Историал «Русский Север» – это, главным образом, модель устройства новгородского общества, сопряженная с геополитической ориентацией на пространство европейского севера (Балтики и Скандинавии), Ганзейского союза. В эпоху раздробленности Новгородская республика тяготеет к обособлению от других центров древнерусской государственности, стремится укрепить и сделать автономной свою собственную социально-политическую в полном смысле слова «республиканскую модель». Можно назвать этот культурный тип «Остзейской парадигмой». Можно говорить о Новгородской республике как об особом типе северорусской политии, где три властные инстанции – боярство (тимократия), купечество (олигархия) и народное вече (демократия) – были существенно сильнее, чем в других русских политиях, а вес княжеской власти, напротив, значительно слабее. Понятие «север» в геополитическом и социологическом смысле применительно к древнерусскому государству приобретает конкретное содержание: речь идет о «протокапиталистической» модели республиканско-демократического купеческого строя, ориентированного на развитие интенсивных отношений с пространством Балтии и Северной Европы.
Неверно смотреть на историю удельной Руси как на череду братоубийственных междоусобиц, бессмысленных и беспощадных. За междоусобицей стояла непримиримая борьба историалов, формировавших каждый свою историческую «столбовую дорогу». Борьба Русского Востока с Русским Западом была упорной, многовековой и непримиримой, накал которой не утихал даже в течение всего татаро-монгольского ига. Русский Восток, в лице Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, Александра Невского вплоть до Ивана Грозного распространял византийскую монархическую модель, – Русский Север отстаивал европейскую республиканскую модель. Борьба становящегося самодержавия с зарождавшимся торговым капитализмом не нашла компромисса и закончилась жестоким подавлением Иваном Грозным очередного мятежа в Новгороде. Монархия ясно, хоть и неосознанно видела опасность, идущую с северо-запада – опасность куда более грозную, чем от орд Батыя и Тохтамыша.
Капитализм, проиграв в прямом столкновении с самодержавием, взял реванш позднее, в эпоху петровской модернизации, когда монархия добровольно подчинилась европейским лекалам. Итог этого довольно нелепого симбиоза – археомодерн, который определит на три века двусмысленное, невротическое, подчиненное культурно-цивилизационное положение России: «После церковного раскола и реформ Петра Первого Московская идея полностью отвергается. Над русско-московским пластом надстраивается заимствованный с Запада довольно чуждый Руси социокультурный пласт. Элиты вестернизируются и европеизируются. Складывается то, что мы называем „археомодерн“. Смысл археомодерна состоит в том, что над русской структурой (самой по себе состоящей, как мы видели, из различных пластов) надстраивается уже не русский, но заимствованный и относящийся к совершенно иному типу общества „этаж“, взятый где-то вовне инородный „логос“. В этой ситуации социальная стратификация массы-элиты дублируется культурным различием – русские массы (русская структура)/нерусская элита (нерусский логос). Крестьянство, староверы и редкие традиционалисты среди бояр составляют одну часть общества, птенцы гнезда Петрова и продолжатели их дела в течение всего XVIII века – другую. Между ними складывается патологический социальный симбиоз. С социологической точки зрения русское общество перестает быть русским. Не в смысле этнической составляющей (как мы видели, на всех этапах „русское“ означало структурное социокультурное единство, а не этническую принадлежность), но в смысле социальной природы – под влиянием чуждой социальной, культурной и политической модели» [23].
Триста лет болезненного компромисса, где было уродливо все: РПЦ (ставшая департаментом… министерства внутренних де), монархия (из самодержавия Московского периода выродившаяся в олигархический абсолютизм по западному образцу), капитализм (периферийного типа, выкачивающий ресурсы из Империи и устанавливающий режим сверхэксплуатации податного населения) – завершился закономерной победой капитализма (поскольку немалую роль на результат оказали внешние игроки). В феврале 1917 г. монархия рухнула, капитализм восторжествовал. Однако самое удивительное другое: РПЦ в этом холиваре неожиданно встала на сторону капитала против монархии. Расплата за страшное предательство, впрочем, не заставила долго ждать. «Мгновенная карма» в лице большевиков стала могильщиком капитала и гонителем РПЦ, парадоксальным образом «отомстив» за свергнутую монархию.
7. Каков социальный идеал РПЦ?
Ответ на поставленный вопрос кажется сам собой разумеющимся: «Конечно же, монархия!»
Вот что пишет прот. Владимир Цыпин в статье «Апология монархии»: «Ущербность демократического правления в сравнении с монархией обозначена в „Основах социальной концепции Русской Православной Церкви“ так: „При монархии власть остается богоданной… Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут Божественной санкции власти“» [24].
