» [X:350].
«Как же скажешь, богатеют злые люди? Как неправедные, преступные, хищники, лихоимцы. Не Бог дарует им это, – нет. Но как же Бог попускает? Как попускал некогда и богачу, соблюдая его для большего наказания» [VIII:288].
В том-то и дело, что, падший человек, как бешеный, стремится умножать и умножать свое состояние. Иоанн Златоуст об этом говорит куда ярче:
«О сребролюбие! Все свелось к деньгам, – потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, – не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль» [VII:885–886];
«В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, – и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал» [VIII:441];
«Этот недуг (хищение и любостяжание – Н.С.) объял всю вселенную, обладает душами всех, – и, поистине, велика сила мамоны!» [VIII:509];
«До каких пор будем мы любить деньги? Я не перестану вопиять против них, потому что они причиной всех зол. Когда же мы насытим эту ненасытимую страсть? Что привлекательного имеет в себе золото? Я прихожу в изумление от этого (…) Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы» [XI:560].
Но ведь, с другой стороны, ясно, что Бог предназначил вещи для человека, чтобы тот использовал их. И бедность вовсе не то, чего для человека хочет Бог. Разумеется, Златоуст это прекрасно понимает:
«Бедность действительно есть бедствие; это знают испытавшие ее; никакое слово не может изобразить всей скорби, какую терпят живущие в нищете» [I:792];
«невольная бедность хуже разженной печи и зверей» [VII:815].
Человеку кажется, что чем больше богатства, тем лучше. В частности, такую философию исповедуют все наши предприниматели, так всех заставляет думать наш капитализм. Но святые отцы думают иначе: страсть к богатству очень опасна. Прежде всего, она убивает душу: «Оно (богатство – Н.С.) душу делает гнусною, – а что бесчестнее этого?» [XI:415].
На Мф 6:19–21 («не собирайте себе сокровищ на земле»): «немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и о гнусных корчемствах. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственную всякому человеку. Сколько ни беседуй с тобою, имея ум, пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя» [VII:236].
«Страсть (любовь к богатству) разоряла многие дома, воздвигала жестокие войны и заставляла прекращать жизнь насильственной смертью. Да еще и прежде этих бедствий она помрачает добрые качества души и делает человека малодушным, слабым, дерзким, обманщиком, клеветником, хищником, лихоимцем и вообще имеющим в себе все низкие качества» [VII:648].
«Находящийся только во мраке при появлении солнца освобождается от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не видит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо богатство ослепило их очи» [VII:240].
Богатство вредит не только себе самому, но и другим, ибо оно умаляет любовь:
«Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, потому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимого лица» [VII:781];
«Хотите ли, я скажу причину такого бесчеловечия? Эти люди любостяжанием наживают имение и оттого скупы на милостыню. Кто привык так употреблять, тот не умеет издерживать. Как, в самом деле, тому, кто привык к хищничеству, расположить себя к противному? Как будет давать другому свое, кто берет чужое?» [VIII:518].
Избежать пленения души богатством действительно трудно, ибо лукавый нашел сильнодействующее средство – т. н. «петлю Златоуста». Суть ее в том, что богатство разжигает страсть любостяжания, а оно, в свою очередь, требует еще больше богатства, которое еще больше распаляет любостяжание и т. д.:
«Итак, кто презирает богатство, тот только и подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее, и никогда не в силах подавить» [VII:647];
«летать, скажешь, невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания; легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему» [VII:648];
«Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?» [XII:26];
«ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им» [XI:870].
Важно указать, что «петлю Златоуста» ничто не ограничивает – ни государство, ни даже внутренние запреты. По сути, сребролюбию в нашем мире дается добро на бесконечное умножение, что ведет к страшным результатам, как личным, так и социальным.
Но каким же образом сребролюбие побеждает в историческом процессе? Дело оказывается в генезисе собственности. Вот целый ряд святоотеческих высказываний о «золотом веке».
Златоуст однажды замечает: «но в начале не было золота, и никто не любил золота» [VIII:441]. Другие святые отцы тему исторического возникновения собственности развивают более подробно.
