• агентура в высшей школе[239], подвидом которой можно считать студенческую агентуру[240];
• железнодорожная агентура;
• фабричная агентура;
• профессиональная и просветительская агентура (т. е. агентура в профессиональных и просветительских обществах и союзах);
• пограничная агентура;
• изобретательская агентура (имея в виду возможность использования воздушных полетов и других новых изобретений с террористическими целями, указывалось, что розыскные учреждения обязаны иметь сотрудников в тех частных обществах и студенческих кружках, которые занимаются авиацией, подводным плаванием и т. п.)[241];
• редакционная агентура (для внутреннего освещения редакций оппозиционных газет)[242].
Следует обратить внимание на имеющиеся в ряде специальных исследований утверждения о том, что с 1907 г. агентурный процесс в Корпусе жандармов регламентировался Инструкцией по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях[243].
Однако такая инструкция появилась лишь в 1914 г. Цитируемые же из якобы инструкции 1907 г. части текста повторяют положения Инструкции 1914 г.
Указанная ошибка, на наш взгляд, объясняется неточными данными, опубликованными в сборнике «Секретные сотрудники и провокаторы», изданном под общей редакцией и с предисловием П. Е. Щеголева в 1927 г., в которой указывалось, что «теоретики департамента полиции разработали в 1907 г. во всех подробностях «инструкцию по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях»[244].
Встречается и другая ошибка, когда как выдержки из Инструкции по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях печатаются выдержки из Инструкции по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения 1907 г.[245]
По обнаруженным 3. И. Перегудовой архивным материалам, в 1916 г. Министерством внутренних дел исходя из необходимости «ввести во всех розыскных органах Министерства внутренних дел единообразные приемы розыскной работы и отчетности по розыску», разработало проект «Наказа по ведению политического розыска». Вместе с таблицами и формами отчетности «Наказ» содержал 268 страниц машинописного текста. Вопросы агентурной работы регламентировались в отделе VI этого документа, озаглавленном «Организация и ведение внутреннего наблюдения». В общей части отдела давалась характеристика различных категорий агентуры, здесь же говорилось о приобретении агентуры и ее видах.[246]
Данных о том, что этот «Наказ» был утвержден и направлен на места, не обнаружено.
В 1914 г. появилась еще одна инструкция, регламентировавшая вопросы агентурной работы. На основе «Инструкции по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях» была составлена при Московском охранном отделении собственная «Инструкция по организации и ведению внутренней агентуры», извлечения из которой в 1917 г. опубликованы Б. В. Жилинским, а в 1918 г. М. А. Цявловским[247]. Эти извлечения приведены в приложении 5 к настоящей работе[248].
Об указанной инструкции опубликовано минимальное количество материалов. Возможно, это объясняется тем, что ее положения активно использовались при создании первых нормативных документов органов ВЧК, что подтверждается сравнительным анализом, проведенным авторами настоящей работы[249].
Особо следует сказать о статусе секретных сотрудников. Анализ имеющихся документов показывает, что секретные сотрудники не являлись государственными служащими и фактически не могли рассчитывать на гарантии и льготы, предоставляемые государственным служащим. Люди, оказывавшие содействие органам сыска, подвергали себя опасности, иногда – смертельной, лишь за ежемесячное денежное вознаграждение или за разовые вознаграждения, в зависимости от периодичности и ценности представляемой ими информации. Были и секретные сотрудники, работавшие в силу своих убеждений бесплатно.
Общее число внутренней агентуры в России установить достаточно сложно. В имеющихся источниках указывается цифра от 30–40 тыс. человек до нескольких тысяч человек.
Однако последние исследования показывают, что, по всей видимости, в империи было не более 1,5–2 тыс. секретных агентов. По свидетельствам руководителей политическим розыском в крупных городах обычно имелось от 10 до 20 агентов, в Петербурге – 200, в Москве – 160[250].
Эти данные совпадают с подсчетами, произведенными 3. И. Перегудовой по картотеке Департамента полиции и имеющимся публикациям[251].
Опыт работы политической полиции был востребован и для борьбы с уголовной преступностью. В этих целях создаются сыскные отделения.
