Пророк, изображая словом человека совершенного, который желает перейти в жизнь непоколебимую, к доблестям его причисляет и то, чтобы „сребра своего“ не давать „в лихву“ (Пс 14:5). Во многих местах Писания порицается грех сей. Иезекииль полагает в числе самых важных беззаконий брать „лихву и избыток“ (ср.: Иез 22:12). Закон ясно запрещает: „Да не даси брату твоему“ и ближнему твоему „в лихву“ (ср.: Втор 23:19). В другом месте говорится: „Лихва на лихву и лесть на лесть“ (Иер 9:6). А что псалом говорит о городе, который изобиловал множеством беззаконий? „Не оскуде от стогн его лихва и лесть“ (Пс 54:12). И теперь Пророк отличительною чертою человеческого совершенства принял то же самое, сказав: „Сребра своего не даде в лихву“.
В самом деле, крайне бесчеловечно, когда один, имея нужду в необходимом, просит взаем, чтобы поддержать жизнь, другому не довольствоваться возвращением данного взаем, но придумывать, как извлечь для себя из несчастий убогого доход и обогащение. Посему Господь дал нам ясную заповедь, сказав: „И хотящаго от Тебе заяти не отврати“ (Мф 5:42). Но сребролюбец, видя, что человек, борющийся с нуждою, просит у колен его (и каких не делает унижений, чего не говорит ему!), не хочет сжалиться над поступающим вопреки своему достоинству, не думает о единстве природы, не склоняется на просьбы, но стоит непреклонен и неумолим, не уступает мольбам, не трогается слезами, продолжает отказывать, божится и заклинает сам себя, что у него вовсе нет денег, что он сам ищет человека, у кого бы занять; и эту ложь утверждает клятвою, своим бесчеловечием приобретая себе недобрую покупку – клятвопреступление.
А как скоро просящий взаймы помянет о росте и поименует залоги, тотчас, понизив брови, улыбнется, иногда припомянет и о дружбе своей с отцом его, назовет его своим знакомым и приятелем и скажет: „Посмотрим, нет ли где сбереженного серебра. Есть у меня, правда, залог одного приятеля, положенный ко мне для приращения, но приятель назначил за него обременительный рост; впрочем, я непременно сбавлю что-нибудь и отдам с меньшим ростом“. Прибегая к таким выдумкам и такими речами обольщая и заманивая бедного, берет с него письменное обязательство и при обременительном убожестве, отняв у него даже свободу, оставляет его. Ибо, взяв на свою ответственность такой рост, которого платить не в состоянии, он на всю жизнь принимает на себя самопроизвольное рабство.
Скажи мне: денег ли и прибыли ищешь ты у бедного? Если бы он мог обогатить тебя, то чего бы стал просить у дверей твоих? Он пришел за помощью, а нашел врага; он искал врачевства, а в руки дан ему яд. Надлежало облегчить убожество человека, а ты увеличиваешь нужду, стараясь отнять и последнее у неимущего. Как если бы врач, пришедши к больным, вместо того чтобы возвратить им здравие, отнял у них и малый остаток сил, так и ты несчастия бедных обращаешь в случай к своему обогащению. И как земледельцы молят дождя для приумножения семян, так и ты желаешь людям скудости и убожества, чтобы деньги твои приносили тебе прибыль. Или не знаешь, что ты более приращаешь грехи свои, нежели умножаешь богатство придуманным ростом?»
Василий Великий называл ростовщиков бесами, потому что они, как бесы, производящие падучую болезнь, являются вместе с новолунием (новолуние – это время взыскания долгов, время процентов). И бесы, которые производят падучую болезнь, тоже являются в это время. Так вот, для него ростовщики были хуже демонов: «Ты без земли сеешь; не сеяв жнешь. Неизвестно, кому собираешь. Есть проливающий слезы от роста – это известно, но кто воспользуется приобретенным чрез это богатством – это сомнительно. Ибо неизвестно, не другим ли предоставишь употребление богатства, собрав для себя одно зло неправды» [2, с. 340].
И вот это действительно так. И это шло веками. Очень огорчительно, что безрелигиозные социалисты всего этого не замечали, не хотели замечать. Но у нас были другие социалисты. Это был Томас Мор – мученик, архиепископ, который за верность церкви и церковному устройству оставил на плахе свою голову. Он в своей «Утопии» дает действительно образец христианского социализма, построенную на любви к Богу и к ближнему, построенную на общности имущества, на едином способе производства, на всеобщем равенстве.
И если мы вспомним имена христианских социалистов XIX века, как Ламенне и другие, то увидим, что основа социализма вполне может быть религиозной. А если мы возьмем тот же самый марксизм, то увидим, что это позднее и в чем-то незаконное дитя христианского социализма. Я скажу больше: у целого ряда христианских авторов, причем таких уважаемых, как святитель Иоанн Златоуст, Симеон Новый Богослов, присутствует религиозное понимание собственности и религиозное понимание общности имущества.