Лактанций (III–IV в.), латинянин, всегда остро реагирующий на попрание справедливости, пишет:
«Любостяжание есть источник всех зол: оно происходит от презрения к истинному величию Божию. Люди, обилующие в чем-либо, не только перестали уделять другим избытки свои, начали присваивать и похищать себе чужое, будучи влекомы к тому собственною корыстью. То, что прежде было в общем употреблении у всех людей, начало скопляться часто в домах у немногих. Чтобы других подвергнуть своему рабству, люди стали собирать себе в одни руки первые потребности жизни и беречь их тщательно, дабы небесные дары сделать своею собственностью не для того, чтобы уделять их ближнему из человеколюбия, которого в них не было, но чтобы удовлетворять единственно своему любостяжанию и корысти. После того, составили они себе самые несправедливые законы под личиною мнимого правосудия, посредством которых защитили против силы народа свое хищничество».
Василий Великий: «…таковы точно и богатые. Захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других».
Интересно, что ту же мысль высказывает и святитель Григорий Богослов – поэт, который, казалось бы, далек от экономических проблем:
«По крайней мере представили бы они (богатые – Н.С.), что бедность и богатство, свободное, в обыкновенном смысле понимаемое, состояние… в последствии времени появились в роде человеческом и, как некоторые недуги, вторглись вместе с неправдою, которая и изобрела их. Сначала же было не так… Свобода и богатство (раньше – Н.С.) заключались единственно в соблюдении заповеди; а истинная бедность и рабство – в преступлении оной; но с того времени, как появились зависть и раздоры… с того времени расторглось родство между людьми, отчуждение их друг от друга выразилось в различных наименованиях званий и любостяжании, призвав и закон на помощь своей власти, заставило позабыть о благородстве естества человеческого – ты же смотри на первоначальное равенство прав, а не на последовавшее разделение; не на законы властителя, а на законы Создателя».
То же утверждает Амвросий Медиоланский:
«Затем они полагали форму справедливости в том, чтобы каждый относился к тому, что общее, т. е. общественное, как к общественному, а к тому, что частное, как к своему. Но и это не согласно с природой. Ибо природа дала все всем сообща. Бог велел всему родиться так, чтобы быть общей всем пищей, и чтобы земля была, так сказать, общим владением всех. Значит природа создала общее право, захват (usurpatio) – частное».
Мнение святых отцов совершенно ясно: право собственности не есть «естественное право». Оно является следствием страсти любостяжания. Хищничество, корысть – первичны; а право собственности введено, чтобы легализовать захваченное и силою закона защитить «против силы народа свое хищничество». Вот подлинно христианская оценка частной собственности.
Разумеется, представленный обзор святоотеческих высказываний очень краток и далеко неполон. Но в итоге мы приходим к двум простым выводам.
– Воля человеческая, как правило, стремится к бесконечному умножению имения.
– Воля Божия иная – она не приемлет ни нищенской бедности, ни избыточного богатства; иначе говоря, она предлагает человеку некие спасительные рамки, ограничивая имение и снизу, и сверху. Особенно важно ограничение сверху, поскольку оно ставит барьер грешной воле человека иметь как можно больше.
Вернемся к мысли, что и недостаток, и избыток имения вредят человеку и потому не благословляются Господом. Так где же тот оптимум, какова та воля Божия об имуществе, которую нам необходимо исполнить для спасения? Как ее понять и более точно охарактеризовать?
Ответ на этот вопрос, может быть, будет для многих православных неожиданным. Дело в том, что материальное положение каждого человека в огромной степени зависит от состояния общества, в котором он живет. С одной стороны, в социуме как правило царит несправедливость – люди теми или иными способами присваивают себе материальные блага, отнимая их у других. А с другой стороны, имеет место разный материальный уровень общества в целом, благодаря чему вещи, кажущиеся в одном обществе большой ценностью, являются повседневностью в другом. Поэтому воля Господа в имущественном вопросе социальна, она учитывает взаимоотношения между людьми. Суть в том, что Господь учреждает и поддерживает принцип, по которому должны распределяться имущества. Что это за принцип?