Таким образом, получается две дилеммы:
– вера в Бога (Б) – атеизм (А);
– борьба с мамонизмом через общественную собственность (О) – положительное (или формально нейтральное) отношение к мамонизму (М).
И соответственно получаются четыре варианта:
– БО (Бог – общественная собственность) – это позиция, завещанная нам в Евангелии;
– БМ (Бог – мамона) – это попытка все-таки совместить Бога и мамону, запрещенная Христом («не можете служить Богу и мамоне»);
– АО (атеизм – общественная собственность) – так пытался жить СССР;
– АМ (атеизм – мамона) – так живет капитализм (ибо формально не отрицая Бога, капитализм вместо Него поклоняется мамоне).
Такой подход близок предлагаемому А. Г. Кирдяшкиным [4]. Отметим, что второй и третий варианты противоречивы, и поэтому они приводят в конце концов к неизбежному краху. Первый же вариант фактически предлагает концепция православного социализма, которую поддерживает автор в многочисленных статьях [5].
Впрочем, это только самые предварительные наметки к осмыслению феномена мамонизма. Но проблема настолько серьезна, что необходимо ее всестороннее рассмотрение, и изучать ее должна христианская социология – наука, которая у нас, к сожалению, никак не встанет на ноги. Христианская социология должна заниматься всеми вопросами, связанными с христианским осмыслением общества, и конечно же в первую очередь – проблемой мамонизма, поскольку давно выявлена общественная сущность этого греха. Но как оказалось, такой социальный взгляд на вещи не в традиции ортодоксального православия, и потому многие горе-богословы просто отказывают этой науке в существовании. А зря, ибо рассмотрение проблемы на уровне только личного греха, т. е. сребролюбия к пониманию сущности мамонизма не ведет. Только осмысление мамонизма как социального строя способно выявить всю опасность этого главного греха человечества.
В следующих статьях цикла мы рассмотрим ситуацию с преодолением мамонизма в наиболее значимых для православного человека конкретных случаях – Византии и России в трех ее ипостасях: царской, советской и постсоветской.
1. Попов, И. В. Святой Иоанна Златоуст и его враги / И. В. Попов. – Сергиев Посад: Тип. Св. – Тр. Сергиевой Лавры, 1908. – С. 96 с.
2. Сомин, Н. В. Обижать заставляет любостяжание. Учение св. Иоанна Златоуста о богатстве, бедности, собственности и милостыне / Н. В. Сомин. – М.: Современная музыка. 2014, – 262 с.
3. Сомин, Н. В. Глубинный выбор (Заметки по психологии собственности) [Электронный ресурс] / Н. В. Сомин // Православный социализм как русская идея. – http://chri-soc.narod.ru/glubinniy_vibor.htm.
4. Кирдяшкин, А. Г. Миссия русского народа и либерализм [Электронный ресурс] / А. Г. Кирдяшкин // Православный социализм как русская идея. – http://chri-soc.narod.ru/kir_missia_russkogo_naroda.htm.
5. Сомин, Н. В. Православный социализм как русская идея / Н. В. Сомин. – М., 2015. – 316 с.
Николай СоминГлавный грех современного человечестваЧасть II. Византия[53]
Грех подчинения человечества мамоне – феномен прежде всего общественный. Он находится на границе между богословием и социологией. В Византийской империи богословие было развито в высшей степени. Однако социология как комплекс идей по осмыслению общества так и не была создана. Причин этому по большому счету две.
Главной причиной является ориентация византийского богословия на монашеское мировосприятие. Монашество появилось в IV веке, когда народ империи кинулся записываться в христиане после того, как христианство стало государственной религией. Тогда некоторые настоящие христиане, видя, что уровень новоявленных христиан стал значительно ниже, что в миру многие и многие приняли православие, но мамона по-прежнему остался в их сердце, и не имея сил эту ситуацию изменить, стали уходить из общества в пустынные места, где в тишине и одиночестве подвизались в молитвах и аскетических упражнениях. И неизбежно богословие монахов отразило их специфическое положение добровольных социальных изгоев – ведь монах от слова «монос», что значит «один». И неудивительно, что в их творениях общества, в котором неизбежно живет человек, как бы нет, или оно уничижительно именуется миром, который есть скопище грехов, и от которого надо отвращаться, а человек же ставится один на один с Богом. Да к тому же «мир» признается лишь временным пристанищем души, на устроение которого и внимания обращать не стоит, а все упование надо перенести на стяжание вечного Царства. Этим как бы признается, что преобразить мир – дело безнадежное; лучше его оставить как есть, а все внимание перенести на устроение своей души. В рамках такого мировоззрения, фактически отрицающего ценность мира, сама постановка вопроса о создании социологии, изучающей общественные явления, оказывается бессмысленной.
