— Есть.
— Как часто вы оказываетесь на заднем сидении?
— Практически никогда. В этом нет нужды, — он, видно, понял, куда я клоню, сказал: — Но мы же не можем исключить, что где-то по дороге, по какой-то неизвестной нам причине Назаркевич остановил машину и пересел к Кубраковой. Может быть ради какого-то разговора.
— Разумеется. Адам Генрихович, вы лично делали экспертизу на наложение микрочастиц?
— Нет, мой помощник, стажер. Я в тот день уезжал — изнасилование в Клинцах.
— Вы не могли бы пригласить его сюда?
— Конечно можно, — Войцеховский позвонил: — Роман, оставь все, зайди к Скорику.
Романом оказался молодой человек лет двадцати шести, он смущенно стоял у двери.
— Садись, — сказал ему Войцеховский. — Артем Григорьевич Устименко, адвокат Назаркевича. У него к тебе есть вопросы, — Войцеховский указал на меня.
— Роман, ваше отчество? — спросил я.
— Степанович.
— Роман Степанович, вы готовили к экспертизе одежду Назаркевича и Кубраковой на наложение микроволн?
— Да.
— Как? Опишите пожалуйста.
Он посмотрел недоуменно на Войцеховского, затем на Скорика, записывающего мои вопросы и его ответы.
— Сперва выложил на стол мужской костюм из мешка № 1, потом упаковал его обратно и достал женскую кофту из мешка № 2.
— И куда выложили?
— Ну, на стол, на этот, он покрыт оргстеклом.
— Значит содержимое обоих мешков вы осматривали на одном и том же столе? — уточнил я.
— Да.
— Я же тебе сказал делать это на разных столах! — багровея, Войцеховский уперся взглядом в лицо стажера — понял, что произошло.
— Второй стол был занят, Адам Генрихович, — поникнув, тихо произнес стажер. — Там были разложены пять экземпляров какой-то рукописи, вы не велели их трогать. А стекло я маленько протер, — голос его совсем сел от волнения, горло пересохло.
Войцеховский досадливо махнул рукой.
— У меня больше вопросов нет, — сказал я.
— И ко мне? — спросил Войцеховский.
— И к вам тоже, Адам Генрихович.
Резко поднявшись, Войцеховский вышел, за ним понуро последовал стажер.
— Какова цена этой экспертизы для суда? — обратился я к Скорику.
— Грош, — раздраженно он бросил на стол ручку. — Даже если перенос волокон с кофты Кубраковой на пиджак Назаркевича произошел не на столе, как полагаю я… Какие у вас еще ко мне просьбы или ходатайства? — уже откровенно недружелюбно спросил Скорик.
— Я хотел бы еще раз выслушать пленку на автоответчике, если вы не возражаете.
Ничего не ответив, Скорик вытащил из сейфа автоответчик Кубраковой:
— Можете устроиться в соседнем кабинете, там никого, люди в отпуске, — он отодвинул маленький столик с графином, открыл дверь в смежную комнату…
Я запустил кассету. Запись пошла с монолога-угрозы Назаркевича, поскольку, видимо, Скорик был сосредоточен именно на этой улике. Мне тоже хотелось вновь услышать и слова Назаркевича, и их интонацию. Когда голос его умолк, после краткой паузы заговорил Яловский: «…куда это вы запропастились? Уже половина первого ночи…» Затем несколько секунд пленка до самого конца была «немой», никакой записи. Щелчок — и аппарат автоматически выключился. Посидев какое-то время в раздумьях, снова оценивая грозные слова Назаркевича, финальную фразу «Вы еще об этом пожалеете», я стал «перегонять» пленку к началу, к тому месту, с которого начал слушать, но, похоже, не рассчитал, отмотал слишком много, и когда нажал клавишу пуска, ничего не услышал, пленка была чистая, без записи, а потом возник голос Кубраковой: «Меня нет дома. Говорите», а за ним мужской голос: «Елена Павловна, это Ставицкий с авиаремонтного. Я смогу, как и обещал, дать вам немного бериллиевой бронзы. Надеюсь и вы мне поможете. Жду вашего звонка». Стоп! Бериллиевая бронза! Кольца… из бериллиевой бронзы!.. Покрыты каким-то сверхпрочным лаком… Так сообщил офицер польской полиции… Бутылка с поликаувилем в гараже… как его… Бронича… Бериллиевая бронза… Зачем она Кубраковой?.. Но ведь обращалась же к какому-то Ставицкому на авиаремонтный за бронзой!.. Бериллиевой… Ни я, ни Скорик еще при первом прослушивании кассеты, естественно не обратили внимания, ибо история с кольцами всплыла через два с лишним месяца. Оба мы были загипнотизированы одним: монологом-угрозой Назаркевича, тут мудрено было вспомнить записанный на автоответчике звонок какого-то Ставицкого с авиаремонтного завода — обычный деловой, как и звонок Яловского. Наружу выпирали только слова Назаркевича — они для Скорика слишком плотно вписывались в его версию! Все же остальное выпало, как пустяки чисто служебного свойства!..
Вернув запись к звонку Ставицкого, я выключил прибор и вошел к Скорику. Тот читал какие-то бумаги.
— Закончили? — отвлекшись, равнодушно спросил он.
— Виктор Борисович, хочу познакомить вас с одним сюжетом, — я опустил на стол перед ним автоответчик.
— Что еще, — сдерживая недовольство, спросил он.
— Послушайте вот это, — стоя перед ним, я включил прибор.
Все заняло секунд десять. Скорик был не дурак, дослушав, сразу усек ход моих мыслей.
