нас] родственной страной»[1288].
Многие русские эмигранты действительно вступили в ряды югославской армии, однако война продлилась недолго. Остатки разбитой армии были взяты в плен и заключены в лагеря на территории Германии. Здесь оказалось и несколько церковнослужителей РПЦЗ. Так, например, чтец белградской Свято-Троицкой церкви, будущий протоиерей Игорь Троянов провел в немецком плену 14 месяцев и лишь затем по болезни был отпущен в Белград[1289].
12 апреля, в Лазареву субботу, в разгромленную столицу Югославии вошли части вермахта. Почти сразу же последовали репрессии против руководства Сербской Православной Церкви. Патриарх Гавриил, сопровождавший короля Петра вместе с отступавшими войсками до границы страны, были арестован и заключен под охраной в один из монастырей вблизи Белграда. Русскую эмиграцию также затронули всевозможные стеснения и ограничения со стороны оккупационных властей. Генеральный секретарь Делегации по защите интересов русских беженцев Е.Е. Ковалевский был убит во время бомбардировки, а бывший посол России в Сербии В.Н. Штрандтман арестован гестапо. Его освободили через несколько дней благодаря заступничеству Архиерейского Синода, но от руководства делами эмиграции полностью отстранили – Штрандтман не пользовался доверием немцев, так как был очень близок к англо-французским посольским кругам. Арестовали нацисты и известного ученого, академика П.Б. Струве, преподававшего в филиале Белградского университета в Суботице, после многомесячного заключения в тюрьме он в 1942 г. был освобожден и уехал с семьей в Париж. В церковной литературе упоминаются случаи спасения прихожан белградского храма благодаря чудотворной Курской иконе Знамения от обысков гестапо[1290].
В первую очередь от репрессий нацистов пострадали русские эмигранты еврейского происхождения (большинство из них погибло в Баничском лагере вместе с сербскими евреями) и немногочисленные масоны. Кроме того, немцы подвергали арестам тех эмигрантов, которые с симпатией относились к СССР как к своей родине. Гестапо арестовывало с целью проверки даже лиц, просто хотя бы раз в жизни посещавших советское посольство. Порой неосторожный разговор с самыми близкими друзьями мог стать причиной заключения в лагерь. Ряд людей пострадали за невыполнение приказа немецкого командования в Сербии от 27 мая 1941 г. о запрете приема под страхом тюрьмы или даже смертной казни всех радиостанций кроме немецких (некоторые эмигранты осмеливались организовывать групповые прослушивания)[1291].
В этих условиях руководство РПЦЗ заняло выжидательную позицию и не пыталось установить контакты с оккупационной администрацией. Некоторые очевидцы событий позднее даже писали об ошибочности такой тактики, усугублявшей страдания русских эмигрантов: «.митрополит Анастасий в это ответственное время воздерживался от всякого выступления и пропустил все возможности»[1292].
Сразу же после начала оккупации были закрыты все русские периодические издания и приостановлена деятельность почти всех эмигрантских общественных организаций как заведомо ненадежных. Впрочем, русские эмигранты сразу же начали новый процесс самоорганизации. Уже 10 апреля 1941 г. состоялось организационное заседание Комитета первой помощи пострадавшим от бомбардировки, а 13 апреля в здании Русского дома имени императора Николая II была открыта бесплатная кухня на средства американского Красного Креста.
В данных условиях немцы решили взять этот процесс под свой контроль. 22 мая 1941 г. приказом командующего германскими вооруженными силами в Сербии было создано Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии во главе с генерал-майором М.Ф. Скородумовым. Состоявшее из шести отделов бюро разместилось в Русском доме и вскоре провело перепись проживавших в Белграде взрослых эмигрантов из России, – их оказалось 7020, не считая принявших югославское гражданство[1293].
Уже 14 сентября 1941 г. М.Ф. Скородумов был временно арестован, назначенных им руководителей отделов бюро немцы сместили с постов и вместо них назначили более лояльных людей. Начальником бюро стал русский генерал В.В. Крейтер, имевший немецких родственников и хорошо говоривший по-немецки. По воспоминаниям эмигрантов, он «был очень порядочный. и мужественный человек, так как совершал те поступки, которые могли заинтересовать гестапо и серьезно его скомпрометировать в глазах властей»[1294]. Одним из наиболее влиятельных сотрудников бюро с августа 1941 вплоть до сентября 1944 гг. являлся Н.Д. Тальберг – будущий профессор Свято-Троицкой духовной семинарии РПЦЗ в Джорданвилле (США). Именно он обеспечивал в условиях оккупации деятельность многих русских учреждений: Кадетского корпуса, институтов, гимназий, школ, библиотек, госпиталей, приютов, мастерских и всевозможных курсов.
Резкое ухудшение материального положения, начавшиеся репрессии со стороны оккупантов, а также последовавшее в начале 1942 г. обязательное распоряжение подконтрольного немцам сербского правительства об увольнении с работы всех русских, вне зависимости от их гражданства, сделали жизнь эмигрантов в оккупированной Сербии крайне тяжелой. Кроме того, многие русские белые эмигранты стали объектами нападений и физического истребления для партизан-коммунистов. К 1 сентября 1941 г. Бюро по защите интересов и для помощи русским эмигрантам в Сербии зарегистрировало 50, а к лету 1943 г. – около 300 убийств, в том числе 27 священнослужителей[1295].
В связи с убийствами коммунистами сразу нескольких русских священников в Браничевской епархии митрополит Анастасий в начале сентября 1942 г. отправил епископу Браничевскому Вениамину письмо, в котором просил принять возможные меры для ограждения русских священников от угрожавшей им опасности. В ответе от 23 сентября владыка Вениамин с горечью подтверждал, что в его епархии убито 3 сербских и 5 русских священников, и сообщал: «Мы сделали циркулярное распоряжение о внесении в диптихи всех церквей имен этих жертв, умерщвленных безумием безбожников, чтобы на всех проскомидиях за них вынимали частицы. В то же время мы имеем честь уведомить Ваше Высокопреосвященство, что мы предприняли все шаги у соответствующих властей для охранения жизни священнослужителей, как русских, так и сербов. Некоторых мы переместили в более верные места, где жизнь их будет в большей безопасности»