Казалось бы, вопрос исчерпан. Но давайте обратимся к первоисточнику, к тексту «Основ социальной концепции РПЦ»: «Форма и методы правления во многом обусловливаются духовным и нравственным состоянием общества. Зная это, Церковь принимает соответствующий выбор людей или по крайней мере не противится ему. При судействе – общественном строе, описанном в Книге Судей, – власть действовала не через принуждение, а силой авторитета, причем авторитет этот сообщался Божественной санкцией. Чтобы такая власть действенно осуществлялась, вера в обществе должна быть весьма сильной. При монархии власть остается богоданной, но для своей реализации использует уже не столько духовный авторитет, сколько принуждение. Переход от судейства к монархии свидетельствовал об ослаблении веры, отчего и возникла потребность заменить Царя Незримого царем видимым. Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут божественной санкции власти. Они представляют из себя форму власти в секулярном обществе, предполагающую право каждого дееспособного гражданина на волеизъявление посредством выборов. Изменение властной формы на более религиозно укорененную без одухотворения самого общества неизбежно выродится в ложь и лицемерие, обессилит эту форму и обесценит ее в глазах людей. Однако нельзя вовсе исключить возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной. В условиях же рабства, в соответствии с советом апостола Павла, „если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся“ (1Кор. 7:21)» [25].
К чести протоиерея, он сам признает недостаточность первоначальной аргументации, и в статье «Республика и монархия» Владимир Цыпин более точен и осторожен: «В „Основах социальной концепции Русской Православной Церкви“ сопоставляются три формы государственного правления – библейская теократия, монархия и демократия, – которые не равнозначны с высшей духовной точки зрения: подобно тому, как прямое богоправление, существовавшее в Древнем Израиле до поставления царем Саула, выше монархии, так и монархия, основанная на народной вере в богопоставленность правителя, царя, выше демократии, опирающейся, по крайней мере доктринально, исключительно на волеизъявление самого народа. И хотя, как утверждается в этом документе, искусственно стимулированная замена низшего по своей духовной природе государственного строя на более высокий строй – актуально: демократии на монархию – не может принести добрых плодов, если подобная трансформация не будет соответствовать религиозно-нравственному состоянию общества, сама возможность такой перемены „Основами социальной концепции“ не исключается и расценивается как благо – в том случае, если она будет востребована народом, готовым принять ее» [26].
Итак, не монархии должна чаять РПЦ, если хочет установление действительно боговдохновенной власти, но – судейства, формы духовного авторитета Церкви. Однако духовенство под предлогом того, что общество «недостаточно одухотворено», берет самоотвод и считает монархию самым «благоприятным» способом правления. Но почему хотя бы не поставить судейство как идеал, как конечную цель и высший смысл земной власти?
Вспомним лозунг студенческих волнений в Париже 1968 г.: «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» Достичь по-настоящему значимых результатов можно, только берясь за неразрешимую задачу. Хороший спортсмен никогда не мечтает о 2-м, а тем более о 10-м месте. Почему же РПЦ ставит перед собой и обществом заведомо заниженную планку? Щадит чад своих? А может, было бы куда полезнее мобилизовать чада строить максимально одухотворенное общество, а не беспомощно разводить руками: «Апостасия…»?
Есть ли примеры такой формы правления в новейшей истории? К счастью, есть, но к сожалению, не в христианстве. Иран учредил у себя именно такую форму правления, когда над демократически избираемым президентом стоит институт аятолл, осуществляющий духовную и концептуальную власть в стране. В исламе, очевидно, нет апостасии…
В трехзвенной формуле «судейство – монархия – демократия» «Основ социальной концепции» нетрудно уловить традиционалистскую парадигму регресса, последовательной социальной деградации человеческих обществ: 1) Золотой век, век судейств, где правят жрецы и философы; 2) Серебряный век, век монархий, где правят цари и воины; 3) Железный век, век республик, где правят купцы и ремесленники.
С этой схемой тесно сопряжена концепция социокультурной динамики Питирима Сорокина, где общество также последовательно деволюционирует в форме трех типов культуры: 1) идеациональная фаза, фаза наивысшего подъема идеального; 2) идеалистическая фаза, фаза равновесия между идеальными и материальными смыслами; 3) чувственная фаза, фаза доминации прагматических и материальных смыслов [27].
Если следовать социологической топике П. Сорокина, то за чувственной фазой следует идеациональная – и только она! Переход от чувственной фазы к идеалистической принципиально невозможен. Чувственная фаза должна довести общество до состояния максимальной деградации и упадка, возрождением из которой возможно только на пике идеационального, религиозного накала. Выход из упадка Римской империи произошел через пусть и кратковременный, но чудесный взлет патристики, когда Священная Римская империя духовно окормлялась у святых отцов раннехристианской апостольской церкви.