» [1].
Наши новоиспеченные монархисты, увлеченные романтическими квазивоспоминаниями, упускают из виду то, что – есть иерархия и иерархия. Есть иерархия служения, «иерархичность как функциональная социальная соподчиненность частей целому» [1], а есть иерархия, увековечивающая неравенство, угнетение одних и паразитизм других. Если первому типу иерархии соответствует иерархия небесная, то второму – иерархия инфернальная: «Демонский мир тоже иерархичен. Он является перевертышем настоящего, светлого мира. И тут есть страшные начальники – бесовские князья, которые, как, скажем, воры в законе, командуют шавками и сявками. Есть просто хулиганистые такие мелкие бесы, которые совершают всякие пакости и гадости, не способные перевернуть полмира. Так что и там есть своя гадкая иерархия – именно иерархия, причем из житий святых мы знаем, как старшие бесы, например, безжалостно избивают и наказывают младших, а те, в свою очередь, еще младших. Такая тюремная иерархичность, построенная не на любви, а на страхе наказания. Но они тоже знают своих старших. Это перевертыш ангельский» [4].
Поэтому мало констатировать иерархичность земной жизни – важно понимать, по какому типу она построена, какому закону – любви или страха – подчиняется. И как мы скоро выясним, именно этические нормы постулируют, какому закону быть, и какой тип иерархии при этом порождается.
2. Насколько иерархично Православие?
Заметим, что иерархичность не включена в 12 членов догмата «Символ веры». От верующего вовсе не требуется признание системы престолов, властей и господств. Не «вертикаль власти», хоть бы и небесная, составляет суть Православия. Суть Православия, его альфа и омега, – это Христос и вера в Него, способная преодолеть пропасть нашего грехопадения и вознести нас к Его престолу, минуя промежуточные инстанции. Но где Христос? Неужели, как повествуют гностические мифы, бесконечно и трансцедентально далеко, как звезда Плеромы, за пределами 12 эонов [7]? Отнюдь. Святое Евангелие дает прямой и недвусмысленный ответ: «ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф 18:20).
Итак, Христос там, где любовью и верой преодолена ущербная человеческая индивидуальность, человек «собран» в новую – соборную личность. Возможна ли в Соборе неравенство, ревность или обида? Нет, этим отношениям и чувствам нет места там, где царят любовь и братство. Возможна ли в Соборе иерархия? Да, возможна. Иерархия пастыря и паствы, учителя и ученика, отца и чада. Но эта органическая иерархия подобно семейным узам лишь скрепляет отношения участников иерархии, которые в Литургии (надо ли напоминать, что «литургия» – это «общее дело» в переводе с древнегреческого?) подчинены прежде всего служению Богу.
Следует обратить внимание, что у Православия и светского мировоззрения разная антропология, разное понимание личности. Светские идеологии под личностью (субъектом) понимают индивида, отдельного человека. Большинство верующих, получивших светское образование, невольно унаследовали модернистскую парадигму, отождествляющую личность с индивидом. Тогда как в Православии субъектом религиозных отношений является не просто верующий, но Соборная личность, «человек собранный», соборно и литургийно преодолевающий эгоизм индивидуального тварного естества и через это преодоление обретающий сотериологическую полноту и целостность. Приходская или монастырская община, или собрание верующих в храме на время богослужения – вот примеры Соборной личности, где дух торжествует над плотью, скрепляет их в едином Христовом теле. Если Православие и исповедует иерархию, то иерархию соборных личностей: «Все, что входит [в Церковь]… становится и личным. Все, о чем молится Церковь, становится „кем-то“, т. е. личностью. И нет оснований признавать только всеединую личность Церкви… Между единой личностью всей Церкви и индивидуальными личностями находятся еще личности, объединяющие индивидуумов… Мы называем такие личности соборными или симфоническими личностями… Такими соборными личностями будут, например, поместные национальные церкви… Всеединая личность Церкви предстает нам как иерархия личностей, в порядке убывания их соборности нисходящая от самой единой Церкви до индивидуумов… Соборная личность иерархически выше индивидуальной, и есть соборные личности разной степени. Тем не менее все личности и равноценны, а высшая никак не ограничивает низших и не стесняет их свободы. Ибо она не что-то отдельное, вне их сущее, но – само их единство и все они в каждой из них» [8].
Если в светском мировоззрении индивид помещен в центр мироздания, то в христианской антропологии в центре – Христос (Церковь), а индивид удален на самую далекую периферию системы соборных личностей. Христианская иерархия в этом смысле обратна либеральной иерархии И. Канта, где центром является Я (познающий субъект), а Бог изгнан в трансцедентальное далеко (в ожидании смертного приговора от Ф. Ницше).
