Эгоисты ищут и находят оправдание своим принципам в дарвинизме, в т. н. «естественном отборе», расширительно толкуя его в социал-дарвинистском ключе. Но после знаменитого открытия П. А. Кропоткиным феномена взаимопомощи в биологической популяции как фундаментального фактора эволюции, стало ясно, что альтруизм тоже имеет глубокую биологическую природу: «Едва только мы начинаем изучать животных – не в одних лишь лабораториях и музеях, но также и в лесу, в лугах, в степях и в горных странах, – как тотчас же мы замечаем, что хотя между различными видами, и в особенности между различными классами животных, ведется в чрезвычайно обширных размерах борьба и истребление, – в то же самое время, в таких же, или даже в еще больших размерах, наблюдается взаимная поддержка, взаимная помощь и взаимная защита среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду, или, по крайней мере, к тому же сообществу. Общественность является таким же законом природы, как и взаимная борьба» [2].
2) психологический. Вряд ли мы совершим большую ошибку, если сведем все психические движения души к двум импульсам: эгоистическому и альтруистическому. Названные импульсы учреждают в социуме два аспекта социально-психологической коммуникации – «деловой» и «коммунальный» по А. А. Зиновьеву. Великий российский философ и социолог так характеризует различия делового (западного) и коммунального (коммунистического) аспектов (клеточек): «Характерная клеточка западного общества, превосходно выполняя свои функции, является совершенно пустой и обездушенной с точки зрения социальной жизни внутри ее. Если тут и происходит нечто подобное, это растянуто во времени, загнано вглубь и всячески скрывается. Это деловой механизм, а не объединение людей со всеми их достоинствами и недостатками. Если о ней нельзя сказать, что она бесчеловечна, то нельзя сказать и того, что она человечна. В ней человеческие чувства сведены к внешнему притворству, формальны, искусственно преувеличены, заучены, неглубоки и непродолжительны. Сопереживание не превращается в нечто принципиально важное и не порождает глубокие драмы. В ней человек свободен от такой власти коллектива, как в коммунистическом обществе. Но он из-за этого лишен такой заботы и защиты со стороны коллектива, какая имеет место в коммунистическом коллективе. Для западной деловой жизни человек важен лишь как существо, исполняющее определенную деловую функцию» [3].
Зиновьев настаивает на том, что «фундаментальные принципы работы западных клеточек противоположны принципам клеточек коммунистических». Мы, таким образом, имеем два психологических типа, принципиально несводимых друг к другу: мизантропический тип индивидуалиста (личные интересы которого превыше всего) и филантропический тип коллективиста (личные интересы которого подчинены интересам коллективной общности, с которой он себя идентифицирует).
3) экономический. После К. Маркса стало общим местом, что есть два базовых типа экономических отношений, отличающиеся по характеру присвоения/распределения собственности (прибавочного продукта). Капиталистический тип экономики провозглашает примат (и даже «священное право») частной собственности – социалистическая экономика носит распределительный характер, воплощая новозаветный принцип «общение имуществ и стяжаний».
Описанная триада является взаимообуславливающим комплексом: общество не может долго быть эгоистическим на одном уровне и альтруистическим на другом. Разновекторность уровней может свидетельствовать о кризисе такого общества:
1) о переходном периоде (т. е. заведомо нестабильном состоянии);
2) о ценностном кризисе (например, когда государственная идеология вызывает массовое презрение и отторжение);
3) о «разрыве шаблона» (когда происходит массовая шизоидизация общества из-за конфликта личностных установок с чужеродной социокультурной интервенцией).
Поэтому вслед за В. Ю. Катасоновым правомерно говорить о двух цивилизационных архетипах – авелев и каинов: «Все многообразие цивилизаций можно свести к двум типам: а) авелева цивилизация; б) каинитская цивилизация. Главным водоразделом между этими двумя типами цивилизаций являются различия не в уровне развития производительных сил, не в государственном и политическом устройстве, не в национальности и расах людей, а различия духовного порядка. Прежде всего, различия в отношении человека к Богу. Капитализм – одно из не очень внятных и точных названий каинитской цивилизации» [4].
«Принцип хрупкости хорошего» по В. И. Арнольду гласит: «Все „хорошее“ (например, устойчивость) более хрупко, чем „плохое“… Все „хорошие“ объекты удовлетворяют нескольким требованиям одновременно, „плохим“ же считается объект, обладающий хотя бы одним из недостатков» [5]. Применение этого принципа к нашему рассуждению означает, что авелева цивилизация – гораздо более редкий (хрупкий!) феномен, нежели каинитская цивилизация. Почему? Да по той простой причине, что авелева цивилизация должна поддерживать чистоту всех трех источников, «авелевость» (альтруизм) на всех трех уровнях – тогда как для реализации каинитской цивилизации достаточно победы эгоизма на одном уровне. Поэтому мы наблюдаем торжество «каинизма» в социальной истории.
