росать все это к чертовой матери за неделю!»
Когда Елена Павловна была раздражена, общаться с нею становилось сложно и небезопасно для тех, кто прорывался к ней по каким-то вопросам, и для тех, кого вызывала она…
— Времени нет, так что я одновременно буду обедать и заниматься вами, — жестко сказала Елена Павловна, отодвигая на столе бумаги, чтобы освободить место для тарелок — на одной стакан с очень крепким чаем, на другой — плавленный сырок и два бутерброда с колбасой. Все это из буфета только что принесла секретарша.
«Ну и обед!» — подумал Лагойда, сидевший в правом кресле и осторожно взглянул на Назаркевича, который расположился в таком же слева от стола.
Назаркевич мысленно усмехнулся: «Как она может есть такую колбасу, сплошное сало?!».
Кубракова подняла глаза на Назаркевича, мол, в чем дело, но покороче.
— Я хотел бы завтра поехать в Богдановск. Утром туда, вечером обратно.
— Что там? — резко спросила она.
— На мехстеклозавод, договориться о ретортах.
— Вы считаете, вам это еще нужно?
Он не ответил.
— Я тоже завтра еду в Богдановск, — она сделала паузу.
Молчал и Назаркевич.
Чувствуя напряжение, внутренне сжался Лагойда.
— Вы можете поехать со мной. Я еду своей машиной, — наконец, не выдержав, предложил Назаркевич.
— Мне надо быть там в половине девятого, — сказала Кубракова.
— Выедем в шесть утра.
— Буду ждать вас у подъезда, — она пошла проводить, а скорее выпроводить Назаркевича из кабинета, сдвинуть ригель на замке, захлопнуть дверь и вернуться к ожидавшему в кресле Лагойде, зная что уже никто, даже секретарша не войдет в кабинет.
У порога Назаркевич, помявшись, глухо сказал:
— Вот то, что вы просили, — он протянул ей два листа бумаги с машинописным текстом, соединенные скрепкой.
— Это потом, — она взяла страницы, распахнула дверь и сказала секретарше: — Света, зарегистрируйте и сложите в мою папку для доклада директору. — Она стояла в проеме, а Назаркевич уже в приемной. — Разговор, который мы начали полторы недели назад, завершим завтра в дороге, — и усмехнувшись, захлопнула за ним дверь…
Между тем Лагойда, ожидавший ее, думал, «Автобусом ей трястись четыре с половиной часа. А Серега докатит ее за два с половиной, ездит он лихо». От этих мыслей его отвлекли шаги Кубраковой, возвратившейся к столу. Он напрягся.
— Что у вас? — не садясь, хмуро спросила.
— Хотел с вами поговорить… Все-таки… Я…
— Лучше письменно. Тут нужен документ, надеюсь, вы это понимаете? До свидания.
6
С утра телефон в приемной не умолкал. Света, отрываясь от пишущей машинки, отвечала:
«Еще не вернулась».
«В командировке… Нет, в Богдановске»…
«Не знаю»…
«Хорошо, вернется — передам»…
«Телефонограмма? Диктуйте»…
«В отъезде»…
«Я без нее рыться в бумагах не стану»…
«Почему не знаю? В Богдановске»…
«Это вы спросите у нее»…
И остальное — в том же духе. Приблизительно такими же были ответы секретарши на вопросы сотрудников, заходивших в приемную в надежде прорваться к Кубраковой, чтоб решить какое-то дело, поскольку знали, что замдиректора по науке в «футбол» не играет, а при всей сложности своего характера всегда решает, и люди, выходя от нее — довольные или недовольные — удовлетворены уже тем, что Кубракова расставляет им все точки над «i».
Истекал второй день с момента отъезда Елены Павловны в Богдановск. Свету это нисколько не тревожило. Она хорошо знала свою начальницу. «Задержалась? Значит так нужно», — спокойно рассудила Света. Около пяти часов позвонил Яловский.
— Света, Елена Павловна у себя?
— Нет, Альберт Андреевич, она еще не приехала.
— Что это она в Богдановске засиделась? — риторически спросил он и повесил трубку…
В начале седьмого Света ушла домой. В девять накормила и уложила сына. Затем хлопотала на кухне — готовила обед на завтра. Клокотала закипевшая вода в кастрюле, где варилась свекла, Света мыла мясо, чистила картошку, шинковала капусту. Муж — диспетчер на электростанции — в эту ночь дежурил. В половине двенадцатого раздался телефонный звонок. Так поздно позволяли звонить двое: муж, чтобы спросить о сыне: «Как Вовка?», либо в экстренных случаях Елена Павловна, чтобы дать какое-то срочное поручение на завтра.
Света сняла трубку.
— Светочка, извините, что так поздно, это Ольга Степановна, — узнала она голос матери Кубраковой. — Вы не знаете, когда Леночка должна вернуться? Сказала мне что едет в Богдановск на один день. А сегодня уже второй истек. Я беспокоюсь.
— Не волнуйтесь, Ольга Степановна. Елену Павловну что-то могло задержать. Я думаю, завтра приедет.
— Она не звонила вам?
— Нет.
— Мне тоже. А обычно звонит, справляется, ведь у меня высокое давление. Не заболела ли она там? С кем она поехала?
— С Назаркевичем на его машине. Я завтра узнаю и перезвоню вам.
— Пожалуйста, Светочка. Я не хочу ему звонить, вы ведь знаете, у них сложные отношения.
— Хорошо, Ольга Степановна.