Чины сыскной полиции входили в состав других полицейских органов, однако сыскные отделения имели свою структуру. Так, при каждом московском полицейском участке состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом агентов и осведомителей, вербовавшихся из разных слоев населения. Несколько надзирателей объединялись в группу, возглавляемую чиновником особых поручений сыскной полиции.
Об агентурной деятельности сыскной полиции оставил воспоминания А. Ф. Кошко, начальник Московской сыскной полиции. В очерке «Сыскной аппарат» он так описывает эту работу: «При каждом московском полицейском участке состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом 3–4 постоянных агентов и целую сеть агентов-осведомителей, вербовавшихся по преимуществу из разнообразных слоев населения данного полицейского района. Несколько надзирателей объединялись в группу, возглавляемую чиновником особых поручений сыскной полиции. Эти чиновники ведали не только участковыми надзирателями и их агентами и осведомителями, но и имели свой особый секретный штат агентов, с помощью которого и контролировали деятельность подчиненных им надзирателей. Чиновники и надзиратели состояли на государственной службе. Агенты и осведомители служили по вольному найму и по своему общественному положению представляли весьма пеструю картину: извозчики, дворники, горничные, приказчики, чиновники, телефонистки, актеры, журналисты, кокотки и др. Некоторые из них получали определенное жалованье, большинство же вознаграждалось хлопотами полиции по подысканию им какой-нибудь казенной или частной службы. К этому прибавлялись даровые билеты в театры, по железным дорогам и т. п. Такого способа вознаграждения приходилось волей-неволей держаться в целях экономии – применение его давало возможность значительно увеличить кадры агентов»[252].
А. Ф. Кошко рассказывает и о том, как лично он вел агентурную работу: «Над деятельностью чиновников особых поручений я наблюдал лично, имея для их контроля около двадцати секретных агентов. Имена и адреса последних были известны только мне. Им вменялась в обязанность строжайшая конспирация: с ними я виделся только на конспиративных квартирах, которых у меня в Москве имелось три. С помощью этих секретных агентов я мог наблюдать за действиями и поведением любого моего подчиненного, не возбуждая в нем подозрений. Эти двадцать человек были выбраны с большим разбором. Кадры моих секретных агентов я старался пополнять людьми, принадлежащими к различным слоям московского населения. В их числе, помнится, была и старшая барышня с телефонной станции – весьма ценный агент – довольствовавшаяся театральными и железнодорожными билетами, коробками конфет и духами; был и небезызвестный исполнитель цыганских романсов, вечно вращавшийся в театральном мире; было и два метрдотеля из ресторанов, наблюдавших за кутящей публикой, и агент из бюро похоронных процессий, и служащие из Казенной Палаты Главного Почтамта и пр. Эти агенты не столько вели общее наблюдение, сколько употреблялись мною в отдельных нужных случаях. Обычно им давалось определенное задание: проследить такого-то, проверить того-то и т. д.
…Для чего, спросят… было создавать целую иерархическую лестницу в розыскном деле, где один агент, проверяя другого, в то же время и сам подвергался тайной проверке и наблюдению? Жизнь показала всю необходимость подобного метода. Например, бывали случаи: мне становилось известным, что в таком-то месте организовался притон-клуб, где всякие шулера жестоко обыгрывали в «железку» доверчивых посетителей. Я отдавал приказ надзирателю соответствующего района пройти с ночным обходом в этот клуб и в случае обнаружения азартной игры его закрыть. Надзиратель делал обход, но запрещенной игры не оказывалось. Повторные обходы имели тот же результат. Обходы надзирателя становились подозрительными, и я приказывал чиновнику особых поручений соответствующей группы проверить действия надзирателя. Иногда этот чиновник и обнаруживал злоупотребления, но случалось, что сведения чиновника совпадали с рапортом надзирателя, между тем жалобы на притон продолжались. Тогда я прибегал к помощи своих секретных агентов… и с их помощью обнаруживалась преступная корысть того и другого. Оказывалось, что надзиратель заблаговременно извещал хозяина притона о предстоящем обходе и, получая за это соответствующую мзду, делился с чиновником… Благодаря этому контролю над контролем мне вскоре удалось внедрить в сознание моих подчиненных, что начальник следит за всем и в курсе всего происходящего, что, конечно, сильно подтянуло людей»