Ла Барелль поправил на голове черную четырехугольную шапочку. Теперь он заговорил ледяным тоном. С вдовой Дюмулен обращались точно так же, как со всеми остальными. Против нее выдвинуто достаточно обвинений. Несомненно, судья Данвер этого не знал по причине своего отсутствия. Да, ее допрашивали с некоторым пристрастием. Подобный метод ведения следствия может показаться кому-то грубым и несовершенным, однако он по сей день доказывает свою эффективность, когда нужно вырвать признание. Возможно, придет такой день, когда какой-нибудь лекарь или колдун придумает эликсир правды, который позволит избежать некоторых неудобств.
— Правосудию, господин инспектор, чуждо зрелище страданий, — высокопарно завершил свою речь Ла Барелль. — Но оно имеет дело с серьезными преступлениями, нередко тяжкими, и представляет — нужно ли об этом напоминать! — права жертв, невинных и всех тех, кого должно защищать от возможного насилия, назначая суровые наказания, способные расстроить любые преступные планы.
Поскольку больше никто не брал слово, слуга задумался, не пора ли ему подавать традиционное угощение. Но сейчас никто и не мечтал о том, чтобы отведать восхитительного миранжского и закусить бисквитами. Всем своим видом излучая неприязнь, судьи плечом к плечу сидели за длинным столом, который больше никого не объединял. Королевский инспектор Данвер стоял, с яростью сжимая кулаки: коварный удар, которого он никак не ожидал, был неизбежным следствием изобличенных им нарушений в судопроизводстве.
В деле появился новый подозреваемый.
17
Начальник тюрьмы бросил на судью-инспектора красноречивый взгляд, предупреждая, чтобы тот готовился к худшему.
— Они уже сами не знают, чего им надо, — язвительно произнес Караш д’Отан.
Канэн спустился с возвышения, где за столом сидели судьи, степенно взошел на кафедру и приготовился к атаке.
Речь пока не идет об обвинении, предупредил он. Пока. Суд должен допросить каждого, кто имеет какие-либо сведения…
Жаспар Данвер ждал, когда огласят имя обвиняемого.
Речь идет о мальчике, который работает на постоялом дворе «Золотой лев» и, общаясь с клиентами, хвастается, что разбирается в колдовстве. Он может повторить суду все то, что говорил на публике.
Дверь зала суда медленно открылась.
Стражник ввел мальчика, держа его за плечо, как держал бы отец или священник.
Не зная, как себя вести, Коломбан нерешительно переставлял худые дрожащие ноги и оглядывался по сторонам, словно искал пути к бегству. Жаспар едва узнал его.
— Это же ребенок! — воскликнул иезуит.
— Да, — ответил председатель суда. — Мы учитываем это обстоятельство…
Канэн спросил, может ли он написать свое имя. Получив утвердительный ответ, судья подал слуге знак принести лист бумаги, перо и чернила.
Мальчик принялся писать, прилежно выводя буквы.
Бушар и Ла Барелль зашушукались. Он левша. Секретарь суда должен отметить это в протоколе.
Канэн достал из кожаной сумочки обрывки бумаги, кусочки бересты, плоские камешки и лоскутки ткани. На них изображены каббалистические знаки и рисунки, сказал он.
Улики по очереди передавались из рук в руки.
Он сам рисовал это?
Коломбан молча кивнул.
Все рисунки, независимо от толщины линий, выглядели одинаково странно. На них были изображены ядовитые растения, чертики на колокольне, уродливые люди, части человеческих тел…
Поскольку он сам делал эти рисунки, то должен знать, что они означают и какое отношение имеют к тому, что он видел.
Паренек время от времени окидывал зал взглядом, оценивая свои шансы на побег.
Вызванный Канэном, лейтенант полиции сообщил, что еще есть и другие рисунки, но эти показались ему наиболее убедительными.
Прокурор поблагодарил его за добросовестно проведенное расследование и продолжил допрос. Знает ли мальчик кого-либо из ведьм? Кто они? Что ему известно о бородатой женщине? Встречал ли он ее? Присутствовал ли он на шабашах?
Перепуганный, Коломбан нес невесть что. Это признали даже судьи. Нервничая все больше и больше, он думал лишь о том, как бы ему поскорее убраться отсюда. От страха его голос то поднимался до фальцета, то срывался до свистящего шепота.
Судья Данвер потребовал прекратить допрос.
Иезуит поддержал его, мотивируя это тем, что свидетелю нечего сказать суду.
Председатель удовлетворил их требование.
Судебные заседатели разом повернулись в его сторону, не скрывая своего удивления. Мальчишка еще ничего не сказал о бородатой ведьме! Неужели это очередной ловкий ход председателя? Бушар вопросительно посмотрел на Канэна. Тот, в свою очередь, впился взглядом в лицо Ла Барелля, пытаясь понять, что у того на уме…
Стражники вывели мальчика из зала.
— Свободен, — сказал вслед Ла Барелль. Смерив взглядом иезуита, он попросил лейтенанта полиции зачитать его донесение.
