В этом и состоит существо вопроса – как практически соединить духовные коды русской цивилизации с задачами современной модернизации? Без связующего механизма идеологии сделать это не представляется возможным. Для преодоления кризиса исторической перестройки надо решительно выбросить западно-либеральный идеологический суррогат и опереться на собственную национально-ориентированную систему ценностей. Именно в этом идеологическом контексте церковь и общество входят в перспективный взаимовыгодный диалог.
Церковь, сохраняя свою традиционную неотмирность, обретает прямую связь с обществом, становится действительно нужной ему, не как заповедник национальной духовности, а как действующий субъект национально-государственного развития. А общество, сохраняя светский, современный характер, обретает одухотворенный смысл и перспективу социального совершенства, нравственный фундамент и единую шкалу ценностей, восстанавливает попранные идеалы и утраченное национально-историческое самосознание перед лицом глобализации.
Мягкая идеологическая форма отношений церкви и общества позволит сохранить между ними определенную социальную, политическую и юридическую дистанцию – ограждая светскую независимость общества, и защищая церковь от суеты мира. Причем общение церкви и общества на поле идеологии становится не просто компромиссом утилитарного свойства, а принципиально новой основой для неограниченного социально-культурного творчества, открывая новые возможности и горизонты в области культуры, науки, философии, образования и воспитания. Это становится той сферой широкого общекультурного синтеза, где может быть безболезненно преодолен традиционный церковный догматизм в развитии христианского миропонимания. Не в том смысле, что будут отменены догматические истины церкви, а в том, что они получат свободу к дальнейшему раскрытию в актуальной человеческой истории.
О том, что подобный переход к новой макросоциальной христианской ориентации объективно назрел в современном российском обществе, свидетельствует, в частности, тот серьезный резонанс, который сопровождал появление на экранах фильма владыки Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок». Опуская из рассмотрения его явную конъюнктурную (провластную) направленность, следует тем не менее заметить, что именно появление этого фильма можно считать поворотной точкой общественного самосознания, когда российское общество впервые всерьез задумалось о своей христианской (православной) идентичности. Задумалось о том, что присутствие Церкви в обществе является не просто неким духовным приложением (спасительным островом) в мирской стихии, а накладывает на общество определенную и очень значительную ответственность – соответствовать тем идеалам христианской социальности, которые провозглашены и присутствуют в Церкви. Причем чем глубже взаимопроникновение и присутствие Церкви в обществе, тем понимание этой ответственности все более приобретает характер важнейшего идеологического императива и исторической задачи. Таким образом на сегодняшний день можно говорить о том, что вопрос о христианской государственности вновь встает перед современным Православием со всей своей практической неизбежностью!
В этом смысле нынешнее российское общество, похоже, только начинает осознавать масштабность новых идеологических горизонтов и во многом еще не готово к практическому решению новых задач, оставаясь в рамках традиционных подходов прошлого. Так, ближайшее решение всего комплекса проблем, связанных с новой христианской идентификацией России, для традиционного православного сознания ассоциируется с восстановлением православной монархии, как самого распространенного и проверенного временем способа существования христианского государства в истории. Подразумевается, что стремление к этому идеалу в практике государственной самоорганизации почти автоматически обеспечит осуществление всех христианских чаяний: ибо православный монарх как «помазанник Божий» непосредственно олицетворяет собой централизацию всей социально-политической, культурной и экономической жизни общества в соответствии с высшими христианскими целями. Данная точка зрения зачастую даже не подлежит обсуждению: православный – значит, монархист!
При всей формальной убедительности данная позиция страдает одним, казалось бы, незначительным, но принципиальным недостатком. Она не учитывает необратимости исторического процесса, в котором никому не дано войти «в одну реку дважды». При этом подходе как бы не замечается принципиальной цивилизационной дистанции, образовавшейся между данным идеалом христианской государственности и реальным развитием русской истории в XX веке. Считается, что эта история (весь советский период!) несущественна для новой христианской идентификации России, и ее можно просто «опустить» из актуального рассмотрения как ошибочный, ложный и чуждый русскому духу эксперимент неких промасонских антихристианских сил.
Очевидно, это грубая ошибка дискурса. Опираясь на идеализированное прошлое, монархическое сознание пытается моделировать еще более идеализированное будущее; при этом ближайшее (в том числе советское) настоящее как базовая историческая реальность полностью опускается из рассмотрения как досадное недоразумение. В итоге исчезает сама фактическая опора национальной стратегии, и политическая христианская мысль безнадежно зависает в области историософских мечтаний. Поэтому если мы хотим подлинного христианского возрождения России, то должны ориентировать себя совершенно иным образом: опираясь на историческую данность настоящего, переосмыслить идеальное значение прошлого и уже на совместной основе того и другого строить адекватную стратегию будущего. Отвлеченные же от исторической логики «проекции будущего», сформированные как простое репринтное переиздание прошлого, остаются лишь формой самообмана, отражающей общую социально-политическую инфантильность современного православного самосознания. Задача о будущем имеет значительно более сложную исходную конфигурацию, включающую в себя всю полноту и противоречивость национального прошлого, и в первую очередь ближайшего прошлого – т. е. историческую данность XX века в ее ярко выраженной социалистической интерпретации. Вот что необходимо понять в первую очередь в едином контексте русской истории, только когда мы это осуществим, для нас может открыться Будущее.
