[335]. Инструкция предусматривала создание из числа коммунистов в каждом государственном, общественном, кооперативном и частном учреждении или предприятии, а также в ВУЗе и там, где это представляется возможным, «Бюро Содействия» для систематического собирания сведений о всякого рода явлениях антисоветского характера, а также выявления контрреволюционного элемента как по месту работы, так и вне его.
Предлагались и другие формы работы. Например, в Обращении ВЧК к населению Москвы об оказании помощи в борьбе с бандитами от 25 января 1919 г. содержался призыв к домовым комитетам и всему населению немедленно сообщать о всех подозрительных лицах, живущих без прописки и работы, ведущих широкую жизнь в притонах и ночных клубах. При этом отмечалось, что при обнаружении бандитов в домах и при несообщении своевременно о таковых домовыми комитетами последние будут привлекаться к строжайшей ответственности, вплоть до заключения в концентрационный лагерь для принудительных работ[336].
Аналогичные документы принимались и по партийной линии. Так, например, на заседании Комитета РКП(б) Городского района Москвы от 2 июня 1919 г. было принято постановление, согласно которому каждый член партии обязан немедленно доводить до сведения партийного комитета или ВЧК обо всех подозрительных лицах, о всякой попытке врагов народа посягнуть на Советскую власть[337].
В указанный период времени появляются и документы, регламентирующие вопросы обеспечения безопасности лиц, оказывающих негласное содействие, и использования полученной с их помощью информации. Например, Постановление Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) от 16 октября 1922 г. устанавливало, что секретные сотрудники ГПУ (т. е. агенты, спецагенты и осведомители) при слушании дела о преступлениях, ими раскрытых (т. е. по которым ими были представлены агентурные сообщения), ни в коем случае не подлежат вызову в суд в качестве свидетелей[338].
В 1922 г. по приказу Коллегии ГПУ была проведена проверка состояния агентурно-осведомительского аппарата, по итогам которой в связи с неудовлетворительным состоянием осведомления, особенно в частях Красной Армии, был принят комплекс различных мер.
Так, согласно опубликованным материалам, с 22 марта 1922 г. в целях улучшения осведомительной службы в армии в Особых отделах вводились три категории осведомителей – партийные, беспартийные и особо квалифицированные, а 14 ноября 1992 г. руководство ГПУ ввело новую классификацию внештатных секретных сотрудников. По линии Информационного отдела Секретно-политического управления ГПУ в качестве информаторов вербовались в учреждениях, на предприятиях, в общественных организациях и т. п. только лояльные к власти лица. На информаторов возлагались обязанности освещать мнение людей, с которыми они вместе работали, по конкретным вопросам, сообщать о состоянии дел на предприятиях и в учреждениях, о деятельности своих администраций, фактах злоупотребления и т. п. Другой категорией секретных сотрудников являлись осведомители, вербовка которых находилась в ведении секретных и контрразведывательных отделов. Осведомители вербовались, в отличие от информаторов, из среды, социально чуждой советской власти[339].
В ноябре 1923 г. ГПУ было преобразовано в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), получившее полномочия по курированию агентурной работы милиции.
Так, Положением об Объединенном государственном политическом управлении (ОГПУ) СССР и его органах, утвержденным Президиумом ЦИК СССР 15 ноября 1923 г., устанавливалось, что ОГПУ ведает «непосредственной оперативной работой в общесоюзном масштабе»[340], а Постановлением Президиума Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Союза СССР от 9 мая 1924 г. ОГПУ и его местным органам подчинялись «в оперативном отношении местные органы милиции и уголовного розыска». В том числе ОГПУ делегировалось право «распоряжаться секретной агентурой уголовного розыска». В Постановлении ЦИК и СНК СССР от 15 декабря 1930 г. также отмечалось, что на органы ОГПУ возложено оперативное руководство деятельностью управлений милиции и уголовного розыска[341].
Отводившаяся ОГПУ роль главного оперативно-розыскного органа основывалась не только на решениях руководства партии и государства по созданию единого мощного аппарата, объединяющего существующие правоохранительные органы федерального и республиканского уровня, но и на конституционных положениях. Как отмечалось в Конституции СССР, утвержденной 6 июля 1923 г. 2 сессией ЦИК СССР I созыва и одобренной 29 января 1924 г. Постановлением XI Всероссийского съезда Советов, ОГПУ было учреждено при СНК СССР в целях объединения революционных усилий союзных республик по борьбе с политической и экономической контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом[342].