— Любопытно, — слабо улыбнулся он. — Как вам пришло в голову? искренне вырвалось у него.
— На то же самое натолкнулись бы и вы, отмотав пленку к началу. Чисто механически, случайно, как и я.
— Надо будет попросить Агрбу… заняться.
— Конечно. — И чтобы укрепить его в этом желании, когда наши интересы впервые совпали, я добавил: — С самого начала до места, где начинаются записи, пленка чистая. Либо ничего не записывалось…
— Либо стерто Кубраковой, — перебил он. — Скорее последнее, включился он в ход моих рассуждений. — Иначе какой смысл отматывать чистую пленку почти до конца и оставить кусочек для трех последних разговоров? Но почему Кубракова не стерла ее всю?
— Есть два объяснения: или три последние записи: звонки Ставицкого, Назаркевича и Яловского она хотела сохранить, как важные для нее, или не успела стереть перед отъездом в Германию.
— Едва ли. Почему-то хотела сохранить. Ну, звонок Назаркевича понятно… А вот предыдущий — Ставицкого и последующий Яловского, — он пожал плечами. — Тут, возможно, был какой-то интерес у нее.
Мы так оживленно и согласно обсуждали мое открытие, что со стороны казалось, будто беседуют, подбадривая друг друга, единомышленники. В действительности же каждый из нас преследовал свою цель: Скорик надеялся усилить свою обвинительную позицию, где Назаркевич уже виделся ему связанным не только с поликаувилем, найденным в гараже Тадеуша Бронича, но и с бериллием для фальшивых колец; я же рассчитывал на противное — вдруг все откроется таким образом, что получу еще один козырь против обвинения. Правда, интуитивно побаивался, что Скорик тут имеет предпочтение, но пренебречь открывшимся обстоятельством я не мог. Несколько смущало меня (а, возможно, и Скорика, но он умолчал об этом), каким образом тут замешана Кубракова: Ставицкий с авиаремонтного обещал бериллий именно ей?!..
34
Телефонограмма пришла утром: Тадеуш Бронич на машине «Вольво» с польскими номерами миновал Ростов-на-Дону, движется в сторону Украины.
Для Агрбы оставалось неясным, где Бронич решит пересекать границу: тут или через Волынь махнет на Брест, в Белоруссию. Проанализировав всю ситуацию, Проценко и Агрба пришли к выводу, что логичнее ждать тут польская граница и таможня рядом, отсюда до дома Броничу рукой подать. Такого же мнения придерживался и майор Чеслав Ендрых. Поэтому все было сориентированно на этот вариант…
Выйдя от Проценко, Джума уехал на авиаремонтный завод к Ставицкому, предварительно выяснив, что таковой на заводе имеется, и что он замдиректора по режиму. Созвонившись, Джума договорился о времени встречи. «Приезжайте, пропуск будет на проходной», — заверил Ставицкий…
В комнатке на проходной сидел солдатик с красной нарукавной повязкой. Агрба протянул в окошечко удостоверение. Солдатик с интересом глянул на фотографию Джумы в форме, а затем на Агрбу в неприметном штатском одеянии, выписал пропуск, оторвал от корешка, протянул Джуме, объяснил, как пройти в заводоуправление и открыл автоматический турникет.
Замдиректора по режиму уже ждал Джуму. Агрба подал удостоверение с вложенным внутрь пропуском.
— Садитесь, товарищ Агрба. Слушаю вас.
— Георгий Семенович, вы Елену Павловну Кубракову знали?
— Да. Иногда она к нам обращалась.
— А вы знаете, что она погибла?
— Я был на похоронах.
— На кассете ее автоответчика есть запись вашего телефонного звонка по поводу бериллиевой бронзы.
— Я звонил ей, сообщил, что она может получить, я ей обещал.
— Как часто она обращалась к вам за бериллием?
— Это впервые. А что вас смущает?
— Институт, в частности лаборатория Кубраковой им никогда не пользовались. А что вы рассчитывали получить взамен?
— Они испытывали новое антикоррозионное покрытие на нескольких автомобилях. Я тогда купил «Жигули-пятерку» и предложил ее в качестве подопытного кролика. И им хорошо, и мне полезно. Елена Павловна пообещала.
— И попросила бериллий?
— Нет. А вот недели через три от ее имени позвонил человек и попросил с килограмм бериллиевой бронзы.
— Назвался?
— Просто сказал, что от Елены Павловны. Мне этого было достаточно.
— Он был у вас?
— Нет.
— Георгий Семенович, расскажите-ка все это подробно, с мелочами, попросил Агрба.
— Значит, обратился он от ее имени. У меня как раз в наличии не было бронзы. Порекомендовал ему связаться со мной через две недели. Но металл поступил раньше. Вечером я позвонил Елене Павловне домой, попал на автоответчик, я передал все, что нужно. Дня через три этот человек позвонил, я велел ему приехать на следующий день. Так и было: назавтра он объявился на проходной — мне дежурный солдат дал знать. Заказал я пропуск.
— На чью фамилию?
— Вот этого не помню. Фамилия, как говорится, рядовая, незапоминающаяся да и минуло уже дольше двух месяцев, где тут удержать в голове, за это время такое количество людей пребывало, всех не упомнишь! У нас у бюро пропусков очереди случаются, к нам едут из разных регионов, мы на округ единственные. В тот раз, наверное, так и было: пока он достоялся, пока выписывали пропуск, пока шел ко мне через всю территорию, как и вы, мы-то, видите, аж где находимся, — меня срочно вызвало начальство: в одном цеху ЧП случилось, взорвался баллон с кислородом, рабочему кисть отор