В Баку он пробыл неделю, отдохнул, встретился с приятелями — деловыми людьми, покайфовал. Настроение было хорошим, поездка удалась: выгодно сбыл кольца в Болгарии и Турции. Правда, несколько огорчился, узнав от бакинских друзей, что их курьер, возивший «Пробе» фабричные бирки к кольцам, съездил неудачно — рэкетиры хапанули его чемоданчик, пришлось уносить ноги. Но это не страшно, главное, что ушел, а новый пакетик с бирками он, Тадеуш, захватит с собой. В Турции он плотно загрузился шмотками. Сбросит своим людям на Украине. Оттуда заберет кадмиево-никелевые листы, каждый тут стоит 4–5 бутылок водки, а в Польше 700–800 долларов. Вез он из поездки приличную сумму «зеленых», вписал их в декларацию, так что осложнений на западной границе не должно быть. Правда, немножко «зеленых» и «деревянных», когда сдаст шмотки, придется отвалить парням за прежнюю партию колец. Но вот брать ли у «Пробы» новую — вопрос. Может, потерпеть, отложить до следующего раза, чтоб не перенасыщать польский рынок и не привлекать внимания, хотя здорово выручает этот поликаувиль?!.. При воспоминании о Польше остро захотелось скорее добраться, услышать родную речь; сестра Марыська сварит любимые флячки, выставит две бутылки «сенатора» из холодильника. Подумав о холодном пиве, Тадеуш ощутил вязкую слюну во рту; сейчас, потный от зноя, он уплатил бы любые деньги за бутылку… Дома, уладив все дела, отлежавшись два-три дня, позвонит в Тарнув и услышав в ответ веселое женское «Хальо, я слухам!», скажет: «Баська, укладывай чемодан, дорогая, едем в Сопот на месяц. Позвони в тамошний ОРБИС[7] на Богатеров Монте-Кассино, закажи хорошую частную квартиру. Закажи от своего имени. Поняла? Самую лучшую, форсы есть. Захвати ракетку, я привез тебе коробку мячей „Шлезингер“. Будешь бегать в шортиках по корту, показывать свои длинные ножки бесплатно. А ночью я сниму с тебя эти шортики тоже бесплатно, а потом пойдем на пляж и будем купаться голенькими… Ха-ха-ха!».
32
Как каждый нормальный человек, Юрий Лагойда не любил очередей, но как каждый нормальный «совок», увидев хвост к лотку, где продавали свежую горбушу, Лагойда пристроился за какой-то взмыленной дамой, от которой резко разило смесью пота и дезодоранта. Прикинув, понял, стоять придется минут сорок-пятьдесят, значит опоздает, а Вячин будет ждать, как уговорились. Не годится. Лагойда не любил опаздывать. Горбушу продавали по 45 за килограмм. Он знал, что к концу дня, на рынке тетки-спекулянтки будут гнать по сотне за рыбину. Ему, одинокому (в прошлом году разошелся с женой), денег хватало через голову, поэтому, поразмыслив, решил не стоять. И едва хотел отойти, как услышал:
— Юра! Лагойда! — кто-то позвал из очереди.
Оглядевшись, увидел знакомого фармацевта-технолога с химфармзавода. Они познакомились лет пять назад в круизной поездке по Дунаю, с тех пор иногда перезванивались, встречались за кружкой пива, а еще их связывал Назаркевич, знавший обоих.
Поздоровались.
— Рыбки захотел, — спросил фармацевт.
— Стоять не буду, времени нет.
— Я слышал, ты ушел в кооператив к Коле Вячину?
— По совместительству.
— Что у Сереги Назаркевича? Все еще под следствием?
— Да.
— Жалко парня.
— Да.
— Дело у нас с ним хорошее сорвалось.
— Какое?
— С поликаувилем.
— С поликаувилем?
— Ты только не очень распространяйся. Кубракова была против, мол, кустарщина, отказалась экспериментировать. Правда, Кубраковой уже нет, но все равно афишировать не стоит. Мы с Сергеем испытали лак, как упаковочный материал: таблеток, всяких драже. Это была идея Назаркевича. Эффект потрясающий, срок хранения лекарств увеличивается в три-четыре раза… Экономия денег, а, главное, — сырья: фольги, сам понимаешь… Теперь все накрылось.
— А откуда у вас поликаувиль? — насторожился Лагойда.
— Сергей дважды приносил граммов по пятьдесят, сливал из отстойника. Этого хватало с лихвой.
— Запатентовали?
— На каком основании? Во-первых, до конца эксперимент не довели, во-вторых, лак-то, в сущности, Сергей брал нелегально.
— Оба вы вроде тихие, а вон как шустрили!.. А если бы опять достали лак, продолжал бы работы?
— Где ты теперь возьмешь лак? Серега — ту-ту.
— Это я гипотетически.
— Нет, все равно в итоге надо выходить на ваш институт. Возможно сейчас, когда Кубракова не помеха, Яловский согласился бы взять под опеку эту тему. Но без Назаркевича не потяну.
— Да… зигзаги… — Лагойда посмотрел на часы. — Будешь стоять? кивнул на очередь.
— Постою.
— Я пошел, опаздываю.
— Привет Коле Вячину…
Всю дорогу до кооператива Лагойда думал об услышанном от фармацевта, пытаясь оценить по-всякому, прикидывал, сообщить ли об этом Вячину, но так ничего и не решил…
В узенькой приемной Вячина секретарша мягко, как на беззвучном пианино, касалась клавиатуры компьютера, иногда поглядывая на дисплей.
