Так, в апреле 1941 г. в Сремских Карловцах был арестован бывший секретарь Сербского Патриарха Варнавы, библиотекарь Патриаршей библиотеки, русский эмигрантский писатель В.А. Маевский. Он содержался в заключении несколько месяцев и был освобожден с требованием не покидать Сремские Карловцы и ежедневно являться в полицию для регистрации (вскоре Маевский тайно уехал в Белград). Настоятель загребской церкви священник Серафим Купчевский в 1941 г. окормлял свою паству из тюремной камеры, согласно указу сербского архиерейского наместника протопресвитера Н. Витковича (также находящегося в заключении)[378]. Священник Григорий Александрович Крыжановский, служивший в храме г. Баня-Лука, как нелояльно настроенный к Католической Церкви и не желавший переходить в нее, оказался интернирован и летом 1941 г. выслан в г. Княжевода (Сербия)[379].
На территориях, отошедших к «независимому государству Хорватия», существовали пять русских приходов (в Загребе, Земуне, Сремских Карловцах, Сараево и Цриквенице), несколько общин при часовнях, домовых храмах в учебных заведениях и благотворительных учреждениях (например, в г. Осиеке). Кроме того, имелись два самостоятельных русских монастыря – мужской в Мильково, в основном перенесенный к началу войны в Туман, и женский в Хопово[380].
В высших учебных заведениях Загреба в межвоенный период преподавали 20 русских профессоров и обучались сотни русских студентов, в столице Хорватии также существовали две довольно многочисленные казачьи организации во главе с несколькими генералами и атаманами. На городском кладбище Загреба был создан русский участок, где в 1928 г. построили православную часовню Воскресения Христова[381]. В Загребском сербском монастыре св. Параскевы, который возглавляла русская игуменья, пребывали еще пять русских инокинь. В Сараевской духовной семинарии работали два русских преподавателя, еще больше их было в Карловацкой семинарии[382].
Значительное количество русских иноков пребывало в оказавшихся на территории Хорватии сербских обителях: Беочин, Раваница, Врдник, Язак, Гргетек, Крушедол и других. Так, в монастыре Гргетек жил и 9 сентября 1925 г. скончался член Архиерейского Синода Зарубежной Русской Церкви епископ Александровский и Ставропольский Михаил (Космодемьянский),
а в монастыре Язак, при епископе Курском и Обоянском Феофане (Гаврилове), до 1927 г. пребывала главная святыня русского зарубежья – чудотворная Курская Коренная икона Божией Матери[383].
Весной – летом 1941 г. все мужские монастыри, где жили русские монахи, были закрыты. При этом будущий известный архиерей РПЦЗ Леонтий (Бартошевич) успел летом 1941 г. принять монашеский постриг в монастыре Туман до его ликвидации, а его брат – владыка Антоний (Барташевич) в том же году был пострижен в мантию в Мильково. Проживавший в сербском монастыре Гргетег вблизи Сремских Карловац член Архиерейского Синода РПЦЗ архиепископ Екатеринославский и Новомосковский Гермоген (Максимов) в апреле в Сремских Карловцах подвергся кратковременному аресту со стороны усташей. Затем архиепископ оказался вынужден переехать в Хопово, так как основанный в 1471 г. монастырь Гргетег был заминирован и разрушен.
Другой известный владыка – член-секретарь Архиерейского Синода архиепископ Курский и Обоянский Феофан (Гаврилов), вывезший из своей епархии за границу чудотворную Курскую Коренную икону Божией Матери, до войны проживал в монастыре Раковац, но осенью 1941 г. также был вынужден поселиться в Хоповском монастыре. Туда же переселились восемь монахов из Тумана.
Один из этих монахов – будущий архиепископ Антоний (Медведев) позднее вспоминал: «Наше монашеское братство перевели из Мильково в другой монастырь. Среди сербских партизан были разные группы, кроме православных, которые воевали против захватчиков фашистов, были и коммунисты, представлявшие угрозу и для нас. Наш настоятель собрал нас и сказал, что мы, в случае чего, должны защищаться с оружием в руках. А я, о. Феофан и о. Серафим, будущий подвижник на Каруле (Афон), – были иеромонахами. Настоятель сказал, что кто не согласен с этим решением, может покинуть монастырь по его благословению. Мы с о. Серафимом Карульским сказали, что мы не согласны и, таким образом, с благословения настоятеля уехали из монастыря в Белград и оказались у Первоиерарха РПЦЗ митрополита Анастасия»[384].
