все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк 18:22) понимать буквально нельзя: Христос имел в виду не внешний отказ от имения, а внутреннее отвержение той власти, которую имеет богатство над людьми. Климент пишет:
«Продай имение твое. Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути это терния жизни, заглушающие собой семена Слова» [2:16].
Иначе говоря, Климент, в соответствии со своей аллегорической манерой экзегезы, слова Спасителя понимает так: само богатство нравственно нейтрально – оно не есть ни добро, ни зло. Все дело в отношении к нему: если человек прилеплен к богатству, является его рабом, то это достойно осуждения, а если он свободен от его влияния, властвует над ним, то владей сколько хочешь – это тебе не повредит.
Но как лучшим образом пользоваться богатством? Лучше всего, по Клименту, тратить его на благотворение сиротам, кротким вдовам и бедным богобоязненным мужам: «Всякому просящему у тебя, давай» (Лк 6:30).
Как видим, положения, на которых Климент выстраивает свою схему – вполне христианские. Климент совершенно прав: да, очень важно отношение человека к богатству, ибо если он от богатства независим, то он может с помощью своего богатства помочь большому количеству людей. Но в том-то и дело, что основывать христианское отношение к богатству только на этих принципах недостаточно. Основной грех предложенной Климентом схемы – односторонность, схема носит чисто личный характер и умалчивает о социальных соображениях. Это как бы первое, еще грубое приближение к осмыслению проблемы, «сферический конь в вакууме». Схема таит в себе массу недомолвок, развивая которые в нужном направлении сторонники официальной доктрины превращают ее в апологию богатства и богатых. Причем, проявляют при этом чудеса изобретательности.
Например, часто на проповеди священники, следующие официальной доктрине, объясняют, что юноша – в общем-то хороший, он исполнил все ветхозаветные заповеди, но вот на совершенство не потянул. Ну что же – не всем быть совершенными. Однако Иоанн Златоуст совершенно другого мнения: «юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве. Ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, презирал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего?» [VIII:262]. О каком же «совершенстве» может идти речь, если юноша отказался от Христа, предпочтя Ему мамону? Лучше полагать, что здесь звучит тонкая ирония Христа: «ну, если уж ты такой совершенный, то яви это совершенство на деле – продай имение, раздай деньги нищим и следуй за Мной». Но ничего из этого юноша сделать не смог – мамона крепко держал его в своих лапах. В этом и заключается основная трагедия этого эпизода.
Но вот по поводу знаменитых слов: «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф 19:24) – разыгрывается целая вакханалия оправдания собственности. Златоуст комментирует эту фразу так:
«Сказав здесь, что неудобно богатому войти в царство небесное, далее показывает, что и невозможно, не просто невозможно, но и в высшей степени невозможно, что и объясняет примером верблюда и игольных ушей» [VII:646].
То есть тут Христом намеренно высказано невозможное – верблюд никак не пролезет в игольное ушко. Но любители частной собственности – люди очень изощренные, и вот что они придумали.
Во-первых, кому-то пришло в голову, что «игольные уши» – это узкие ворота в Иерусалимской стене, через которые можно попасть в город после того, как основные ворота закроют. И действительно, такие ворота есть (на Александрийском подворье). А это уже совсем другое дело – трудно, но не невозможно. Тем более что и Христос, как бы соглашаясь с Климентом, замечает: «трудно НАДЕЮЩЕМУСЯ на богатство войти в Царствие Божие» (Мк 10:24). Говорят, что однажды даже верблюжонка через «игольные уши» протащили… Теперь толкование «игольных ушей» как ворот в иерусалимской стене стало фактически единственной версией. Правда, все эти ухищрения разрушает евангелист Лука, который, говоря об игле, использует термин «белоне», т. е. игла медицинская, а вовсе не ворота. Впрочем, нет и сведений, что ворота с таким названием были во времена Христа – ранние комментаторы Евангелия о таком толковании не знают вовсе.
А во-вторых, утверждается, что это никакой не «верблюд», а «канат» (по-гречески эти слова схожи, и, мол, переписчики сделали описку). Хотя и это мало помогает: поскольку имеется в виду корабельный канат, то просунуть его в игольное ушко – дело безнадежное. Но если хорошенько постараться… В общем, как говорят французы: «если нельзя, но очень хочется, то можно». Вот как стараются официальные богословы, чтобы доказать и себе и другим, что богатые могут спастись. А ведь Христос вроде ясно говорит: спасение богатого в том, чтобы перестать быть богатым.