Вот в частности, что говорит Симеон Новый Богослов в «Девятом огласительном слове»: «Существующие в мире деньги и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор (tyrannos) разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив всех остальных людей пользования благами Владыки. При этом эта бесстыдница утверждает, что она является владетельницей всего этого, и споит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было. С другой стороны слуги и рабы этой тиранической страсти становятся не владельцами вещей и денег, полученных ими по наследству, но их дурными рабами и хранителями» [3, с. 416].
И вот далее потрясающие слова относительно благотворительности некоторых богатых: «И если они, взяв что-нибудь или даже все из этих денег, из страха наказаний или в надежде получить сторицею, или сколенные несчастиями людей, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милостивыми или напитавшими Христа, или совершившими дело, достойным награды? И в коем случае, но, как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материальные блага) и лишали своих братьев пользоваться ими».
А вот теперь вспомним слова из дневника митрополита Вениамина Федченкова, который вначале был белым эмигрантом, а после Великой Отечественной войны стал советским гражданином, переехал в Советский Союз и кончил свои дни в Псково-Печерском монастыре: «Из св. Симеона Нового Богослова замечательные мысли есть, удивительные, например, о происхождении богатства, классов, рабов и господ! О последнем мало кто и знает, а между тем у него особенно остро поставлен этот вопрос, вопреки популярному учению о „священной собственности“ и т. п. (чем отличается особенно католическая церковь). Это стоит труда!»
И вспомним еще и слова свт. Иоанна Златоуста: «Не потому только, говорит Он, вредно для вас богатство, что оно вооружает против вас разбойников и совершенно помрачает ум ваш; но преимущественно потому, что оно, делая вас пленниками бездушного богатства, удаляет вас от служения Богу» [4, с. 160]. Как отмечает о. Георгий Флоровский: «Здесь вскрывается противоречие: дух стяжания привязывает к вещам, а Бог научает презирать их и отрекаться» [5, с. 268]. «Не только попечение о снискании богатств для вас вредно, но даже вредна излишняя заботливость о самонужнейших вещах, – напоминает Златоуст. – …Показав величайший вред от пристрастия к богатству, Христос простирает далее Свое повеление. Он не только повелевает презирать богатство, но запрещает пещись и о нужной пище, говоря: не пецытеся душею вашею, что ясте» [4, с. 161]. Этим не исчерпывается вопрос: «Итак, не довольно презирать богатство, – говорит Златоуст, – а надобно еще напитать нищих, и – главное – последовать за Христом» [6, с. 119]. О. Георгий замечает далее: «Так вскрывается новое противоречие: мирскому пафосу стяжания, накопления, пафосу хранения вещественных благ противостоит евангельская заповедь: раздай нищим… В таком плане с особой яркостью открывается неправда мира, неправда социального неравенства: пред лицем нищеты и горя всякое богатство неправедно и мертво, как свидетельство о косности сердца, о нелюбви» [5, с. 269].
Вы скажете, что преподобный Симеон не требует отмены законов, оправдывающих социальное неравенство? На это я вам скажу, он делает больше. Он вынимает из-под них духовную и нравственную основу. Он, по сути дела, делегитимизирует их. Для него право собственности – священная корова современного мира. Это не более чем бесстыдница и узурпатор, тиран, беззаконно захвативший общее имущество. Даже богатых благотворителей он считает преступниками, потому что он столько времени скрывали то, что должны были давно раздать. И получается, что безнравственно любое богатство, даже тем, которым пользуются разумно и умеренно, и часть его уделяют на нищих.
Вот я бы сказал, что это последнее самое глубокое слово, которое являет Православная церковь относительно капитала и собственности. И в этом смысле оно действительно последнее, потому что его изрекли мужи, святые отцы церкви. А в ряде случаев надлежит слушать больше усопших, чем живых.
– Владимир Владимирович, но ведь получается тогда прямо противоположное тому, что пытаются сейчас нам бросить. Получается, что как раз капитализм, как абсолютно бесчеловечная система, и есть отрицание христианства.
Я целиком с вами согласен. Я бы даже сказал следующее. У Константина Малафеева и у других авторов есть такие термины, как ваализм, то есть как служение ваалу, и маммонизм. Капитализм как таковой является грандиозным обманом, начнем с того. Никита Сергеевич Хрущев в 1960-м году говорил, что через 20 лет мы будем делать штаны из дыма. Это он про синтетику говорил так. Ну так вот, капитализм умудрялся делать штаны из дыма лет за 300, если не раньше, до Никиты Сергеевича. Правда, при этом он штаны эти не делал из дыма, он снимал с ближнего путем тех самых ростовщических комбинаций.