В дальнейшем подчинение органов милиции ОГПУ юридически было закреплено с принятием в декабре 1932 г. Постановления ЦИК и СНК СССР о создании Главного управления рабоче-крестьянской милиции (ГУРКМ) при ОГПУ СССР. Организационное объединение милиции с органами ОГПУ сыграло в определенной части положительную роль, так как позволило повысить уровень ее оперативной работы. Подчинение милиции ОГПУ предусматривало оперативное использование соответствующих аппаратов угрозыска и милиции, «построение негласной сети милиции с учетом возможностей ее использования по линии ОГПУ» и крен в оперативной работе был сделан на широкое и активное подключение аппаратов уголовного розыска и милиции к политическому сыску[343].
В то же время следует отметить имевшиеся различия в подходах в органах госбезопасности и уголовного розыска к использованию негласного содействия отдельных лиц. Если в ОГПУ постоянно расширялось использование агентурных методов работы, причем к сотрудничеству привлекались лица из всех слоев населения, то в НКВД произошли изменения в подходах к оперработе.
В органах НКВД на первоначальном этапе также, хотя и с некоторыми оговорками, рекомендовалось привлечение в качестве осведомителей отдельных лиц из преступной среды.
Так, И. Н. Якимов указывал на вербовку осведомителей из профессиональных преступников, имевших судимость и оставивших свою преступную деятельность или еще продолжающих таковую. При этом он отмечал: «Насколько они полезны для дела, насколько ценны сведения, даваемые ими по делу, настолько с нравственной стороны они оставляют желать много лучшего… Конечно, о каких-либо высоких побуждениях, заставляющих их помогать розыскным учреждениям, говорить не приходится, так как они это делают исключительно по личным и корыстным мотивам. Поэтому к ним приходится относиться с особой осторожностью, так как среди них не редкость „двойные предатели“, работающие „и нашим и вашим“, дающие сведения розыскному учреждению с целью извлечь выгоду или отвести от себя подозрение в совершении преступления… „Двойственность“ таких осведомителей заставляет относиться к ним с осторожностью и недоверием, хотя наружно это проявлять отнюдь нельзя, и в отношениях с ними надо, наоборот, усыплять их подозрительность внешним выражением полного доверия. К отрицательным сторонам работы с этими осведомителями следует отнести представление ими ложных сведений, провокацию, в смысле создания ими же самими преступлений или подговора к таковым, их личную преступную деятельность, которую они тщательно скрывают, давая „для отвода глаз“ розыскному учреждению дела о других преступниках, по большей части мелкие и незначительные…»[344]
В то же время в целом в органах НКВД давалась неоднозначная оценка привлечению к сотрудничеству лиц из преступной среды. Так, проводилось сравнение таких лиц с «пиявками, которые ставятся для отсасывания крови» и высказывалось мнение, что их следует «так же, как насосавшихся пиявок, безжалостно бросать, как только они выполнят свое назначение»[345].
В дальнейшем вообще был взят курс на отказ от привлечения этой категории лиц к сотрудничеству.
Выступая на Втором съезде административных работников в марте 1928 г., нарком внутренних дел В. Н. Толмачев заявил: «Ориентация на уголовный мир в деле борьбы с уголовным миром – вещь совершенно недопустимая. Я готов поступиться большим процентом раскрываемости преступлений, если будет отброшена ориентация на уголовный мир. Как правило, должна быть взята ориентация на честных граждан. Я вижу, что работники угро качают головами, работники угро будут против этого возражать, но в советских условиях мы не можем допустить метода сугубо царской полицейской борьбы с уголовными преступниками». Взамен предлагалось расширить гласность в работе уголовного розыска и привлекать к содействию ему «широкие трудящиеся массы… с одновременной ликвидацией метода использования представителей преступного мира»[346].
После названного съезда были изданы ведомственные нормативные акты с соответствующими установками. Их применение фактически привело к свертыванию оперативно-розыскной деятельности милиции, что самым отрицательным образом сказалось на результатах ее работы, хотя и продолжалось использование содействия лояльно настроенных по отношению к советской власти лиц.
В органах ОГПУ, наоборот, использование агентов получило широкое распространение[347], что нашло отражение и в ряде ведомственных нормативных документов. Например, в Приказе ОГПУ № 25/13 от 19 января 1930 г. «О недочетах в руководстве массовой информационно-осведомительной сетью», из самого названия которого видно, что была создана массовая сеть информаторов и осведомителей, которая охватывала негласным наблюдением фактически все население страны. Указанный документ интересен тем, что он определял требования к лицам, привлекаемым к сотрудничеству. Так, в приказе, в частности, говорилось, что следует «для освещения батрацких, бедняцких и середняцких слоев деревни и рабочей массы вербовать и использовать сексотов (осведомов) только абсолютно проверенных», т. е. надежных. Одновременно, в Циркулярном письме ОГПУ № 20/СОУ от 19 января 1930 г. «Об агентуре» давался критический анализ работы секретных агентов, завербованных на основе компрометирующих материалов из числа представителей бывших эксплуататорских классов