«Не можете служить Богу и мамоне» (Мф 6:24; Лк 16:13)
Это страшное по силе речение Спасителя можно найти и в Нагорной проповеди, и в притче о неверном управителе. Его сила заключается в его универсальности, – оно распространяется на обе сферы, связанные с человеком: как личную, так и социальную. Но для официальных богословов уж очень оно категорично. И они находят способы это речение обойти. Прежде всего, они его ловко смягчают, переводя в разряд сугубо личных заповедей. Мол, согласно схеме Климента, да, есть люди, подпавшие под власть мамоны, и, конечно, это плохо. Но есть и другие, которых мамона закабалить не сумел. Вот такие, свободные от власти мамоны, могут без ущерба для себя иметь любые богатства и как угодно управлять ими. И на этом можно было бы остановиться, если бы… люди были совершенно изолированы друг от друга. Но по воле Божией люди живут в обществе, что радикально меняет дело. И уже в IV веке Иоанн Златоуст преодолевает такой чисто личный взгляд на богатство.
Златоуст очень часто проповедует о богатстве и собственности – это его тема номер один. И, отмечая относительную правду в позиции Климента, он обычно начинает с предупреждения, что дело не в самом богатстве, а в отношении к нему. Но через некоторое время, например, он вдруг задается вопросом: а сколько людей подвержено пленению мамоне и сколько свободно от него? Это уже отход от чисто личного взгляда и приближение к точке зрения социологической, учитывающей статистику и социальные связи. Ответ святителя очень поучителен: люди в своем огромном большинстве с рвением бегут за богатством, а вторые, которые не подчинились мамоне, оказываются редкими экземплярами, о которых, как говорит Златоуст, можно узнать из Ветхого Завета (Авраам, Иов), но которых сейчас встретить очень трудно. Вот цитаты из проповедей святителя:
«От неистовой любви к деньгам все погибло. Кого, кого мне винить – не знаю: до такой степени это зло завладело всеми – правда, одними в большей, другими в меньшей мере, однако – всеми. И подобно тому, как сильный огонь, будучи брошен в лес, все ниспровергает и опустошает, так и эта страсть губит вселенную: цари, правители, частные люди, нищие, женщины, мужчины, дети – все в равной мере поработились этому злу. Как будто какой-то мрак объял вселенную – никто не выходит из опьянения! Правда, против любостяжания слышатся бесчисленные обвинения, и в частном разговоре, и среди народа; но исправления нигде не видим» [XI:748].
«Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспорядок; оно удаляет нас от блаженнейшего служения Христу: не можете, говорится, Богу работати и мамоне (Мф 6:24), – потому что мамона требует совершенно противного Христу. Христос говорит: подай нуждающимся, а мамона: отними у нуждающихся; Христос говорит: прощай злоумышляющим на тебя и обидящим, а мамона напротив: строй козни против людей, нисколько не обижающих тебя; Христос говорит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчеловечен, считай ни за что слезы бедных» [VIII:270].
«В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, – и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал» [VIII:441].
«В самом деле, кто от слов моих сделался склоннее к подаче милостыни? Кто расточил имение? Кто половину, кто третью часть роздал? Никто!» [VII:872].
«Этот недуг (хищение и любостяжание – Н.С.) объял всю вселенную, обладает душами всех, – и, поистине, велика сила мамоны!» [VIII:509].
Надо сказать, что во времена Златоуста Византия, хотя и представляла собой общество крепких частных собственников, но имела и значительное число государственных предприятий. Однако с точки зрения великого святителя весь экономический строй страны представляется катастрофой, поскольку наблюдается массовое, всеобщее устремление к обладанию материальными ценностями. Сейчас же ситуация куда более плачевная, и поэтому с полным основанием можно говорить о мамонизме – тяжелом общественном недуге, который, пройдя через рабовладение и феодализм, обрел полную глобальную победу в лице современного капитализма. Суть мамонизма – в подчинении душ и поступков людей богатству, деньгам, собственности. Отметим, что введение нового термина «мамонизм» оправдано, поскольку это понятие отличается от «сребролюбия» – под сребролюбием обычно подразумевается личный грех привязанности к богатству; мамонизм же грех общественный, он означает общество, пораженное стремлением к деньгам и вообще к богатству. Мамонизм – зловонная мерзость, совершенно противоположная христианству. Но, увы, теперь все человечество живет в мамонизме, который убивает духовно бегущих за богатством и физически тех, которые пытаются сопротивляться мамоне. Поэтому сегодня речение «не можете Богу работати и мамоне» означает не что иное как необходимость разрушения мамонизма. Революцией или мирными преобразованиями – как Бог положит. Но при засилье мамонизма у России нет будущего. Ее удел – либо гибель как государства, либо прозябание в статусе колонии при чудовищной коррупции, оголтелом социальном неравенстве и наглом разграблении наших природных ресурсов.