Здесь заложена принципиальная ошибка современной церковно-православной политической позиции. Если мы выкидываем недавний социалистический этап русской истории как неудавшийся, то просто не можем попасть в реальную историю, чтобы как-то привязать к ней наши социально-политические христианские ожидания. Мы оказываемся «вне истории» и уже не способны адекватно оценить ее направленность. Современное российское общество продолжает свободное падение в бездну либерально-капиталистической апостасии, а занятое «церковным возрождением» христианское сознание остается беспомощным наблюдателем окружающей социально-нравственной деградации. У него нет никаких реальных точек опоры, и тем более рычагов для изменения этой гибельной динамики. Реальную стратегию России уверенно продолжает определять сомнительная компания либеральных реформаторов (по совместительству агентов глобализма), не имеющих к национальному прошлому (ни монархическому, ни советскому) ни малейшего идеологического интереса. И чем дальше мы отходим от подлинных (еще видимых) берегов своей недавней истории, тем бесформенней и абсурдней становится российская действительность. Еще немного и мы уже никогда не сможем «вернуться домой». Залихватские лозунги, типа «Вперед, Россия!», вдохновенно раздуваемые кремлевскими политтехнологами, выглядит в этом контексте как циничная провокация.
Итак, какую же Россию мы потеряли в начале 90-х? Каков тот камень, «который отвергли строители» и на котором Россия вновь могла бы восстановить свое твердое историческое основание? Если сказать одним словом – это социализм! Это то сущностное содержание русской истории XX века, которое никак не может быть выплеснуто вместе с мутными водами очередной исторической трансформации. Эта тот духовно-социальный плод русской истории, который уже не отчуждаем от нее, но наоборот является органическим залогом ее будущего. Принципиальным в этом моменте является то, что социализм переходит в XXI век не в своем эмпирическом, а в своем идеальном качестве, тем самым становясь потенциально открытым к новому национально-историческому идеологическому синтезу.
Здесь мы не уклоняемся от основной темы данной статьи, но, наоборот, подходим к ее основной идее. Суть ее в следующем. Если Россия как традиционно христианская государственность реализовала в своей истории фундаментальный опыт реального социализма, то это отнюдь не является отрицанием всей ее предыдущей истории, но, наоборот, становиться новой ступенью раскрытия в истории ее христианской сущности. Православие и социализм отныне имманентны русской истории и задача национального самосознания – преобразовать это внутреннее единство на актуальном уровне в форме нового общественно-политического синтеза. Это именно тот оптимистический вариант историософского дискурса, который не отрицает собственную историю, а наоборот, оправдывает ее – открывая тем самым подлинно аутентичные горизонты будущего.
Это тем более так, что социализм как социально-исторический феномен не ограничен лишь рамками идеологии «марксизма-ленинизма», или экономической практикой XX века, а имеет за собой глубокую духовно-историческую ретроспективу, изначально освященную евангельским словом. Сама Церковь Христова эмпирически родилась именно как коммуна (иерусалимская община), где «все верующие были вместе, и имели все общее; и продавали имения и всякую собственность и раздавали всем, смотря по нужде каждого» (Деян 2:4.). Так что не будем свысока судить русский XX век, вынося ему бесконечные и бесплодные обвинительные приговоры, а постараемся понять его позитивный духовно-исторический смысл в контексте возможного Будущего. Здесь воистину есть о чем поразмыслить. В оптимистическом синтезе (социализма и православия) замыкаются не только противоречия русской истории XX века, но и самой христианской истории, вновь получающей шанс обратиться к задаче о подлинно христианском обществе. Духовно-христианская природа социализма имеет в себе неисчерпаемый цивилизационный потенциал, и несмотря на временную атеистическую (марксистско-ленинскую) девальвацию в XX веке, ожидает своего дальнейшего раскрытия в истории. Очевидно, лишь в этом направлении сохраняется подлинно христианская социальная перспектива. Либеральное-буржуазное царство мамоны, абсолютно исключает такие надежды. Только в христианско-социалистическом контексте можно говорить о каком-то «третьем пути», т. е. о том, возможна ли иная цивилизация вообще, или современный мир окончательно обречен распадаться в «дурной бесконечности» глобально-либерального потребительства.