Если же мы будем чересчур настаивать на иерархичности мироздания, абсолютизируя схоластический момент «небесной канцелярии», мы рискуем впасть в гностическую прелесть Василида и дуалистов-неоплатоников, развивших изощренную систему 365 эманаций иерархически вложенных сфер (стереом) с верховным главой Абраксасом во главе всей конструкции [9]. Православие считает иерархию вспомогательным инструментом, имеющим скорее пропедевтическую, а не метафизическую самоценность, – чем она выгодно отличается от гностических и теософских ересей.
Понимание условности небесной иерархии, ее подчиненности первопринципу Литургии во славу Христа дает нам понимание условности земных иерархий: они имеют значение для православного человека ровно в той степени, в каковой они сами являются образом и подобием небесных иерархий. Напротив, христианин, видящий в иерархии мерзость инфернальной воронки, должен избегать или активно противодействовать ей, ища альтернативные пути социального взаимодействия.
3. Так ли «плоско» социалистическое общество, как утверждают его критики?
С точки зрения консерватора уже либеральное, т. н. «гражданское общество» «плоское», эгалитарное, поскольку оно, упразднив сословную иерархию, заявило о политическом равенстве граждан. Тем не менее в либеральном обществе не только сохранилось социальное неравенство, – оно периодически усиливается в кризисные времена, когда экономические трудности ложатся главным образом на плечи неимущих.
Социалистическое общество эгалитарно в той степени, что заявляет об экономическом равенстве всех граждан. В таком обществе нет экономического расслоения на богатых и бедных, достаток и нужда разделяются всеми членами общества в равной степени. Социальные отношения, не будучи раздираемы имущественными или классовыми противоречиями, становятся по-настоящему братскими, в наибольшей степени соответствуя семейным узам. Социализм – «плоское» общество в оптике экономического агента, смотрящего на мир сквозь призму товарно-денежных транзакций. Для кого богатство – мерило талантов («если ты такой умный, то почему ты такой бедный?»), для того экономическое равенство – верный признак того, что обществом правит тиран Фразибул, набалдашником трости приводящего таланты и гении к «общему знаменателю». Они насмешливо кривятся от всякого упоминания о моральном поощрении, не говоря уже о гражданском долге: «Фи-и, пАчетная грамота!»
Даже недолгая история социализма в СССР показала, что советское общество отнюдь не было плоским, что оно весь свой «домещанский» период пестовало и культивировало таланты, отыскивая их по городам и весям детскими конкурсами, олимпиадами и викторинами. В СССР существовала меритократическая пирамида, навеки прославившая таланты гениев и подвиги героев. В советском обществе подспудно, но безотказно действовал христианский принцип самоотдачи, афористично сформулированный К. Г. Юнгом: «Если Вы одаренный человек, это не значит, что Вы что-то получили. Это значит, что Вы можете что-то отдать».
Если капитализм – это экономика наживы, то социализм – это экономика дара, добровольной жертвы. Каждый несет свою лепту во благо общества, а общество старается всем дать равный доступ к базовым экономическим благам, воспитывая творцов, а не потребителей.
В социалистическом обществе, разумеется, существует антропологическое неравенство: люди не равны по своим физическим возможностям, интеллектуальным способностям, различаются по психотипу. Известно, что индоевропейское общество делится на «варны», социальные группы со специфическим «модусом сознания»: «жрецы», «воины» и «купцы» [10]. В раннефеодальных обществах эта стратификация примерно соответствовала сословному (духовенство, аристократия, крестьянство), в буржуазном обществе проявлялась при выборе профессиональных предпочтений (где возник спрос на «купцов», людей с явно выраженным материальным, экономическим интересом). Очевидно, что эти «антропологические константы» сохранятся и в социалистическом обществе, – хотелось бы только, чтобы «купцы» некоторое время были частично поражены в политических правах, не допускаясь на пушечный выстрел к органам государственной власти и социального управления. Эта мера позволила бы выдавить из страты «купцов» часть граждан с лабильным модусом сознания, тем самым заметно улучшив моральную обстановку в обществе. Ведь не секрет, что советское общество сгубило мещанство, когда социально поощряемый тип «советского потребителя» превысил критическую массу, запустив цепную реакцию стяжательства и частнособственнического интереса.
Мотором социалистическом обществе является иерархия развития, совершенствования, задаваемая накаленным градиентом восхождения. Нетрудно в этом восхождении увидеть аналогию с «Лествицей» преп. Иоанна Лествичника, описывающей «ступени» добродетелей, по которым христианин должен восходить на пути к духовному совершенству. В случае модернистского социализма в таком восхождении таится опасный богоборческий титанический вызов, неизбежно заканчивающийся низвержением участников Титаномахии в бездны Тартара. В случае православного социализма «Лествица» является чуть ли не моральным кодексом строителя православного социализма.