— Названный Коломбан, работающий прислугой на постоялом дворе, хвастался клиентам, что знает бородатую женщину. Опрошенный на месте осведомителем, он заявил следующее… — Шатэнь перевел дух. — «Я не был на шабаше, но я слышал голос, о котором говорят в округе. Он пост при восходе и заходе луны. Когда приходит время черной луны, он кричит. В другие дни голос звучит так печально, что хочется плакать. Наверное это из-за того, что он потерял всех своих детей и ищет их».
Ла Барелль попросил полицию в лице ее начальника продолжать работу и, в частности, установить слежку за мальчиком, но так, чтобы тот ничего не заметил. Трактир при постоялом дворе — это разумное решение. И, чтобы разрядить обстановку, он уточнил:
— Если только не злоупотреблять темным пино.
Никто не засмеялся.
Дени Мало был доволен, что мальчика не отправили в замок.
— Тюрьма — не место для малыша. Другие заключенные могли бы плохо на него повлиять.
Слова офицера пришлись не по вкусу Ла Бареллю, который сухо призвал его к выполнению служебного долга. Он является начальником тюрьмы и должен принимать арестантов, отправляемых к нему судом, без всяких комментариев. Полное лицо офицера побагровело до кончиков ушей.
Бушар, которого больше всего волновал правовой аспект проблемы, заявил, что трактовка рисунков будет весьма затруднена, тем более в отсутствие опытного демонолога. Пожалев, что с ними больше нет шевалье д’Ирэ, Бушар поинтересовался, не предпримет ли суд каких-либо шагов по его возвращению.
Тимоте де Ла Барелль возвел очи горе. Как можно работать, когда тебя окружают бестолочи, фарисеи и предатели?
Чтобы взбодрить его, Канэн напомнил, что для ареста мальчишки имелось несколько веских оснований. Мало того, что рисует кошмарных чудищ, так он еще и левша, раскачивается, как евреи во время молитвы, лазает на колокольню, бродит ночами по улицам, якшается с духами, да и родители его неизвестны.
Председатель суда вздохнул. Действительно, улик хоть отбавляй.
С приближением сумерек небо окрасилось в густой лиловый цвет — на город опускалась вторая безлунная ночь. Но темнота не принесла покоя. Перед постоялым двором отчаянно дрались коты. Под фонарем мочились и сквернословили пьяницы.
Жаспар Данвер скинул башмаки с квадратными носами, устало стянул с головы парик и надел его на деревянную подставку. В этой безликой «голове» ему почудился собственный портрет. Висевший на стене плащ с расправленными для просушки полами напоминал огромную мертвую летучую мышь.
Жаспар сел за стол и написал новую главу к своему докладу. Завтра утром он отправит ее почтой в Дижон.
В дверь постучали. Это не было знакомое ему царапанье Коломбана, и Жаспар крикнул, чтобы его оставили в покое.
Тем не менее дверь открылась, и на пороге возникла коренастая фигура хозяйки постоялого двора. За ней вырисовывался темный силуэт Коломбана. Держа в руке половую тряпку, женщина шагнула в комнату. Лицо ее блестело от пота.
Едва дверь закрылась за ними, хозяйка выронила тряпку, всплеснула руками и, сложив их под полным подбородком, жалобно запричитала, умоляя его спасти ее мальчика. Она согласна на любые условия, на любую цену, она может заплатить — у нее есть деньги, — она уже давала деньги прежним судьям, когда муж попался на спекуляции вином. Но нынешние — просто звери, все говорят об этом. Они не берут даже золота, они жаждут только одного — убивать людей!
— Мой Коломбан! Они сожгут его! — стонала она, вытирая красные от слез глаза. — И все потому, что этот дурачок разговаривает с кем попало! Хвастается, будто может нарисовать все что угодно! А он способный мальчик, это так! Ловкий, как чертенок! Рисует всякие страсти! Разную нечисть! Да, сударь, признаю — это правда! Я не обманщица! Но это же не причина, чтобы сжечь его на костре! Нужно наказать его! Посадить на хлеб и воду! Я знала, что так будет! Я запретила ему рисовать! А он снова взялся за свое!
Повернувшись к мальчику, женщина замахнулась на него, но, спохватившись, что в руках у нее ничего нет, почувствовала себя неловко и опять запричитала:
— Мне следовало прислушаться к словам гадалки. Как она предсказала, так все и вышло. Я нашла этого ребенка за церковью. Ему было два или три года. Он не умел говорить. Меня предупреждали. Но я тоже была сиротой. Только мне не повезло, меня подобрали ублюдки. И я взяла этого чертенка, я его кормила, поила, научила ремеслу! И вот чем он мне отплатил!
Коломбан никогда не покидал ее. Она строга с ним, но она защищает его, он знает это. Она не хочет его смерти.
Жаспар Данвер взял мальчика за руку и попросил внимательно выслушать его. Прежде всего, он велел ему ничего не говорить в суде и строго-настрого запретил болтать на постоялом дворе и в таверне о чертях и ведьмах. Ни в коем случае. Он должен стать почти немым. Затем следует прекратить рисовать или уничтожить рисунки…
Коломбан обещал делать все, как велено, но, повторяя наказы Жаспара, совсем запутался.
— Вот видите! — снова пустила слезу хозяйка постоялого двора. — У нас ничего не получится!