Проснулась и хозяйка, помогла ей собраться.
В Симферополь она добралась без происшествий. На явочной квартире ее засыпали вопросами: правда ли, что наши войска форсировали Керченский пролив, захватили Керчь, что началось наступление с севера на Перекоп, что партизаны готовят нападение на Симферопольский гарнизон.
Ирина поняла: сведения явно провокационные, немцы пытаются еще раз вызвать активизацию подпольщиков, чтобы обезвредить их к началу весенних боевых действий. Такую ловушку они уже устраивали в декабре месяце и кое-чего добились: несколько подпольных групп поддались на провокацию и раскрыли себя.
– Никакого нападения партизан на гарнизон не планируется, – категорично опровергла она слухи. – И под Керчью, насколько мне известно, положение у выброшенных туда десантников трудное. И на севере наши войска еще не дошли до Херсона. Хотя наступление, конечно, готовится. И наша задача – добывать сведения, информировать командование, где и что у фашистов творится, сколько войск, куда их перебрасывают…
4
26 февраля 1944 г. Ночной боевой вылет на бомбежку аэродрома Сарабуз…
Немцы, похоже, не собирались оставлять Крым: на аэродромы Сарабуза, Симферополя транспортные самолеты перебрасывали новые части, оружие и боеприпасы, а в средине февраля там приземлились две истребительные эскадры по 80 «мессершмиттов». Четырежды полк Шошкина вылетал на бомбежку этих аэродромов, но система ПВО у немцев была отлажена превосходно, и посты ВНОС каждый раз заблаговременно предупреждали истребителей. В ночном небе разгорались ожесточенные сражения. Из первого боевого вылета не вернулись два экипажа, из второго – один. Лишь в четвертом удалось перехитрить немцев: налет произвели на рассвете, когда посты ВНОС и летчики, утомленные ночными боями с истребителями прикрытия, позволили себе отдых.
Шошкин полк не водил, у него на земле было дел немало, посылал за себя заместителя Обухова; в четвертом полете Обухов с двумя экипажами взял на себя роль разведчика погоды и имитировал полет на Евпаторию, а полк повел Александр. Замысел удался. Тройка Обухова, вылетевшая на два часа раньше, отвлекла внимание истребителей с Сарабузского аэродрома: они вылетели на перехват и барражировали в зоне ожидания, а бомбардировщики прошли южнее и сбросили бомбы по запасной цели. На рассвете группа Александра, обойдя полуостров со стороны Каркинитского залива на малой высоте, выскочила со стороны Сак и сбросила бомбы на стоянку самолетов. Правда, на обратном пути бомбардировщиков встречали и сопровождали зенитки по всему Крыму, два Ил-4 были подбиты и еле дотянули до своего аэродрома.
Задача была выполнена. По предварительным данным, немцы потеряли около двух десятков самолетов.
Группу Александра ждал вкусный завтрак и фронтовые сто граммов. Шошкин пришел в столовую и поздравил летчиков с успешным боевым вылетом.
– Всех представлю к наградам, – торжественно заверил он. – Кстати, сегодня получена радиограмма, майору Обухову присвоено звание Героя Советского Союза.
– А Омельченко, Туманову? – тут же задал вопрос штурман Александра Иван Кубрак, знавший, что и на них готовилось представление.
– Им, видимо, присвоят в другой раз, – неуверенно ответил комполка.
В отношении себя Александр другого и не ждал: знал, что по линии КГБ не пропустят, пока его фамилия числится в списке неблагонадежных. Знал, но от этого обида не отпустила. Сердцу стало тесно в груди, кровь бросилась в голову, будоража недобрые мысли: разве он меньше летал, разве меньше рисковал? Сколько раз бомбил железнодорожные эшелоны, мосты, танковые колонны; его экипаж сбил четыре «мессершмитта». Обухов в полк прибыл позже, пользуясь должностью заместителя командира полка, летал на задания, где поменьше было зениток и истребителей.
Обидно было и за Омельченко – столько для полка сделал! Ни за что обошли.
Стал успокаивать себя: что ни делается, к лучшему, как частенько говорила бабушка. К Герою больше было бы внимания, портрет в газетах напечатали бы; а кто-то и узнал бы: «Так это не Туманов, Пименов». Вот тогда бы и взялись за него по-настоящему. Припомнили бы со всякими домыслами его нахождение на оккупированной территории, арест отца, уход в деревню и предателя Пикалова, который не раз летал в его экипаже. Ему частенько снились кошмарные сны с арестом, и он просыпался в холодном поту. Понимал, что никаким своим героизмом он не докажет современным сатрапам свою невиновность: Гандыбин и ему подобные строят свою карьеру именно вот такими разоблачениями. Бездари и карьеристы – люди с притупленной совестью и чувствительностью, не брезгуют никакими способами и методами. Какие талантливые люди пострадали от их наветов! Егоров, Блюхер, Павлов…
Александр после завтрака в казарму не пошел – все равно не уснет, – сел в комнатенке, где летчики писали боевые донесения и, положив перед собой лист бумаги, задумался. Вправе ли он подписываться под документами фамилией Туманов? Не пора ли открыться, кто он и почему изменил фамилию? Поверят, простят? Вряд ли. Вот что отстранят от полетов и командования эскадрильей, – точно. А без полетов, без неба, без друзей-летчиков ему не жить…
Шошкин искренне похвалил его, когда шли с аэродрома. Бомбовый удар по Сарабузу получился превосходный: два десятка уничтоженных стервятников при такой рассредоточенности – отменная выучка штурманов и пилотов. И контакт с истребителями сопровождения, вовремя прикрывшими бомбардировщиков на обратном пути, позволил всей группе вернуться без потерь. А новый комполка его предложение нанести удар на рассвете поначалу не принял.