Разумеется, мы не оспариваем важность и действенность византийской аскетики – она выявила и осмыслила очень важный для христианина момент личного устроения души. Но приходится констатировать, целый пласт общественных грехов выпал из внимания византийского богословия. А это означает, что мамонизм в таком случае и не мог мыслиться как общественный феномен. И действительно, в рамках монашеской аскетики вся страшная опасность мамонизма сводилась к личному греху сребролюбия, греху для монаха нетерпимому, но не самому тяжелому (гордыня куда страшнее).
Но было бы неверно утверждать, что в Византии совсем отсутствовали общественные науки. Греки ценили свое государство и поэтому там довольно активно развивалась политология. И в этой области они достигли значительных успехов, создав мудрую теорию «симфонии» церкви и государства. Но вот на совершенствование социального строя и церковь? и государство оказали незначительное влияние. Но все по порядку.
Прежде всего византийцы никакими «византийцами» себя не называли (хотя для краткости мы будем продолжать это делать). Название «Византия» – это новодел европейских историков XVI–XVII вв. Сами же жители называли свою страну Ромейской империей, а себя – ромеями, т. е. римлянами, наследниками великой Римской империи. И действительно Рим оказал на государственное устройство ромеев огромное влияние. Это тоже была империя, которой правил император (василевс). И управлялась она законами, которые были в большинстве своем скопированы с законов Римской империи. Но Рим был с экономической точки зрения государством мамонистским. Хотя с точки зрения общепринятой классификации Рим был государством рабовладельческим, но для нас и рабовладение, и феодализм, и капитализм являются мамонистскими формациями – это, так сказать, шаги мамоны по завоеванию мира.
Византия, без сомнения, тоже была мамонистским государством, унаследовавшим от Рима социальный строй и экономически, и юридически. Мамона правил в Византии во все периоды ее существования – с IV по XV век. И его иго очень сильно давило на трудовой народ, на крестьян и ремесленников. Но нельзя сказать, что государство это сильно беспокоило. Его задачей было выбить побольше налогов из населения и придумать новые поборы (как сейчас). Хотя иногда василевсы применяли свою власть (например, Роман Лакапин, 934 г., или Василий II Болгаробойца, 996 г.), но в основном для того, чтобы ограничить диктат местных феодалов («динатов») и перенаправить поток налогов в центр.
А кроме того, ромеи любили свое государство, устроение которого установлено самим Богом, а значит – наилучшим образом. Социальный строй был зафиксирован в римском праве, которое было фактически полностью принято и государством, и церковью.
В результате необходимости в осмыслении общества византийцы не видели; думать о нем не нужно – его нужно только сохранять и поддерживать. Поэтому и социология в Византии так и не образовалась. Соответственно и до понимания мамонизма как социальной системы византийцы не дошли.
Правда, не все так просто. Сделанный вывод верен только в итоге, как результат противостояния разных позиций. Если же присмотреться к истории византийского богословия, то мы увидим нешуточную борьбу мнений, которую полезно хотя бы вкратце осветить.
В ранней церкви преобладало устроение церкви в виде христианских общин, каждая из которых соблюдала коммунистические принципы жизни вплоть до общности имущества. Такое устроение защищало церковь от мамонизма, который господствовал в окружающем христианские общины мире. На указанную организацию церкви решающее влияние оказала самая ранняя Иерусалимская первохристианская община, тогда фактически являвшая собой всю церковь. Иерусалимская община, исповедовавшая строгий коммунизм, была организована апостолами без сомнения по указаниям Христа – ведь непосредственно перед устроением Христос являлся ученикам, «в продолжении сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием» (Деян 1:3). Среди поддерживающих такое устроение оказался целый сонм святых церковных писателей и проповедников: Иоанн Златоуст, Киприан Карфагенский, Василий Великий, Григорий Богослов, Амвросий Медиоланский. Поэтому мы называем такую точку зрения «святоотеческой».
Однако уже в III веке появился и другой взгляд на вещи, который исповедовали состоятельные христиане, не желавшие отдавать свое состояние в коммуну. Его достаточно отчетливо изложил Климент Александрийский в сочинении «Кто из богатых спасется?» [1]. Суть нового взгляда состояла в утверждении, что частная собственность, сколь большой она бы ни была, не вредит христианину, если только она не властвует над ним, не превращает его в раба мамоны. В противном случае от собственности надо освободиться. Поскольку в истории православия эта доктрина победила (причем не только на Востоке, но и на Западе), мы ее для краткости называем «общепринятой». Этот взгляд, надо сказать компромиссный, уже не требовал коммунистической жизни в общинах христиан, возлагая борьбу с мамоной на личность – справится она с соблазном сребролюбия или нет.