— Спасибо, милая… Как ваш сынок?
— Все в порядке.
— Я не разбудила его своим звонком?
— Ну что вы! Он за день так набегается, что спит без задних ног.
— И слава богу. Спокойной ночи…
Ночью прошел короткий нешумный дождь, выпав из случайной тучи, полосой задел поля, покропил в отдельных местах магистраль, шедшую через Богдановск. К утру все было сухо, на чистом небе сияло солнце, владельцы дачных участков и огородов посетовали, что дождь оказался недолгим, скупым.
На шоссе в эту утреннюю пору было много машин — местных и транзитных, направляющихся в сторону областного центра: легковушки, самосвалы, автобусы, «дальнобойные» трейлеры. На бортовом «ЗИЛе», загруженном ящиками с огурцами, спиной к кабине сидело два грузчика. Они курили, иногда перебрасывались словами, а больше молчали, глядя на автомобильный поток, двигавшийся следом.
— Сегодня чего у нас, день-то какой? — спросил один, с худым заросшим лицом и воспаленными глазами.
— Среда вроде. Завтра аванс, — ответил напарник.
— Слава Богу.
— Пропился, небось? Ночевал-то где?
— В машине. В четыре утра еле дополз. Здорово врезали. Чердак гудит, похмелиться бы, да не за что.
— Значит — терпи…
И снова умолкли. Впереди пыхтел тяжелый дизель, обдавая удушливыми выхлопами сгоревшей солярки.
— Ну, сука, отравит же! — сказал небритый. — И так мутит. Постучи Вовке, пусть обгонит, не то сдохну или все огурцы заблюю.
— Какое там! Посмотри, что на встречной полосе! Не высунешься… Вон, гляди, один резвунчик уже сколько пробует, да все никак, только зря тыркается, — и он указал на красный «жигуленок», шедший сзади через три машины, водитель его делал уже несколько попыток пойти на обгон, но всякий раз встречные машины загоняли его обратно.
Где-то у пятнадцатого километра «жигуленок» оставил надежду обогнать, вовсе свернул в правый ряд и двигался параллельно, но чуть сзади. Небритый грузчик уже мог разглядеть за рулем человека, почти на глаза натянувшего белую с зелеными клиньями каскетку с большим солнцезащитным козырьком, а внутри салона смутный силуэт женщины.
— Слышь, а я этого мужика знаю, — смаргивая слезу с воспаленных глаз, сказал небритый, кивнув на «жигуленок». — Пару раз видел у соседа.
— Смотри, он под знак рванул!
Действительно, «жигуленок» свернул на ответвлявшуюся к реке грунтовую дорогу, несмотря на знак «Правый поворот запрещен».
— Он ведь с бабой! — хмыкнул небритый. — На бережок, в кустики. Наверное, и бутылка есть, и закусь. Везет же людям.
— Ты куда бумаги дел?
— Какие?
— Накладные.
— Я Вовке отдал, — махнул рукой небритый за спину, в сторону кабины.
— Не потерял бы. Товару вон сколько, не расхлебаем, ежели что.
— Вовка аккуратный, не первый раз. Я с похмелья всегда все бумаги ему отдаю…
Они замолчали. После пьянки и бессонной ночи небритого стало кидать в дрему, слипались глаза. Сдвинув ящики, высвободив место, он прилег, подобрав коленки, надеясь переспать тошноту и голодное урчание в животе…
В четверг, едва Света пришла на работу, расчехлила машинку, распахнула форточку и причесалась, отворилась дверь, и в приемную вошел Вячин.
— Здравствуйте, Светочка! — заулыбался он.
— О, Вячин! Какими судьбами? Ушли от нас и совсем забыли.
— Как видите, не забыл. А вы похорошели.
— Ну-ну, бросьте, старый прием. А вот вы располнели, это уж точно, засмеялась она. — Как кооперативная жизнь? Не жалеете?
— Жизнь тяжкая, но не жалею.
— Как же называется ваш кооператив? «Серп и молот»?
— Нет, мы деполитизированы. «Астра» называется.
— Цветочки выращиваете?
— Если бы цветочки, я пришел бы с букетом… У себя? — кивнул Вячин на дверь в кабинет Кубраковой.
— В командировке, в Богдановске.
— Когда приедет?
— Бог знает. Пора уж, сами заждались.
— Ладно, побегу… Не повезло.
— Заходите.
— Непременно…
В одиннадцать позвонил Яловский.
— Приехала? — коротко спросил он.
— Нет, Альберт Андреевич.
— Да что ж такое! И не звонила? Она мне очень нужна.
— Нет. Я уже сама немножко беспокоюсь.
— Она одна поехала?
— С Назаркевичем. На его машине.
— А он вернулся?
— Лобанов говорит, что вчера не появлялся в лаборатории, позвонил, что и сегодня не приедет, разбил колено.
— Ерунда какая-то, — пробурчал Яловский и положил трубку…
Затем — до самого перерыва те же звонки и вопросы, что и вчера и позавчера, и Светины ответы: «Еще не вернулась»… «В командировке»… «Не знаю»… «В отъезде»… «Хорошо, вернется — передам»…
Последним перед обедом заглянул Лагойда:
— Светочка. Елена Павловна у себя? Доложите, я по поводу силовой установки…
— Она еще не приехала, Юрий Игнатьевич.
— Жаль, я нашел новый трансформатор, договорился. Нужно решить с оплатой. Там ждать долго не будут.
— Ничем не могу помочь…