— Какое это отношение имеет к нашим изделиям, — спросил Вячин.
— Полукаувиль водонепроницаем, сверхпрочен, его не берут ни кислоты, ни ляпис, он обладает сверхизоляционными свойствами. А ты ведь жаловался, что торговля приняла несколько претензий от покупателей. В чем они, эти претензии?
— Со временем тускнеет декоративно-тонирующее покрытие, потому что на нашем лаке появляются трещины, поступают пятна окисления.
— Поликаувиль Кубраковой все эти проблемы снимает. Он хорош и как изолятор проводов. А ведь вы делаете бра, люстры. Я же говорю тебе: он универсален!
— Ты мне говорил и про автомашины, — подсказал Назаркевичу Лагойда.
— Это к делу не относится, — ответил Назаркевич.
— А что автомашины? — спросил Вячин.
— Если в поликаувиль добавляются каучукосодержащие вещества и уза, он становится антикоррозионной защитой. Аналогов ей в мире нет. Сегодня во всяком случае. Лак не затвердевает, а сохраняет упругость. Машине не страшны удары гравия в днище.
— А что такое уза? — спросил Лагойда.
— Восковой клей, сотовая сушь. Меду в ней нет. Пчелы узой заклеивают щели в сотах, — сказал Назаркевич.
— Башковитая баба наша Кубракова? — засмеялся Лагойда.
— Хоть и стерва, но талантлива, — согласился Назаркевич. На, взгляни, как это выглядит в натуре, — он извлек из кармана пузырек от корвалола с прозрачной жидкостью.
Лагойда посмотрел ее на свет и передал пузырек Вячину. Тот наклонил его, откупорил, понюхал, снова закрыл, взболтал и опять посмотрел. Затем сказал:
— Вязкий. Но если распылять аэрозольно под большим давлением… Где ты взял?
— Перед промывкой аппарата слил из отстойника. Там всегда остается граммов двадцать пять-тридцать.
— Много у нее этого лака? — спросил Вячин.
— Смотря для чего, — ответил Назаркевич. — Для промышленных нужд капля в море. Установка-то опытная, лабораторная. Кубракова надоила на ней всего литров тридцать.
— Нам бы двух поллитровок этого поликаувиля хватило на год. Распыляли бы аэрозольно, — сказал Вячин.
— Попроси у нее, — посоветовал Лагойда. — У вас же были неплохие отношения. Может даст.
— Так эта ведьма и разбежится! — скривился Назаркевич. — Впрочем, как хочешь. Она послезавтра утром вместе с директором уезжает в Германию.
— Надолго? — спросил Лагойда.
— А черт ее знает! Кажется, на неделю. По мне хоть бы навсегда, сказал Назаркевич.
— Тосковать будешь, — засмеялся Лагойда. — Ну где этот официант? Жрать хочется!
— Вот уже катит тележку, расстегивай пояс, — Вячин убрал руки со стола, как бы освобождая место.
2
Серая «Вольво» с польскими номерами, мягко вкатываясь в рытвины поселка и осторожно выползая из них, миновала последние дачные домики.
— Ну и дороги у вас! — сказал водитель.
— А то ты не знал! Первый раз, что ли? Да и у вас не лучше. Ездил, знаю, — ответил мужчина, сидевший на правом сидении.
Машина без разгона легко поднялась на лесистый холм, остановилась. Они вышли.
— Дверцы не закрывай, пусть проветрится, душно, — сказал поляк.
В этот будничный день здесь было безлюдно и тихо. В знойный воздух густо испарился запах хвои. Где-то за лесом прерывисто загнусавил сигнал у закрывающего переезда, и тут же ответно рявкнула электричка, вбивая в тишину колесную дробь.
Поляк лег навзничь на траву, усыпанную рыжими прошлогодними сосновыми иглами и вольготно раскинул руки. Его спутник, отойдя на несколько шагов, любовался автомобилем.
— Хороша, — сказал он. — Тадек, я вижу, не только машину поменял, но и номера?
— Да. Были лодзинские, а сейчас варшавские, — ответил по-русски с легким польским акцентом.
— Границу пересекал в Бресте?
— Нет у вас.
— Опять в Турцию?
— Да.
— Надолго? — он присел рядом, растирая в руках травинку и обнюхивая пальцы.
— Не знаю. Видно будет. Еще предстоит заехать в Баку погасить долг.
— А к нам надолго?
— Дней десять пробуду. Есть дела.
— Как идут «колесики»?
— Хорошо! Спокойней. Ты молодец, что сообразил.
— Перемышль, Жешув, Люблин?
— Нет, хватит. Тут граница близко. Как это у вас говорят: «жадность фраера сгубила». Гоню их подальше: в Труймясто[1], в Эльблонг, там по хуторам и деревням… Ты говорил, что на основе этого… как его… поликаувиля получается антикоррозионный клей…
— Хороший? Лучшего нет ни у нас, ни на Западе! Испытывали кислотно-солевыми растворами днище и скрытые сечения. В разных температурных режимах, в разной среде.
— На чем же она варит этот лак?
— Для антикоррозионной пасты туда идет уза, сырая резина и еще много всякого.
— Что такое уза?
— Для чего тебе эти подробности? Ну, это подобие воска.