— Николай Николаевич у себя? — поздоровавшись, спросил Лагойда.
— Нет, срочно ушел в прокуратуру, звонили оттуда.
— Давно? — насупился Лагойда.
— Минут сорок назад.
— Он направился было к выходу, но секретарша остановила его:
— Юрий Игнатьевич, вам звонили.
— Кто?
— Какой-то Женя, сказал, что разыскивал вас в институте.
— И больше ничего?
— Больше ничего.
— Спасибо, — он быстро вышел.
Вечером Лагойда позвонил Вячину домой:
— Я приходил, но ты побежал в прокуратуру. С повинной, что ли? спросил он шутливо. — Чего они хотели?
— Да ну их к черту! Одно и то же: где был тогда-то, зачем приходил к Кубраковой, на чем ездил в Польшу, зачем, почему интересовался поликаувилем…
— Подлавливали, может на этот раз соврешь… Мною не интересовались?
— Спросили только, есть ли у тебя автомобиль, какая модель, какого цвета… так что жди, наверное, пригласят.
— На хрена им моя машина и я вместе с нею?
— У них спроси. А на хрена им Яловский? Я встретил его там, когда он вышел из этого же кабинета… Приходи завтра часов в десять. Сможешь?
— Завтра нет, много работы в институте.
— Что с металлом?
— Договорился, в пятницу завезут…
33
Накануне я созвонился со Скориком, на мою просьбу встретиться, он и в этот раз дал любезное согласие, хотя я понимал, чего оно ему стоило. Не успел я усесться перед ним, как вошел Миня Щерба, вроде случайно, но я понимал, что это отрепетировано.
— О! Артем! Привет, — заулыбался он, протягивая мне руку. — Ты, говорят, у нас теперь частый гость.
— Что поделать, Миня. Как отдохнул? — спросил я.
— Уже начинаю забывать. С вами не соскучишься, — сказал неопределенно «с вами», но я-то понял, что он имел в виду. — Я не помешаю, если посижу? — сощурил Миня добрые хитрые глазки. — Я молча.
— Мне нет, — ответил я.
— Мне тем более, — сказал Скорик.
— Тогда приступим, — повернулся я к Скорику. — Виктор Борисович, директор Богдановского завода резиновых изделий Омелян показал, что в среду около десяти утра у шлагбаума во встречной машине он увидел Кубракову.
— Совершенно верно.
— И что на водителе была знакомая нам каскетка, надвинутая низко на лоб. На вопрос криминалиста Войцеховского: «Солнце било в глаза?» Омелян ответил: «Нет, в эту пору оно еще на востоке, значит в глаза мне, а встречным в затылок». Назаркевич не отрицает, что был в каскетке, поскольку мешало солнце, но оно могло мешать ему лишь во второй половине дня, где-то часов в 17–18.
Омелян видел Кубракову и водителя у шлагбаума в среду, а Назаркевич утверждает, что в Богдановске он был во вторник.
— Какая разница? Сейчас нам важны не день, а время дня.
— А если Назаркевич врет, что солнце било в глаза, врет, чтобы сместить время, внушить вам, мол, час заката, а Кубракову видели, дескать утром.
— Позвольте, но откуда ему известно, что ее видели утром? Он же не знаком с показаниями Омеляна.
— Ну хорошо, — вроде согласился Скорик и тут же довольно удачно нашелся, — пусть будет по-вашему: каскетку он надвинул на глаза во время заката, когда действительно возвращался из Богдановска, отмахав к этой поре процентов восемьдесят, а может и все девяносто дороги. Но! Происходило это не во вторник, как он утверждает, а в среду, в среду, после всего содеянного, отсидевшись где-то до предвечерья.
Боковым зрением я увидел, как довольно ухмыльнулся Миня. Он встал и вроде безразлично произнес:
— Ладно, сражайтесь, я пошел, своих дел полно, — по-приятельски попрощавшись со мной, удалился.
— Допустим, Назаркевич все это рассчитал. Но зачем ему такие сложности городить? Ведь он мог просто заявить: «Каскетку, которую нашли у меня в машине, я не надевал уже месяц. Валяется она на всякий случай». Согласитесь, таких каскеток, наверное, тысячи: одинаковой расцветки и одного покроя.
— Вы хотите сказать, что Омелян видел не Назаркевича, а другого человека? — Скорик выпрямился.
— Не утверждаю, но допускаю, — кивнул я. Скорик, как мне показалось, был раздражен, возможно тем, что Миня отмолчался и как привередливый зритель покинул наскучивший спектакль. Не дожидаясь ответа Скорика, я продолжал: — Виктор Борисович, с вашего разрешения я хотел бы задать несколько вопросов тому, кто осматривал одежду Кубраковой и Назаркевича.
— Это делал Войцеховский.
— Если можно, пригласите его.
Он снял трубку, позвонил:
— Адам Генрихович? Может зайдешь, тут Артем Григорьевич Устименко хочет тебя видеть?.. Хорошо, ждем.
Вскоре Войцеховский пришел, мы поздоровались. Вопросы, как и положено, я задавал ему через Скорика:
— Адам Генрихович, экспертизу одежды Кубраковой и Назаркевича, как зафиксировано в деле, проводили у вас?
— Да.
— На пиджаке и брюках Назаркевича обнаружены микрочастицы кофты Кубраковой, в которой она была в день убийства. Из показаний Омеляна нам известно, что Кубракова сидела сзади водителя. Адам Генрихович, у вас автомобиль есть?