– Авантюризмом попахивает. Немцы не дураки, поймут, что мелкие группы – отвлекающий маневр. А в светлое время суток – раздолье для истребителей.
Александру пришлось напомнить майору о педантизме немцев, о строгом соблюдении распорядка дня, о заботе о своем здоровье. И Шошкин, почесав затылок, сказал с усмешкой:
– Уговорил. Но под твою ответственность…
И если бы случилось что-то не так, Александру бы несдобровать. Шошкин пообещал представить всех к награде. Что ж, может, на этот раз пройдет? Хотя… не заболел ли он тщеславием?
Омельченко просыпался на рассвете, и сердце снова начинало колотиться от обиды и несправедливости. Он пробовал забыться, вливал в себя стакан водки, – не помогало. Не помогали и массажи, водные процедуры и таблетки от глухоты. Временами то ли в голове, то ли в ушах гудели рои непонятных насекомых, он пытался «выдавить» их либо холодной, либо горячей водой, после чего усиленно тер голову, занимался гимнастикой; рой улетучивался лишь на время.
После лечения он намеревался навестить семью, которую удалось отправить к родственникам аж в Узбекистан. Но не выдержал, уговорил начальника санатория выписать его досрочно за неделю и махнул в Москву, прямо в штаб ВВС. В приемной начальника отдела кадров ему нежданно-негаданно посчастливилось встретить командира соседней дивизии генерала Алешина.
– А ты что здесь делаешь? – спросил генерал.
– Да вот пришел должность просить, – невесело ответил Омельченко.
– А что случилось?
Подполковник поведал свою нерадостную историю.
– Ну, это ты попал как раз под директиву Ставки ВГК по укреплению дисциплины в ВВС, – усмехнулся комдив. – Заместителем ко мне пойдешь?
У Омельченко даже в груди стало тесно. Не шутит ли генерал? Он отлично знал Александра Михайловича, не раз в начале войны вместе летали на боевые задания. Из таких передряг выходили, прикрывая друг друга.
– Если возьмете, – несмело произнес подполковник.
– Вот и отлично. Считай вопрос решенным.
5
15 мая 1944 г. Подготовка к перелету из Новочеркасска на аэродром Новозыбкова.
Приказ о перебазировании Александр воспринял без радости. Освобождение Крыма от фашистов 12 мая вселило в него надежду на скорую встречу с Ириной. В крайнем случае получить от нее весточку. А теперь… Долго придется выяснять, куда перебросили полк, еще дольше будет идти туда письмо. И ей ничего не сообщишь – где она и жива ли? Но он надеялся. А личный состав полка готовился к перебазированию с приподнятым настроением, словно там ждали их родственники.
Александр ходил по самолетной стоянке, от самолета к самолету, интересуясь состоянием каждого бомбардировщика, – еще в январе его все-таки назначили заместителем командира полка, – и теперь он ответственен за все. 11 мая полк принимал заключительные удары по фашистам в Севастополе, сопротивление было неимоверное, и многие самолеты вернулись буквально изрешеченные осколками зенитных снарядов. На ремонт уйдет не менее трех суток.
Он заканчивал обход стоянки, когда дежурный по аэродрому передал ему приказ командира полка явиться в штаб.
«Не иначе пришло распоряжение ускорить перебазирование», – с неудовольствием подумал Александр.
Штаб располагался в школе, потеснив нескольких педагогов: в классах разместились оперативный отдел, фотолаборатория, секретная библиотека; кабинет командира полка (если это можно назвать кабинетом) приютился в учительской, отгородившись от преподавателей шкафами, что стало объектом безобидных шуток и острот в кругу летчиков.
Шагая к штабу, Александр обдумывал, как убедить полковника Шошкина (его, как и Александра, повысили в звании), человека не очень твердого по характеру, безропотно выполнявшего все распоряжения высшего начальства, отсрочить перебазирование. Хотя боевые действия на фронтах требовали сосредоточения всех сил на Белорусском направлении. С твердым намерением отстаивать свою точку зрения он и постучал в дверь кабинета.
– Войдите, – отозвался хрипловатым голосом Шошкин.
Александр открыл дверь и… остановился, остолбеневший и онемевший, увидев рядом с полковником Ирину в новенькой солдатской форме, здорово похудевшую, с бледноватым, но по-прежнему прекрасным лицом. И Ирина смотрела на него удивленными, широко открытыми глазами. Немая сцена длилась несколько секунд. Наконец-то бросились друг другу в объятия, прильнули друг к другу и, целуя в губы, щеки, в лоб, не стыдились слез, которые невольно катились из глаз.