Одной из основных проблем новых земель было заполнение вакантных священнических мест, что являлось хронической трудностью для Болгарской Церкви и в старых границах. В этой связи несколько десятков македонцев были приняты на учебу в духовные семинарии Болгарии и на богословский факультет Софийского университета. В частности, 7 июля 1942 г. Священный Синод выделил кредит для поддержки 30 таких учащихся из Македонии и Добруджи в Софийской семинарии[572].
Скоро стало ясно, что только возвращением в новые епархии когда-то служившего там клира Болгарского экзархата и подготовкой молодых священнослужителей проблему не решить. Поэтому уже с 1941 г. туда стали командировать священников, ранее никогда не служивших в новых епархиях. 25 ноября этого года Священный Синод постановил просить правительство разрешить командировать на новые земли священников из старых епархий и из-за острой нехватки духовенства разрешить, в крайнем случае, рукополагать в священный сан лиц без надлежащего богословского образования[573].
В данной связи Народное собрание одобрило выделение кредита для оплаты 280 болгарских священников и диаконов, которые были распределены по приходам и монастырям Македонии. Эти священнослужители в обязательном порядке временно командировались из Болгарии для контроля над местным духовенством (многие из них входили в состав архиерейских наместничеств) и через четыре-пять месяцев должны были заменяться новыми (в качестве материального стимула они получали жалование на 10 % больше, чем в Болгарии). 26 июня 1942 г. Синод назначил комиссию, которая должна была путем жребия распределять места назначения духовных лиц, командируемых на новые земли[574].
При этом старались отправлять наиболее образованных и деятельных священников. Те, кто добровольно оставались на занятых территориях больше положенного срока, получали дополнительные льготы: им повышали на 30 % жалование, выплачивали наградные за выполнение «специальных заданий» в «новоосвобожденных землях», передавали в пользование бесхозные земли, имущество выселенных сербов и интернированных евреев (часто это имущество продавалось по символическим ценам). К концу оккупации, в сентябре 1944 г. в Македонии и главным образом в Эгейской Фракии всё еще служило около 160 командированных болгарских священников, что составляло более 8 % их общего числа в стране[575]. Таким образом, частичная болгаризация была доведена до уровня приходов и монастырей. В частности, руководство Болгарской Церкви старалось, чтобы в каждом монастыре был хотя бы один монах-болгарин, который чаще всего и управлял обителью[576].
Впрочем, местных македонских священнослужителей новых епархий активно привлекали к участию в органах церковного управления. Уже с мая 1941 г. их начали назначать членами временных Епархиальных советов, однако согласно уставу экзархата эти органы должны были избираться, и окружным посланием от 17 августа 1942 г. Болгарский Синод назначил проведение двухстепенных выборов. 4 октября 1942 г. во всех новых духовных округах избрали по три священника и три мирских выборщика, которые через полгода провели выборы членов постоянных Епархиальных советов. Новоизбранные советы были утверждены указом Синода от 24 июля 1943 г.[577]
В целом в восточной части Македонии командированные из Болгарии священники не превышали 10 % клира. Таким образом, утверждения некоторых югославских историков, что местное духовенство было в незначительном меньшинстве, умышленно игнорировалось болгарской духовной властью и массово заменялось присланными в край священнослужителями[578], не соответствуют действительности. Македонских клириков, как правило, не лишали их постов, командированные священники занимали должности архиерейских наместников или вакантные посты настоятелей храмов.
Часть приехавших из Болгарии священнослужителей занималась не только церковной, но и политической деятельностью: участвовала в создании различных союзов, братств и политических организаций, проведении националистических митингов и конференций, вела великоболгарскую пропаганду с церковного амвона. Некоторые священники также старались выполнять данную Болгарским национальным собранием директиву Церкви духовно включиться в борьбу с коммунистами и тем или иным образом участвовали в борьбе с партизанским движением[579].
Рассматривая церковные здания и имущество в Македонии как свои собственные, Болгарская Церковь выделяла значительные средства для поддержания их в порядке. Так, в Охридско-Битольской епархии с 1 июля 1941 по 30 сентября 1944 г. она израсходовала 24 314, 3 тыс. левов. На эти деньги была отремонтирована большая часть церковных зданий, оказывалась значительная помощь монастырям и приютам, 1050 тыс. выделили священникам-беженцам из итальянской зоны оккупации и столько же на содержание персонала митрополии. В Скопле-Велешской епархии Болгарская Церковь за тот же период времени израсходовала 44 824, 4 тыс. левов: 5741 тыс. на зарплату местным македонским священникам, 5604 тыс. на наем помещений, 2612 тыс. на благотворительную и культурную деятельность и т. д.[580] Кроме того, некоторая сумма была затрачена в двух македонских округах, присоединенных к Неврокопской епархии. Так, например, известно, что в годы войны в г. Струмица активно действовало благотворительное братство Святых пятидесяти Тивернопольских священномучеников[581].