В конце концов в результате непрекращающихся преследований не только некоторые иноки из монастыря Туман, но и 40 сестер из Нимниковского монастыря во главе с игуменьей Параскевой перебрались в Белград (инокини поселились в одном из домов на берегу реки Савы). Остававшуюся около года в Хопово часть тумановских монахов в 1942 г. приютил в своих двух коттеджах в Земуне выдающийся русский врач Софотеров. Здесь возникло русское иноческое братство Святого Креста из примерно 10 насельников, настоятелем которого в годы войны был бывший настоятель Мильковского монастыря игумен Лука (Родионов), а наместником – иеромонах Феофан (Шишманов). Сербских насельниц женского монастыря Кувеждин изгнали из него еще летом 1941 г., а 26 русских сестер обители пребывали в ней до весны 1942 г.[385]
Хоповская обитель осенью 1941 г. осталась единственный действующей из 12 православных монастырей на Фрушкой горе и, по сообщениям германских органов, также была накануне закрытия: «Главная церковь [с находившейся там Леснинской иконой Божией Матери], уже опечатана. Монахов принуждают очистить монастырь и где-нибудь искать себе прибежище». Детский приют обители был закрыт еще летом и т. д.[386]
В газете «Православная Русь» от 25 сентября 1941 г. говорилось: «Все православные в Хорватии одно время должны были носить на руке белую повязку. До сего даже Ярославский[387] не додумался. Теперь, кажется, это постановление отменено. Все эти меры острием своим были направлены против православных сербов в Хорватии, но рикошетом задели и русских, которые никогда хорватам ничего плохого не сделали. Все это очень печально, ибо терпеть притеснения от братьев христиан тяжелее, чем от безбожников коммунистов»[388].
Понадобилась активная заступническая деятельность митрополита Анастасия (Грибановского), чтобы ситуация действительно начала меняться. 4 декабря 1941 г. в Хорватии был принят закон о том, что все церковные праздники могут отмечаться только по григорианскому календарю. Об этом власти специально сообщили и русским эмигрантам, угрожая карой за невыполнение. Первоиерарх РПЦЗ сразу же обратился к уполномоченному германского Министерства иностранных дел Бенцлеру с просьбой сделать исключение для русских приходов, 8 января 1942 г. владыка Анастасий информировал об этом деле и немецкого евангелического епископа Хеккеля.
В результате, по сообщению германского посольства в Загребе от 26 марта 1942 г., местный русский священник получил разрешение праздновать по юлианскому календарю, но посещение таких богослужений было позволено только эмигрантам. В указанном сообщении далее говорилось, что «приказ о разрушении греческо-православной церкви в Криженцах в последний момент был отменен. При этом монахини Хоповского монастыря вблизи Ириги получили разрешение и дальше оставаться там. Это стало первыми признаками более мягкой позиции в церковном вопросе, однако речь идет только о русских эмигрантах»[389].
Следует отметить, что определенную роль в отсрочке выселения сыграли хлопоты инокини Зои Шингель, которая по благословению игуменьи Нины в октябре 1941 г. приезжала в Загреб, а в декабре того же года – в Белград для переговоров с германскими ведомствами. Опасаясь повторения попыток выселения, инокиня 21 декабря 1941 г. в отчаянии написала православному архиепископу Берлинскому и Германскому Серафиму (Ляде): «Хорваты взяли себе все православные монастыри, выгнав монахов. Им очень мешает вообще наше существование в природе, как живой очаг ненавистного им православия… Поэтому нам очень тяжело во всех смыслах. Мы находимся под дамокловым мечом, перенося унижения за то, что исповедуем православную веру». Сестра Зоя писала, что 50 хоповских монахинь, 2 русских архиепископов, 4 иеромонахов и 26 русских монахинь из Кувеждина собираются выселить в маленький, «совершенно неустроенный» монастырь Раковац. В Белграде инокиня просила германские ведомства о скорейшем переселении хоповских сестер в какой-либо монастырь Киевской области, но получила отказ.
Сестра Зоя просила владыку Серафима содействовать в заступничестве немецких властей перед хорватами: «Единственная наша защита и поддержка – это немцы, которые к нам искренне хорошо относятся. Мы это просто чувствуем при всякой встрече с ними. Но они деликатно стараются не вмешиваться во внутренние распоряжения хорватской власти, которая совсем неделикатно старается нас выбросить подальше. Мы убеждены в том, что маленькое вмешательство германских властей в нашу несчастную судьбу послужит нам якорем спасения, явится благим пред Господом делом защиты слабых». Инокиня отмечала, что сестры хотели бы остаться в Хопово до появления «реальной возможности вернуться в Россию»[390].
Дальнейшая судьба сестер Хоповского монастыря оказалась очень сложной. Позднее монахини рассказывали, что однажды их уже вели, чтобы утопить, но потом пожалели и отпустили. Затем обитель занял отряд усташей. Назначенный хорватскими органами власти управитель монастыря с женой-баптисткой «разнузданно вели себя с сестрами, пытались поработить их, отнимая скарб» и заставляя работать на себя. Укрывавшиеся за монастырскими стенами усташи вели боевые действия с занимавшими окрестные леса сербскими партизанами, при