В дикой природе плевел душит пшеницу. Но это вовсе не значит, что мы должны питаться плевелами. Мы просто должны культивировать пшеницу и истреблять плевелы на своем поле в самом зачатке. Как?
II
Итак, мы описали три уровня «авелевости», необходимой для торжества православного социализма. Эти три контура формируют в обществе три канала управления, пренебрежение каждым из которых грозит извращением или неудачей достижения целевой функции:
1) Идеология (религия) – способ оформления и закрепления этических норм, духовный регулятор социальных отношений. Пренебрежение этической компонентой грозит тем, что мы рискуем построить казарменный социализм, где даже при наличии Госплана, полной национализации средств производства, ФОП и развитой системы собеса будет господствовать «деловой» аспект. Государственный капитализм, в своем чистом и незамутненном виде. Примеры? Скандинавские страны, СССР в стадии разложения (перестройка).
В СССР на первых порах и в период расцвета важное значение придавалось идеологии. Она проникала повсюду: от Морального кодекса строителя до лаконичного напоминания в автобусе: «Совесть – лучший контролер».
Что нужно сделать на этом этапе? Самую «малость» – установить «диктатуру совести». Уместно вспомнить призыв Владимира Соловьева вести нравственную политику: «Полное разделение между нравственностью и политикой составляет одно из господствующих заблуждений и зол нашего века. С точки зрения христианской и в пределах христианского мира, эти две области – нравственная и политическая – хотя и не могут совпадать друг с другом, однако должны быть теснейшим образом между собою связаны. Как нравственность христианская имеет в виду осуществление царства Божия внутри отдельного человека, так христианская политика должна подготовлять пришествие царства Божия для всего человечества как целого, состоящего из больших частей – народов, племен и государств. Прошедшая и настоящая политика действующих в истории народов имеет очень мало общего с такою целью, а большею частью и прямо ей противоречит – это факт бесспорный. В политике христианских народов доселе царствуют безбожная вражда и раздор, о царстве Божием здесь нет и помину» [5].
2) Социальная повседневность (быт) – часто пренебрегаемая, но чрезвычайно важная сторона всякого общежития. «Текучая современность» (З. Бауман) незаметно, но неотступно делает нас добровольными заложниками однажды сложившихся социальных ритуалов и институтов, спустя какое-то время ставшими «традицией». «Обычай деспот меж людей» – так однажды мудрый Пушкин обратил наше внимание на это обстоятельство. Советские социологи (да были ли такие?) манкировали данной стороной дела, тогда как заморские социологи (В. Зомбарт, Ф. Бродель, М. Вебер) скрупулезно и досконально исследовали вопрос, выведя на свет Божий «буржуа» (бюргера), и которым является в глубине души любой европеец, будь он потомственным пролетарием в седьмом поколении. Ленин на зря и не раз предупреждал об опасности для социалистического отечества со стороны «старорежимной» бюрократии, добросовестно воспроизводящей привычную дореволюционную повседневность и отлаженный механизм социальных институтов.
Ткань новой социальной структуры ткется из заплаток опыта малых коллективов, в общинах и братствах, где, как в инкубаторах, культивируется новый психологический тип – человек коммунальный. Лозунг: «Профсоюзы – школа коммунизма» следует понимать именно в этом значении.
3) Экономический уклад. Вроде очевидная составляющая, но и ей, как ни парадоксально, умудряются пренебречь, говоря, что социализм возникнет сразу и повсеместно из «подвига малых дел» и из союза общин. Нет, не появится. При господстве капиталистического уклада общины, артели, кооперативы выступают на рынке самостоятельными капиталистическими агентами, чаще конкурируя нежели взаимодействуя друг с другом. Общинам грозит союз разве что в виде очередного тред-юниона или… «недружественного поглощения» оптовой сетью или холдингом.
Без поддержки на государственно-идеологическом уровне «общинный» социализм вынужден влачить жалкое, практически катакомбное существование. Без поддержки сверху общины и братства рано или поздно захиреют, или в лучшем случае замкнутся в ограде монастырей, в форме «образцово-показательных» кибуцев и резерваций. В условиях же неолиберального капитализма с российским «лицом», жадного и тлетворно-тоталитарного, любое благородное начинание гарантированно обречено на поражение.
Для наглядности запишем предложенную классификацию в таблицу.
III
Наверное, мы никогда не перестанем спорить о предпосылках и причинах Октябрьской революции 1917 года. С позиций вышеизложенного она была… закономерным переходом к православному социализму!