— Да, пчелы умные люди, а? — поляк сел. Солнце ушло за лес, пробивая его в отдельных местах длинными золотистыми клиньями. — Мне бы такой мази! Отбоя от клиентов не было б! «Фирма Тадеуша Бронича. Супернадежное антикоррозионное покрытие. Аналогов в мире не существует. Принимаем автомобили всех марок. Оплата — только в свободно конвертируемой валюте». Звучит реклама? Я бы ее в газеты дал.
— Звучит. Но помочь тебе не могу.
— А если я сам к этой пани схожу? Поговорю, предложу сколько там процентов.
— В злотых? — спросил иронично.
— В хорошей валюте, — сжав пальцы в кулак ответил хозяин «Вольво».
— Нет, Тадек, боюсь, что не получится. Ты знаешь, какой характер у мужика, который в сорок лет стал импотентом? А характер старой девы? Так сложи то и другое — и получишь нашу мадам Кубракову.
— Сколько ей лет?
— Под пятьдесят.
— А что если я предложу ей создать совместное предприятие? Готов вложить свои форсы[2]. Опять же в долларах. Куплю, чтобы гнать эту мазь, импортное оборудование. Как думаешь, клюнет?
— Вряд ли.
— А если попробовать?
— Она послезавтра уезжает в Германию.
— Ничего, постараюсь успеть. Это годится? — поляк достал визитную карточку, патетически прочитал: «Тадеуш Бронич. Технический директор автосервисной фирмы „Будем знакомы“».
— Фирма? Да ведь у тебя просто автомастерская в каменном сарае.
— У нас теперь все фирмы. Модно. Платный сортир — тоже фирма…
— Давно я не был в Польше. Как цены?
— А что цены? Все есть и в Польше, и в Москве, и в Улан-Баторе, и в Лондоне. Мне вшистко едно — капитализм, социализм. Мне важно, чтоб на столе стояла бутылка экспортной «Выбровой», на тарелке — вендлина… ну как это по-русски… ветчина из Дембицы[3], а в постели лежала курва с длинными ногами. А для этого надо иметь много Абрамов.
— Каких Абрамов?
— Вот этих, — Тадек извлек из красивого мягкого портмоне несколько долларовых бумажек с портретом Авраама Линкольна, протянул их собеседнику. — Это тебе, зарплата. И это тебе, — из сумки он вытащил толстую пачку двадцатирублевок. Вернусь — добавлю, если, конечно, удачно съезжу.
— Спасибо, Тадек… «Пробу» видел?
— Да. Он сказал, что металл кончается.
— Хорошо, постараюсь.
— Старайся. Дело общее и интерес общий… Ну что, язда?
— Да, пора. Едем.
Они уселись в машину.
— В Жешув не собираешься? — спросил Тадек, съезжая на нейтральной скорости с холма.
— Возможно поеду.
— Загляни там к Збыху.
— Обязательно…
Той же дорогой «Вольво» миновала дачные участки и по накатанному асфальту вплыла в городские улицы, заскользила мимо магазинов с пустыми витринами, мимо троллейбусных остановок — всюду толпы людей, очереди. Притормозив на трамвайной остановке, ожидая пока народ вывалится из вагона, поляк сказал:
— Тебе когда-нибудь бывает жалко это быдло? Мне нет.
— Почему?
— Все получают одинаковый шанс, когда выскальзывают из утробы в руки акушерки. Но вот ты ездишь в «Жигулях», я в «Вольво», а эти, — он кивнул на людей, вдавливающих друг друга в трамвай, — так, как видишь… Тебе домой?
— Нет, я выйду в центре…
Трамвай двинулся. Тадек слегка нажал на педаль газа, и через какие-то секунды машина, уже далеко мигнув лампой правого поворота, сворачивала на одну из центральных улиц…
3
Поездка в Германию планировалась с зимы. Ехать должны были вдвоем: директор НИИ Альберт Андреевич Яловский и его зам по науке, заведующая ведущей лабораторией Елена Павловна Кубракова. Но в «верхах» поездку эту решали люди, привыкшие бегать в райком в пятницу, чтобы испросить разрешения помочиться в субботу.
К весне партнеры по переговорам из фирмы «Универсальфарм ГмбХ» отправили Яловскому две телеграммы, трижды звонили ему и Кубраковой: хотели наконец определиться. Яловский нервничал, испытывая неловкость перед фирмой. Звонил в Киев по разным иерархическим этажам, там отвечали: «Ждите, решаем». И Яловский и Елена Павловна понимали, что никто ничего не решал. Директор горестно вздыхал, Кубракова кричала: «Дерьмо! Когда же они наконец исчезнут из нашей жизни?!» Потом пришло сообщение, что руководителем делегации поедет начальник какого-то управления.
— Это еще что?! — грозно воскликнула Кубракова. — Кому-то лейпцигская шубка понадобилась? — С детских лет она слышала от матери, что после войны наши генералы везли своим женам и любовницам модные в ту пору шубы из лейпцигского котика. Шубные проблемы Елену Павловну не волновали, в холода она носила удобную теплую куртку. — Мне не нужен никакой руководитель делегации, — категорически сказала она. — Или мы едем вдвоем — я и вы, или этот руководитель отправится без нас, один, но с пустым портфелем. Никаких моих бумаг он не получит!
Яловский развел руками, понимая, что Елену Павловну с места не сдвинет, но все же сказал:
— Тогда нам вообще заволынят поездку: валюту дают они.
— Я достану валюту.
— Каким образом?
— Позвоню немцам и скажу, как есть. Они заинтересованы в нашем приезде не меньше, чем мы.