Несмотря на материальную помощь из Болгарии, в годы войны церковной жизни в Македонии (в основном в западной части) был нанесен существенный вред. Священный Архиерейский Синод Сербской Церкви в 1945 г. определил, что ущерб, причиненный церквам, монастырям и Духовной семинарии в Охридско-Битольской епархии, составляет 756, 2 тыс. долларов[582]. Следует отметить, что Сербский Синод неоднократно, так или иначе, реагировал на происходившее в Македонии. Так, например, на своем заседании 18 марта 1943 г. он заслушал представленный митрополитом Иосифом доклад протоиерея Каранфила Йовича от 9 марта о положении церквей, духовенства и народа при болгарской оккупации. На этом же заседании Синод постановил просить главу сербского правительства М. Недича ходатайствовать перед оккупационными властями, чтобы болгарские и другие военные священники не совершали богослужений в сербских храмах[583].
Большинство служивших до войны в южных епархиях Сербской Церкви русских священников перешли в юрисдикцию Болгарской Церкви, но в целом положение эмигрантов из России в период оккупации Македонии было очень сложным. Современный македонский историк А. Стерьовский писал, что русские считались «врагами рейха и Болгарии». Их положение было сходным с положением евреев: ограничение в передвижении, отсутствие продовольственных, промтоварных карточек и т. д. Кроме того, немецкое командование и болгарская администрация различными способами, в том числе угрозой насилия, заставляла вступать эмигрантов в Русский охранный корпус. В результате 10 апреля 1942 г. скопленская колония отправила в корпус первую группу из 32, а затем вторую – из 100 человек. Другие эмигранты шли в партизаны, в частности русский пулеметчик К.Ф. Жежель был награжден орденом за заслуги перед народом[584].
Возглавлявшая Кичевский монастырь Благовещения Пресвятой Богородицы игуменья Диодора (Дохторова) в период оккупации предоставляла в своей обители убежище участникам движения Сопротивления, не обращая внимание на предупреждение немцев, что за связь с партизанами монастырь будет уничтожен. Когда оккупанты узнали, что она принимала партизан, то занесли игуменью в список приговоренных к смерти. Мать Диодору спас болгарский полковник, часто беседовавший с ней и бравший от нее духовные книги. Он предупредил игуменью о предстоящем аресте и расстреле, и она скрылась в безопасное место[585].
Некоторые известные представители русской церковной эмиграции всё же погибли от рук оккупантов и их сторонников. Среди них был игумен Иулий, настоятель Карпинского монастыря Пресвятой Богородицы вблизи г. Куманово Скопленской епархии. В 1944 г. он был обвинен в том, что укрывал в монастыре партизан и помогал им, арестован, вывезен в с. Страцин, где после пыток убит. Другой русский эмигрант, игумен Вениамин, настоятель монастыря св. Наума Охридской епархии, в 1942 г. был убит по дороге из Пресны в с. Трпейца, вблизи г. Охрида, вероятно, сотрудничавшими с итальянскими оккупантами албанскими националистами[586].
Болгарские оккупационные власти жестоко преследовали участников движения Сопротивления. Уже 14 июля 1941 г. было издано распоряжение об аресте «сомнительных элементов». Однако подавить зарождавшееся сопротивление не удалось. В конце сентября 1941 г. в Македонии был образован первый партизанский отряд, а в начале октября – еще два, причем в болгарской зоне оккупации. 5 ноября 1941 г. краевой комитет Коммунистической партии Югославии в Македонии принял решение превратить оккупированную итальянцами часть края в базу народного восстания, однако осуществить это на практике удалось значительно позднее – через два года[587].
В Западной Македонии значительная часть православного духовенства сотрудничала с прокоммунистическими партизанами. Вскоре после капитуляции Италии (8 сентября 1943 г.) и освобождения от уходивших почти без сопротивления итальянцев значительной части их оккупационной зоны – 11 октября 1943 г. в Македонии (раньше, чем в других частях Югославии) была создана религиозная комиссия (по типу соответствующих советских органов), в которую наряду с партийными работниками входили священники и богословы. 15 октября главный штаб Народно-освободительной армии и партизанских отрядов Македонии назначил религиозным референтом архиерейского наместника из Дебра священника Велё Манчевского, который активно боролся в рядах частей Тито. Его указания были обязательны для всех священников на освобожденной территории. Одним из первых решений религиозной комиссии при Главном штабе стало определение о том, что в будущем упраздняется зависимость Македонии от церковных властей за ее пределами и македонский язык вводится в качестве административного и богослужебного в храмах. Это решение было направлено как против Албанской (в состав которой в период оккупации формально входили приходы Западной Македонии), так и против Сербской Церквей. Религиозная комиссия также решила, что духовенство должно помогать партизанам, организуя покупку для них питания и одежды. Кроме того, комиссия занималась школьным образованием и составила список учителей, которые могли преподавать на македонском языке